Характер поручений Артамону Матвееву свидетельствует об особом выборе царя Алексея Михайловича. Именно Матвеев наблюдал за украшением и «поновлением» дворцовой церкви Святой Евдокии в царском дворце, где шли домашние богослужения царской семьи. Для этого 10 марта 1665 года Артамон Матвеев должен был закупить два фунта золота на 200 рублей для золочения оклада «к образу Пресвятыя Богородицы Полоцкия», окладов других «местных образов» и царских дверей[258]. Стрельцы приказа Артамона Матвеева несколько лет во второй половине 1660-х годов участвовали в возобновлении дворцовой резиденции Измайлово, ранее принадлежавшей Никите Ивановичу Романову[259]. Под началом Матвеева возводились хозяйственные постройки — каменные «палаты», амбары, риги. Но главным делом стало возведение Покровского собора в Измайлове. Подряд на его строительство получил также стрелец приказа Артамона Матвеева Иван Кузьмин.
Этот «архитектор» XVII века, с говорящим прозвищем Кузнечик, отразившим быстроту его передвижений, одновременно был строителем приходской церкви Артамона Матвеева в Москве — Никольской церкви, что в Столпах. Верхний храм в этой церкви был посвящен Рождеству Богородицы. Церковь с таким же посвящением Рождеству Богородицы была ранее в 1664 году выстроена «по обещанию» Артамона Матвеева в его вотчине — селе Пояркове, где до сих пор осталась храмозданная каменная надпись о ее строительстве. О непосредственных причинах постройки этого обетного храма сказать трудно, они могли быть связаны и с семейными событиями или личными переживаниями. Хотя можно обратить внимание на то, что строительство церкви в подмосковной вотчине Матвеева шло одновременно с набором им рейтарского полка. В тексте каменной надписи, прочитанном с помощью специалистов и размещенном на сайте храма в интернете, присутствует упоминание царя Алексея Михайловича, царевичей Алексея и Федора, новгородского митрополита Питирима, в отсутствие патриарха Никона благословившего строительство храма. Храмоздатель назван с полным чином: «полковник и голова московских стрельцов» Артамон Сергиев сын Матвеев.
Стрельцы приказа Артамона Матвеева строили, ремонтировали, украшали храмы в царских резиденциях, но это не была их единственная «специализация». Среди них было немало мастеровых людей, также получавших важные заказы. Например, они шили знамена и делали разную амуницию для Выборного полка[260]. Когда царь Алексей Михайлович завел новое «сафьянное дело» — искусную выделку тонких кож («козлин»), то и здесь стрельцы Матвеева подключились одними из первых. Рынок такой продукции был огромен, мягкие сафьянные сапоги были значимой деталью костюма богатого человека. Сафьян использовали для особенного оформления переплетов церковных книг, а в домах — для украшения стен и лестниц. В 1670 году, по царскому указу всё сафьянное дело будет сосредоточено в руках одного Артамона Матвеева[261].
Такой своеобразный «универсализм» стрелецкого полковника и головы Артамона Матвеева, умевшего одновременно быть воином, дипломатом и «хозяйственником», выделял его среди других царских приближенных. У царя Алексея Михайловича, наверное, должно было сложиться впечатление, что нет такого дела, которое нельзя поручить Матвееву. В этой постоянной работе и службе и была основная причина матвеевского вхождения в ближний царский круг. А еще особое доверие к Артамону Матвееву объяснялось тем, что он хорошо справлялся с тайными делами царства.
С этой точки зрения показательно поручение Артамону Матвееву 13 октября 1666 года встретить и сопроводить в Москву александрийского патриарха Паисия и антиохийского патриарха Макария, приехавших на Большой церковный собор. Стрелецкого полковника Артамона Матвеева особенным образом характеризовали восточным патриархам, упоминая его высокий военный чин и выдающиеся личные качества. В царской грамоте было сказано, что полковник Артамон Матвеев является «хилиархом» — начальником над тысячей воинов («тысященачальником»). В греческом языке это понятие использовалось для обозначения должностей крупных военных чинов и означало в глазах патриархов почетный прием:
«Ради вашего пречестнаго архиерейскаго достоинства, на сретение нашим царского величества словом послахом нашего царскаго величества вернаго человека полковника и хилиарха Артемона Сергеевича Матвеева, иже в духовных обучениих и к царстей и светительстей чести належащих гражданских поступках зело обретается благоискусен».
Артамон Матвеев встретил восточных патриархов в селе Судогда на дороге от Мурома к Владимиру 20 октября 1666 года. Отчет о встрече был направлен им в Посольский приказ думному дьяку Алмазу Иванову, продолжавшему, как и Матвеев, участвовать в организации «соборного дела». Матвеев действовал по выданному ему наказу: «И по твоему великого государя указу речь говорил и о спасенье их спрашивал и твою великого государя грамоту поднес». Особенно Матвеев, всегда внимательный к охране царской чести, подчеркнул, что «вселенские государь папа (так еще называли александрийского патриарха Паисия. — В. К.) и патриархи твою великого государя грамоту принели с великою честию и твоей государской милости обрадовались и на вашем государском милостивом жалованье били челом». За всей этой сложной речевой конструкцией скрывалось важное для царя Алексея Михайловича подтверждение его ожиданий, связанных с приездом на собор вселенских патриархов.
