Классический пример такого родственного возвышения случился во времена правления царя Василия Шуйского. Рядом с ним оказался «ближний приятель» князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, заключивший Выборгский договор со шведами о помощи в борьбе против самозванца Лжедмитрия II, освободивший Троице-Сергиев монастырь и Москву от тушинской осады в 1610 году[20]. Правда, самым близким к царю Василию Шуйскому оставался всё же его родной брат боярин князь Дмитрий Иванович Шуйский. И когда внезапную смерть молодого князя Скопина-Шуйского связали с происками семьи царского брата (отравительницей молва назвала жену князя Дмитрия Ивановича Шуйского Екатерину, дочь Малюты Скуратова!), то рухнула и вся конструкция власти последнего Рюриковича из династии суздальских князей на русском троне[21].
С началом царствования Романовых в 1613 году суть управления не поменялась; более того, как итог Смуты, возникло общее желание возвратиться к порядку, «как при прежних государях бывало». Никто не разбирался в деталях и не вспоминал, что «бывало» совсем по-разному; говорили лишь о противопоставлении власти и безвластия. И юному царю сразу простили приход к управлению Московским государством царских родственников — других Романовых, бояр Салтыковых, Шереметевых и князей Черкасских. Многие из них и так давно входили в состав Думы, олицетворяя преемственность со временами двора царя Ивана Грозного. Проигравшими в Смутное время оказались как раз те рода, которым удалось хоть на короткое время овладеть «шапкой Мономаха»: Годуновы и князья Шуйские. С этого времени начинается упадок этих родов, они пресекутся и полностью исчезнут из придворной истории.
Новая династия Романовых, напротив, будет только укрепляться. Ей суждено будет пройти свой путь в три века от расцвета до заката Московского царства и, далее, к временам Российской империи. И всегда при этом рядом с царями и императорами будут заметны их приближенные, становившиеся на время первыми людьми во власти. Выше уже сказано о том, что порядок этот может быть объяснен общей идеей самодержавия. Как писал выдающийся знаток дворцовой истории XVI–XVII веков Иван Егорович Забелин: «В старину временщик представлял существенный тип управления не только в царском дворце и стало быть во главе управления всем государством, но и во дворе областного воеводы, т. е. в управлении областью, и всюду, где ни появлялась управляющая власть, ибо в самом существе этой власти в ту эпоху лежала единая идея, господарская идея: самовластие, самоволие, которое всегда и делало время всякому ловкому служителю этой идеи»[22].
Обращение к событиям XVII века позволяет увидеть, кто из «ближних людей» выдвинулся в окружении двух первых царей из династии Романовых — царя Михаила Федоровича (1613–1645) и его сына Алексея Михайловича, прозванного Тишайшим (1645–1676)[23]. Конечно, историкам их имена прекрасно известны: бояре князь Иван Борисович Черкасский, Борис Иванович Морозов, Артамон Сергеевич Матвеев. У каждого из них был свой путь: одному помогало родство с царем, другой был близок царю с самых юных лет как его воспитатель; третий добился первенствующего положения в Думе своей службой. Их личная история стала частью истории царского двора и, шире, всего государства. Поэтому, узнав их биографии, можно лучше понять структуру и родовые черты власти московских самодержцев.
Часть первая«У него в приказах всё делалось добро…»Князь Иван Борисович Черкасский
Первый «премьер-министр» XVII века — князь Иван Борисович Черкасский[24]. Он происходил из рода правителей Кабарды, выехавших в XVI веке на русскую службу. Черкесские (адыгские) князья трансформировались в русском языке в князей «Черкасских», как стали называть новых подданных царя, сразу включенных в элиту Московского царства. Хорошай-мурза, ставший после крещения князем Борисом Канбулатовичем (Камбулатовичем) Черкассским, был двоюродным братом второй жены царя Ивана Грозного, царицы Марии Темрюковны[25]. Породнился он и с Романовыми, вступив в брак с Марфой Никитичной Романовой, родной сестрой боярина Федора Никитича Романова, отца будущего царя Михаила Федоровича. Князь Иван Борисович Черкасский со временем стал «ближним человеком» царя Михаила Федоровича как по праву происхождения из одного из самых заметных родов в Боярской думе, так и по родству с Романовыми. Двоюродный брат царя — для людей Московского царства такое основание было достаточным даже при выборах на царский трон!
