Атаманов, есаулов и казаков отпустили на Дон, куда они поехали с «отличившимся» своими жестокими расправами над разинцами стольником и полковником Григорием Ивановчем Косаговым. Войску Донскому было пожаловано три тысячи рублей и воинские припасы: «100 пуд зелья ручного», «50 пуд свинцу». К этому полагалось взять в Воронеже «хлебных запасов» четыре тысячи четвертей, «да 200 ведр вина». «Статейный список» поездки Косагова в Войско Донское и «войсковую отписку» следовало подать в Посольском приказе думному дворянину Артамону Сергеевичу Матвееву и дьякам Григорию Богданову и Якову Поздышеву.
Встав во главе Посольского приказа, Артамон Матвеев сумел оттеснить своих главных конкурентов в борьбе за власть. Близость к царю позволяла решать многие дела и оберегалась очень ревниво. Немного приоткрывает характер такого повседневного присутствия Матвеева рядом с царем переписка ходатаев по своим делам в приказах.
Архимандрит Чудова монастыря Иоаким (будущий патриарх), неосторожно откликнувшийся на просьбу старцев новгородского Иверского монастыря на Валдае в деле о спорной вотчине, столкнулся с интересами двух главных стрелецких полковников — Юрия Лутохина и Артамона Матвеева. Он откровенно выговаривал своим конфидентам в начале 1669 года: «С такими людьми в остуде за вас стал: огласят де меня даром государю, такие же временники — беспрестанно перед государя».
Разыскавший эти документы историк Павел Владимирович Седов очень точно раскрыл суть службы стрелецких начальников, позволявшей им находиться всегда на виду в услужении царю: «Возвышая стрелецких голов, царь мог быть уверен в их личной преданности. Командиры московских стрельцов должны были обладать, по крайней мере, двумя качествами, необходимыми для придворного: умением служить и готовностью беспрекословно повиноваться. Поднявшись на несколько ступенек вверх по лестнице чинов, они становились уже не стражами за дверью, а участниками внутренней дворцовой жизни. Им можно было доверить любое задание, вплоть до ответственного дипломатического поручения. Так же поступал и Петр I, посылая гвардейских офицеров по самым различным делам, требовавшим решительности и исполнительности»[285].
Путь в Думу
Поворотным моментом, позволившим Артамону Матвееву окончательно утвердиться в окружении царя как единственному «ближнему человеку», стал новый брак царя Алексея Михайловича с Натальей Кирилловной Нарышкиной 22 января 1671 года. С этого времени, как писал о себе сам Матвеев, «для государской радости, пожалован в Комнату».
Еще острословы при дворе московских великих князей пустили в оборот образное выражение о возвышении родов через «кику», намекая на свадебный головной убор великих княгинь, чьи родственники попадали в Думу. Но в этом случае, кажется, никакого прямого родства между Нарышкиными и Матвеевыми не существовало. Пошла другая молва: будто бы царская избранница ранее чуть ли не постоянно жила и воспитывалась в доме Матвеева. В исторической литературе она часто так и называется «воспитанницей» Артамона Матвеева, которую тот представил царю Алексею Михайловичу на смотре невест.
История с новым браком царя Алексея Михайловича — один из самых известных и привлекающих внимание сюжетов[286]. По традиции первые цари династии Романовых выбирали своих жен из небогатых родов, имевших связи с уездным дворянством. Делалось это для того, чтобы не усиливать одни аристократические княжеские и боярские роды в ущерб другим. Возвысив несколько новых царских родственников, переведя их в «московский список» Государева двора или введя в Думу, всем остальным тысячам дворян можно было показать царскую милость, утверждая «честность» не только боярских, но и других служилых родов на службе царю. Все это понимали и принимали правила игры, поэтому не стоит обращать внимание на происхождение Натальи Нарышкиной. Ее «конкурентки» тоже не блистали происхождением, и других желающих достичь высокого положения при дворе через покровительство царской невесте было немало.
Сохранившийся список невест, привезенных к царскому двору, открывается датой 28 ноября 1669 года. В это время царь продолжал находиться в глубоком трауре по умершей 3 марта 1669 года царице Марии Ильиничне, а еще по сыну царевичу Симеону, умершему несколько месяцев спустя, 19 июня 1669 года. Что же заставило царя Алексея Михайловича торопиться с решением о вступлении в новый брак? Видимо, болезнь наследника — царевича Алексея Алексеевича. Да и другие сыновья — царевичи Федор Алексеевич и Иван Алексеевич — тоже не блистали здоровьем. Значит, дела наследования царства были совсем плохи и требовали изменений.
