17 июня 1667 года, как писал протопоп Аввакум, «имали на сбор сребролюбныя патриархи в Крестовую соблажняти и от веры отвращати, и уговаривая не одолели». После этого и начались приезды церковных иерархов и доверенных царских людей к протопопу Аввакуму. Артамону Матвееву тоже пришлось несколько раз встретиться с ним в августе 1667 года, когда принималось решение об осуждении на соборе сторонников старой веры. Как и в деле патриарха Никона, царь Алексей Михайлович ждал от людей, которые когда-то были дороги ему (а протопопа Аввакума звали в царские духовники), первого шага к примирению. Но, по своим резонам, так и не сделал этот шаг Никон; не стал каяться перед царем и протопоп Аввакум.
Артамон Матвеев приезжал к находившемуся под стрелецкой стражей протопопу Аввакуму как один, так и вместе с ученым монахом Симеоном Полоцким. «И августа в 22 день и в 24 день Артемон был от царя с философом с Симеоном чернцом, и зело было стязание много: разошлися яко пьяни, не мог и поесть после крику» — так описал протопоп Аввакум свои споры с Артамоном Матвеевым и Симеоном Полоцким. Но если с «философом» был спор о вере, где Симеон Полоцкий отдал должное «оппоненту»: «Старец мне говорил: острота, острота телесного ума! Да лихо упрямство, а се не умеет науки!» — то задача Матвеева была проще: любой ценой заставить протопопа Аввакума подчиниться царю: «И Артемон, говоря много, учнет грозить смертию». Всё было перепробовано Матвеевым — и угрозы, и лесть, но ничего не действовало. Его бессилие выдает вопрос в конце «дискуссии»: «И пошед спросил, что, стар, сказать государю? И я ему: скажи ему мир и спасение и телесное здравие».
Артамон Матвеев, как и многие, ощутил влияние протопопа Аввакума на людей: «А пошел Артемон один, кланяется низенко и прощается умилно в правду». Но свой вывод, видимо, сделал уже тогда, в ответ на победительные аргументы протопопа Аввакума, противопоставившего поиск в «словопрении высоких наук» и веру в Христа «с поклонами и слезами». Матвеев, как показалось автору записки, стыдясь своего поражения, «против тово всквозь зубов молвил: нам-де с тобою не сообшно!». Ему пришлось дословно передать царю Алексею Михайловичу слова протопопа. Поэтому, приехав два дня спустя, «так говорил мягче от царя, со слезами».
Видеть унижение своего господина свободой поведения и высказываний протопопа Аввакума слуге Матвееву было невыносимо. И он сбивался на привычный окрик, хорошо умея расправляться с противниками царя, «а иное приграживал». «А я в те поры смеюся», — говорил на это протопоп Аввакум…[264]
В Малороссийском приказе
Возвращение к малороссийским делам в памяти Артамона Матвеева позднее соединилось с окончанием дел церковного собора. Он писал в своей челобитной:
«Я ж, холоп твой, взят у Святейших Вселенских Патриархов и послан был на раду в Глухов, с Боярином и Воеводою, с Князь Григорьем Григорьевичем Ромодановским»[265].
Однако эта фраза всего лишь передает последовательность событий, между которыми пропущены значительные перемены в политике, связанные с Украиной, восставшей против царя Алексея Михайловича в 1668 году, и «успокоенной» на Глуховской раде 3–6 марта 1669 года[266].
Вселенские патриархи покинули Москву в разное время и разными дорогами. Первым из столицы «водным путем» в Астрахань убыл антиохийский патриарх Макарий, его торжественные проводы состоялись 6 июня 1668 года в Успенском соборе в Кремле. Артамон Матвеев специально ездил прощаться с ним в Симонов монастырь. Вместе со стольником князем Василием Васильевичем Голицыным (в будущем знаменитым боярином и «ближним человеком» правительницы царевны Софьи) они передали поздравление и «именинный пирог», а также организовали праздничный «стол» по случаю именин царевича Федора Алексеевича. Другой стольник, князь Петр Иванович Прозоровский, вместе с которым Артамон Матвеев был назначен на службу от времени встречи вселенских патриархов в Москве, продолжил исполнять свои церемониальные обязанности и провожал патриарха Макария в его путешествии из столицы через Переславль-Рязанский, Нижний Новгород, Казань и другие города.
Отъезд александрийского патриарха Паисия задержался. Он пробыл в Москве много дольше и выехал в обратный путь «сухим путем» через Малороссию в Яссы вместе с диаконом Мелетием Греком после 20 февраля 1669 года. В это время Артамон Матвеев и должен был переключиться на хорошо ему знакомое направление политики, связанное с «черкасами» Войска Запорожского[267].