Во времена царя Бориса Годунова князья Черкасские считались такими же опасными для интересов годуновской династии, как и Романовы. Хотя князь Борис Канбулатович Черкасский, как и его сын, стольник князь Иван Борисович Черкасский, поставил свою подпись под «Утвержденной грамотой» об избрании на трон Бориса Годунова в 1598 году[26]. Знаменитое «дело Романовых», начатое в конце 1600 года, изменило прежние взаимоотношения в среде знати. Для укрепления династических прав своих детей Годунов расправился с семьями всех братьев и сестер из рода Романовых, эти гонения напрямую затронули и князей Черкасских. В ссылку на Белоозеро попала семья княгини Марфы Никитичны Черкасской, родной тетки царя Михаила Федоровича. Ее муж, боярин князь Борис Канбулатович Черкасский, не пережил этой опалы, а сын долгие годы провел в ссылке. На княгиню Марфу Никитичну легла забота не только о своей осиротевшей семье, но и о детях брата, включая будущего царя Михаила Романова. Послаблением ссылки со стороны царя Бориса Годунова стало разрешение женской части семьи Романовых-Черкасских жить в вотчине, селе Клины Юрьев-Польского уезда.
Так сама судьба свела в тяжелые времена близкий родственный круг Романовых и князей Черкасских. Конечно, пережитые вместе годы испытаний не могли забыться, поэтому не приходится удивляться, что князь Иван Борисович Черкасский оказался среди наиболее доверенных лиц с самого начала царствования Михаила Федоровича.
Сразу после избрания на царство Михаила Романова в 1613 году роль князя Ивана Борисовича Черкасского при дворе еще не была столь заметной, хотя он первым получил боярский чин во время царского венчания (вместе с ним был пожалован в бояре князь Дмитрий Михайлович Пожарский). Преимущество при дворе имели родственники матери царя — инокини Марфы (заметим, что монашеское имя жены боярина Федора Никитича Романова повторяло крестильное имя его сестры). Речь идет о братьях боярах Борисе Михайловиче и Михаиле Михайловиче Салтыковых. Они ревниво охраняли свое влияние при дворе молодого царя. Ярко это проявилось во времена неудавшейся царской свадьбы с Марией Хлоповой в 1616 году. Понадобилось несколько лет, прежде чем было проведено тщательное расследование причин этого происшествия в царской семье.
Заметные перемены при дворе произошли после возвращения из польского плена патриарха Филарета в 1619 году, и только с этого времени можно видеть закат влияния братьев Салтыковых (отправленных даже в ссылку) и постепенное возвышение князя Ивана Борисовича.
Двадцать лет боярин князь Черкасский находился во главе Думы. На это время приходятся все самые заметные события царствования Михаила Федоровича, связанные и с мирными 1620-ми годами, и с подготовкой Смоленской войны, и со строительством Засечной черты для обороны от крымцев во второй половине 1630-х годов. Конечно, князь Иван Борисович Черкасский был не один в ближнем кругу царских советников; можно также вспомнить имена бояр Федора Ивановича Шереметева, князя Бориса Михайловича Лыкова, князя Дмитрия Михайловича Пожарского (того самого освободителя страны в 1612 году), а также родственника царя по жене окольничего Василия Ивановича Стрешнева. Но только князь Иван Борисович Черкасский, да еще, недолгое время после его смерти, боярин Федор Иванович Шереметев, женатый вторым браком на сестре князя Черкасского Ирине Борисовне[27], могли считаться главными людьми в царском окружении.
Восстановление биографии князя Ивана Борисовича Черкасского требует обращения к самым разнообразным обстоятельствам эпохи Смуты и начала правления Романовых. Но такой путь позволяет рассмотреть события через личный опыт представителя заметного боярского рода, знавшего многие взлеты и падения в своей судьбе.
В ссылке с Романовыми
В 1620-е годы страна успокоилась от всех потрясений Смуты, и пришло время подумать о ее истории. Патриарх Филарет признаётся историками главным «вдохновителем» составления «Нового летописца». Работа велась кем-то в его окружении, чтобы рассказать о пережитых годах мятежного, Смутного времени и наступившем царствовании молодого Михаила Романова. Кто был безымянный автор расспросов и записей, составивших летописную книгу, историки так и не узнали. Потом еще в течение полутора веков рукописи этой летописи старательно переписывали, чтобы иметь дома свой список «истории» новейших лет. Историки Смуты ценят эту летопись, хотя и отмечают вторжение в текст исторического памятника небывалых до того личных страстей и пристрастных оценок. Есть в «Новом летописце» короткое упоминание о молодом князе Иване Борисовиче Черкасском, пережившем вместе с главой романовского рода все тяжелые времена:
«Федора ж Никитича з братьею и племянником, со князь Иваном Борисовичем Черкаским приводили их не одиново к пытке»[28].
Известно, что человеческая память работает избирательно. В работе с источником историку тоже приходится отбирать отдельные детали исторических событий. И хорошо, когда историку удается добросовестно передать содержание обнаруженного им документа, ничего не утаивая, объясняя не слишком «выгодные» для его исследования свидетельства. Бывает и так, что, поддавшись соблазну или просто в увлечении какой-то идеей, авторы исторических трудов забывают классический принцип историографии: писать «без гнева и пристрастия» — и приводят только те известия, которые «работают» на их представления о прошлом, не рассказывая об остальном. Есть и просто умолчания исторических и