Александрийский патриарх Паисий, писавшийся с чином папы, и антиохийский патриарх Макарий действительно высоко оценили жест царя, как и обхождение с ними Матвеева, о чем с благодарностью известили царя в ответной грамоте 21 октября 1666 года: «Яко же и днесь соблагоизволил еси твоим царским величеством к нам послати с некиим от предстоящих твоей царстей светлости благоразумным мужем Артемоном Сергиевичем Матфеевым полковником сущым и хилиархом». Дальше Артамон Матвеев успешно сопроводил патриархов в Москву — впрочем, исполняя царское распоряжение не торопиться. Царь Алексей Михайлович хотел предварительно расспросить диакона Мелетия Грека, возвращавшегося вместе с патриархами, и просил Матвеева устроить так, чтобы Мелетия раньше отпустили с дороги в Москву. В переписке с патриархами обсуждали детали церемониала встречи, а также выясняли, о приготовлении какой «судебной палаты» они говорили. Попутно узнавали о нуждах высоких гостей и их свиты. А они оказались вполне житейскими и хорошо понятными Матвееву. Он немедленно передал царю просьбу об изготовлении пятидесяти мантий для ехавших в свите патриархов священнослужителей, желавших встретиться с царем не в походной, а парадной одежде. Наконец, уже перед самым въездом в Москву, «в подхожем селе» на настоящей церемониальной встрече от имени царя и его семьи патриархов должны были встречать стольник князь Петр Иванович Прозоровский и дьяк Ларион Иванов. Артамон Матвеев должен был только объявить о приезде патриархов, а дальше находиться на службе вместе с занимавшим более высокое положение в придворной иерархии стольником князем Прозоровским.
2 ноября состоялся въезд восточных патриархов в Москву, Артамон Матвеев упомянут в разрядных книгах как их пристав с чином стольника, полковника и головы московских стрельцов. 4 ноября состоялся прием восточных патриархов в Кремле царем Алексеем Михайловичем[262].
Позднее в ссылке Артамон Сергеевич Матвеев вспомнит эту службу, упоминая получившего к тому времени уже боярский чин князя Петра Ивановича Прозоровского. Правда, слова Матвеева относились к заключительной части собора, где в присутствии патриархов Паисия и Макария состоялось осуждение патриарха Никона. Одной из главных тем, ставших камнем преткновения на соборе, был вопрос о соотношении царской и церковной власти. Что выше, «священство» или «царство»? В этот момент именно Артамон Матвеев решительно остановил подписание Соборного приговора 1666/67 года, чтобы не допустить даже намека на подчиненное положение власти царя. В итоге было принято компромиссное решение о первенстве «священства» в церкви, а «царства» — в светских делах. Но, как и любой компромисс, принят он был не всеми, и Матвеев нажил себе влиятельных врагов среди церковных иерархов:
«Да я ж, холоп твой, был с Боярином с Князь Петром Ивановичем Прозоровским у Святейших Вселенских Патриархов, и Святейшие Вселенские Патриархи со всем освященным собором учинили статьи церковному исправлению. А в начале написали две статьи, вашего Царского чина и ваших Государских достоинств не сведая; и дошло до того времени, прикладывать руки. И я, холоп твой, доложа Боярина Князь Петра Ивановича Святейшим Вселенским Патриархам, и всему освященному собору рук прикладывать не дал. И преосвященные Митрополиты, Павел Крутицкий и Ларион Рязанский, на меня, холопа твоего, яростию и ненавистию великою вознегодовали. А как Боярин Князь Петр Иванович известил отцу твоему Государеву, блаженныя памяти Великому Государю, и отец твой Государев, Великий Государь, с ближними Бояры, тех статей слушав, указал отставить те две статьи»[263].
Церковный собор 1666/67 года, как известно, стал еще и вехой Раскола церкви после осуждения на нем сторонников старой веры во главе с протопопом Аввакумом. После того как мятежных священников, не признававших нововведения патриарха Никона, привезли в Москву, у Артамона Матвеева было важное поручение от царя Алексея Михайловича. Вместе с другими церковными иерархами и доверенными людьми царя он должен был убедить Аввакума покаяться и подчиниться царской воле. Показательно полное умолчание об этом деле в «Истории о невинном заточении…»: ведь ни Матвееву, ни кому либо другому так и не удалось заставить Аввакума отречься от своей веры. Но описание разговоров с Артамоном Матвеевым осталось в записке протопопа Аввакума, расписавшего буквально по дням, что происходило с ним и другими мучениками старой веры во время церковного собора.