Окончание тринадцатилетней Русско-польской войны, завершившейся заключением Андрусовского перемирия 20 января 1667 года, принесло не только долгожданный мир с Речью Посполитой, но и новые проблемы. Казаки Войска Запорожского были недовольны заключением договора без их участия. Недовольство нарастало давно, во многом оно было вызвано позицией окольничего Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина, заключавшего мир в Андрусове. Он невысоко оценивал значение союза с казаками, отдавая предпочтение договорам с Речью Посполитой и Швецией. «Польский» разворот позволил говорить о новом союзе двух стран в борьбе с турецким султаном и Крымом. Воспользовавшись присутствием в Москве вселенских патриархов, король Ян Казимир стал предлагать царю Алексею Михайловичу сближение католической и православной церквей в интересах всего христианского мира, стоявшего на пороге войны с Турцией. Не без связи с этим письмом состоялся отъезд из столицы антиохийского патриарха Макария. Но «восточный» разворот в московской политике не означал тогда готовности принять идею, хоть в какой-то мере напоминавшую унию христианских церквей.
Пока Ордин-Нащокин был в силе и пользовался неограниченным доверием царя Алексея Михайловича, все его критики должны были замолчать. Однако следствием предпочтения, отданного царем Ордину-Нащокину, стало напряжение в его отношениях с давно стоявшим во главе Посольского приказа думным дьяком Алмазом Ивановым. Время от времени столкновения между ними в Боярской думе становились публичными. Шведский резидент в Москве Иоганн фон Лилиенталь узнал о разногласиях между Ординым-Нащокиным и Алмазом Ивановым при обсуждении в Думе перемирия с Речью Посполитой. Дошло до того, что один называл другого «изменником», а другой — «мужиком». У Ордина-Нащокина была более взвешенная позиция на переговорах, не имевшая ничего общего с прямолинейным давлением на дипломатического партнера. Пока одни, в том числе Алмаз Иванов, защищали достигнутое войной, Ордин-Нащокин думал, как использовать необходимое мирное время для будущих выгод Великой России (он одним из первых утвердил это понятие в политическом языке). Дела на Украине, к налаживанию которых столько сил приложили Алмаз Иванов и Артамон Матвеев, Ордину-Нащокину только мешали.
В Андрусовском мирном договоре об «украинских казаках» или «украинских тамошних людях» говорилось невнятно. Россия и Речь Посполитая договаривались, как они будут действовать в случае начала войны с крымским ханом, говоря о размещении на Украине польского, литовского или царского войска. А ведь в Андрусове обсуждалась еще и судьба Киева! Царь Алексей Михайлович много раз говорил о необходимости удержать Киев «с здешнюю заднепрскою стороною» и в последнем наказе послу Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину писал перед заключением перемирия: «Одноконечно Киеву и здешней стороне в устпуку не быть». Вопрос о принадлежности Киева пришлось в итоге отложить в расчете на будущие переговоры о союзе в войне с турецким султаном. Казаков Войска Запорожского только известили почетным, с точки зрения царских дипломатов, посольством. Такого удара по своим вольностям в «земле казаков» не стерпели, считая, что их предали и за их спиной хотят договориться с Речью Посполитой о возвращении к прежним порядкам.
Всё это время Артамону Матвееву, занятому делом охраны вселенских патриархов, приходилось только наблюдать за дальнейшим триумфом и восхождением Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина. За свою службу по заключению Андрусовского договора 20 января 1667 года Ордин-Нащокин получил боярский чин, и ему в управление был передан Посольский приказ, объединенный с Малороссийским приказом (путь, который вскоре повторит Артамон Матвеев). Окончательное утверждение Андрусовских договоренностей произошло в Москве 4 декабря 1667 года, когда сам царь Алексей Михайлович подтвердил присягою прежние и новые «московские статьи». Они-то и расстроили окончательно украинские дела, так как московские дипломаты и послы Речи Посполитой во главе со Станиславом Беневским договорились о фактическом разделе Украины на Левобережную и Правобережную, в зависимости от того, под чьим владением, царя или польского короля, эти земли находились. В первой же статье «о взаимной обороне против бусурманского нахождения на Украйну» шла речь о возможной посылке пяти тысяч конницы и двадцати тысяч пехоты «между Днепром и Днестром». И содержать их должно было местное население, в то время как гетман и казачья старшина никак не участвовали при возможной организации такого похода. Может быть, тогда действительно прозвучала фраза, сказанная в сердцах Ординым-Нащокиным посланнику от гетмана Левобережья Ивана Брюховецкого: «Пора уже вас к Богу отпущать». Но и без этих обидных слов казаки, ранее разделенные в предпочтениях, кому служить, московскому царю, польскому королю или турецкому султану, повернули оружие против всех.
В феврале 1668 года вспыхнула «третья смута малороссийская», как ее назвал Сергей Михайлович Соловьев. Гетман Брюховецкий, получивший за несколько дет до этого в Москве боярский чин, напал со своими казаками на гарнизон царских войск в пожалованном ему Гадяче и перебил стрельцов и рейтар. В составе выборной стрелецкой сотни, охранявшей ранее гетмана, были и стрельцы матвеевского приказа, ставшие первыми жертвами этого выступления