Но даже приняв во внимание эти обстоятельства, трудно предположить участие царя Алексея Михайловича в постоянных смотрах невест. Неужели они начались сразу со времени приезда ко двору первых «претенденток» этого царского «конкурса красоты»? Ирония здесь вполне уместна, потому что при таком взгляде не учитываются особенности придворной и церковной жизни XVII века, подчинявшейся определенным правилам. Если сопоставить даты приезда невест к смотру, то можно увидеть, что некоторые из них совпадают с таким временем, когда царь Алексей Михайлович не должен был заниматься мирскими делами. Не говоря уже о том, что вплоть до дня новой свадьбы он сохранял траур! Мог ли, например, состояться смотр невест в самый день именин покойной царицы Марии (первый после ее смерти!) или в дни Великого поста и даже Страстной недели?! Поэтому весь процесс «подготовки» свадьбы, в котором Артамон Матвеев (но не он один), несомненно, участвовал, сначала подразумевал «приезды» невест, готовившихся для представления царю, а потом единственный «смотр», состоявшийся по царскому указу спустя две недели после Пасхи, в понедельник 18 апреля 1670 года. Это время вполне подходило для обращения к свадебным делам и не могло нанести никакого ущерба благочестию.
Шестнадцатилетняя Наталья Кирилловна Нарышкина записана в «приездах» к смотру невест 1 февраля 1670 года. Изначально ставка Артамона Матвеева была, видимо, не на нее, а на дочерей своего сводного брата — внучек «печатника Алмаза Ивановича» Анну и Анастасию. Они первыми были записаны в списке невест 30 ноября 1669 года. Другие сразу привезенные к смотру невесты жили в домах голов московских стрельцов, включая Юрия Лутохина. Но вскоре к подготовке смотра подключились другие бояре, да и само дело было поручено дворецкому боярину Богдану Матвеевичу Хитрово, а он не должен был поддерживать невест, находившихся в прямом родстве или свойстве с Артамоном Матвеевым. Царский любимец Матвеев не отступил, найдя выход из положения, как привык — через всем обязанных ему подчиненных в своем стрелецком приказе. Этим можно объяснить появление в списке возможных царских невест имени Натальи Нарышкиной (напомню, что не только ее дядя, но и отец какое-то время служил под началом Артамона Матвеева при формировании рейтарского полка). В момент подготовки царской свадьбы стрелецкий голова Кирилл Полиевктович Нарышкин был на службе в Смоленске. Поэтому Артамон Матвеев и проявил заботу о так называемой «воспитаннице», которая между 1 февраля и 18 апреля имела уже новый статус не обычной дочери служилого человека, а одной из участниц смотра невест царя Алексея Михайловича.
Все расчеты Артамона Матвеева едва не были разрушены интригами членов других придворных партий. В последний момент, прямо накануне смотра, 18 апреля, в список попало имя Авдотьи Беляевой, племянницы вологодского дворянина Ивана Шихарева. В противодействии интересам Артамона Матвеева кто-то выбрал не менее сильное оружие, найдя такую красавицу, на которую царь не мог не обратить внимания. В те дни Авдотья жила в кремлевском Вознесенском монастыре, находившемся под покровительством женской половины царского дворца во главе с царской сестрой царевной Ириной Михайловной. Последующая служба Ивана Шихарева у боярина князя Якова Никитича Одоевского также позволяет думать именно об «аристократическом» реванше, задуманном в связи с новым браком царя.
Царь Алексей Михайлович не сразу назвал имя будущей царицы после смотра невест 18 апреля. Есть все основания полагать, что он колебался между Натальей Нарышкиной и Авдотьей Беляевой. И тут сторонники кандидатуры вологодской «золушки» допустили непростительный промах. Они решили повлиять на царский выбор с помощью подметного письма, осуждавшего Нарышкину за неподобающее поведение.
Автора письма так и не нашли. Но кем бы он ни был, он, видимо, плохо знал царя Алексея Михайловича. Подобная история уже случалась в юности царя, перед его первым браком. (Тогда жертвой чьей-то зависти стала «касимовская невеста» Евфимия Всеволожская.) Автор письма, пытаясь воспрепятствовать выбору Натальи Нарышкиной, целил еще и в Артамона Матвеева. Хотя текст подметного письма не известен, но сохранились отдельные фразы и слова из него, по которым пытались найти переписчика документа. Среди этих слов присутствовало презрительное искажение имени Матвеева — «Артемошка». Артамон Матвеев тоже хорошо понял, в кого метили авторы, поэтому писал позднее в своей челобитной царю Федору Алексеевичу о не подтвердившихся ранее обвинениях его в колдовстве:
«Такожде воры, составя письмо воровское подметное, кинули в грановитых сенях и в проходных, и хотели учинить Божией воле и отца твоего Государева Великаго Государя намерению, и к супружеству второму браку препону, а написали в письме коренья»[287].
Розыск о подметном письме «о кореньях», то есть по обвинениям в колдовстве, был серьезной угрозой для Матвеева. Не случайно он подчеркивал в челобитной, что «не много не пострадал», то есть едва не пострадал.
Артамон Матвеев продолжал оказывать поддержку Наталье Нарышкиной даже тогда, когда брак оказался отложенным на неопределенное время, а царь Алексей Михайлович, несмотря на продолжавшееся для него время «печали», встал во главе крестового похода на восставших разинцев. Только добившись решительной победы над армией Степана Разина под Симбирском, царь согл