На следующий день после погребения царя Федора, 29 апреля, были даны новые распоряжения казначею Михаилу Тимофеевичу Лихачеву о подготовке встречи Артамона Матвеева. Надо было собрать сохранившиеся серебряные сосуды из матвеевского дома в Москве и прислать их в Сыскной приказ боярину князю Михаилу Юрьевичу Долгорукову[382]. После чего их должны были вернуть бывшему владельцу.
Один из немногих сохранившихся первых указов царя Петра Алексеевича (до начала его соправления с царем Иваном Алексеевичем) датирован 12 мая 1682 года. Указ был издан в связи с уже состоявшимся возвращением Артамона Сергеевича Матвеева из Луха в Москву, после чего его немедленно пожаловали «честью в бояря по прежнему». Было дано распоряжение «в боярских книгах и в списках имя ево в боярех ныне написать и впредь писать в том месте, как он написан был в чести наперед сего». Так Матвеев снова получил боярский чин и занял утраченное положение.
Но и это было не всё. В том же указе говорилось о возвращении ему поместий и вотчин в Московском уезде и в разных городах вместе с людьми, жившими ранее за боярином Артамоном Матвеевым и его сыном[383]. По свидетельству Андрея Артамоновича Матвеева, указ о пожаловании боярским чином и отдаче конфискованного имущества был объявлен еще в Мезени. Но его «Записки» были написаны много позже, и мемуаристу был важен только факт состоявшейся «реабилитации». Предпочтение следует отдать записанному в Разрядном приказе царскому указу 12 мая, подписанному думным дьяком Василием Семеновым.
Кстати, перемены коснулись и положения Андрея Артамоновича Матвеева, пожалованного в тот же день в спальники царя Петра. Одновременно с молодым Матвеевым в спальники был пожалован князь Борис Иванович Куракин. Оба они — князь Борис Куракин и Андрей Матвеев — станут известны как сподвижники царя Петра I и оставят свои записки о событиях 1682 года.
В семье Матвеевых главным виновником их бед считали боярина Ивана Михайловича Милославского. Интересную историю о том, как Артамон Матвеев сразу же попытался «поставить на место» своего врага, привел князь Борис Иванович Куракин. Рассказана она как «авантура курьезная», или исторический анекдот (в такого рода истории тогда вкладывали другой смысл, состоящий не только в развлечении, но и в нравоучении). Артамон Матвеев, по словам князя Куракина, послал кого-то из своих «знакомцев» к притворившемуся больным боярину Милославскому («которой тогда притворно лежал, не хотя присягу чинить царю Петру Алексеевичу, и все интриги к бунту приуготовливал»). Матвеев потребовал «добродетельно» (по доброй воле) возвратить его «конфискованное» имущество, иначе грозя неприятностями. «На что он, Милославский, — продолжал рассказчик, — ответствовал в кратких терминах, но сими фактивы, что „де я того и ожидаю“, сиречь бунту. И на завтрие тех разговоров бунт сделался»[384].
Мнение о руководстве заговором боярином Милославским было оспорено историком Сергеем Константиновичем Богоявленским. Он обратил внимание на то, что среди жертв московского бунта 1682 года оказались и люди, близкие к Ивану Михайловичу Милославскому. Взгляды на царевну Софью и боярина Милославского как на организаторов восстания признавал несостоятельными и прекрасный знаток истории городских восстаний XVII века Виктор Иванович Буганов.
Насколько всё было сложнее, показывают свидетельства о первых встречах Артамона Матвеева в Москве, а «в те же три дни все палатные знатные особы приездом своим великую честь ему боярину Матвееву в дом его учинили». Главной из них была встреча с фактическим главой боярского правительства при царе Федоре Алексеевиче боярином князем Юрием Алексеевичем Долгоруковым. По словам «Истории о невинном заточении…», «на долговременных разговорах один на один они, бояре, оба с собою были». Им было что обсудить друг с другом: когда-то именно боярин князь Долгоруков не дал окончательно уничтожить боярина Матвеева.
Состоялся и визит «знатных пятидесятников и пятисотных» из стрелецких полков, приехавших «с хлебом с солью». Позднее сын Матвеева посчитал это коварным ходом стрельцов, но кто знает, может быть, это была попытка как раз не доводить дело до открытого выступления и договориться с новым правительством царицы Натальи Кирилловны. Ведь ранее правительство уже согласилось на большие компромиссы с требованиями стрельцов о наказании своих начальников[385].
Конечно, должны были как-то проявить себя и стрельцы Третьего, Петровского, полка, много лет находившиеся под командованием Матвеева. Однако как только начались преследования боярина Матвеева, сменивший его во главе стрелецкого приказа Василий Борисович Бухвостов тоже был смещен и отправлен на воеводство в Сибирь (сначала в Нарым, потом в Пелым). Далее бывшим матвеевским приказом командовал Никифор Иванович Колобов. Сразу после похорон царя Федора Алексеевича, когда были поданы первые челобитные стрельцов на своих полковников «в насильствах и в налогах и во всяких разореньях», его тоже сменили. Стрельцы Третьего полка оказались под командованием полковника Петра Авраамовича Меньшого Лопухина. С одной стороны, человека из близкого Нарышкиным рода, но с другой — служившего в царствование Федора Алексеевича в Иноземском, Пушкарском, Рейтарском приказах и в Большой казне под началом боярина Ивана Михайловича Милославского. И он же служил в товарищах у главы Разрядного приказа боярина князя Михаила Юрьевича Долгорукова. В любом случае полковник Петр Меньшой Лопухин не удержал бывших стрельцов матвеевского приказа от выступления и вряд ли что-нибудь смог бы сделать за короткое время[386]. Более того, Сильвестр Медведев писал, что «мятежный совет» одним из первых начался именно «в полку Никифора Колобова»[387], то есть в бывшем матвеевском…
Бывают в истории такие события, драматизм которых под силу передать только летописцу, а не историку. И действительно, современные летописи необычно начинают описание событий дня 15 мая 1682 года:
«В сий же час возмутишася человецы и сотвориша кровопролитие, и того времени вся тварь невозможна зрети, на земле солнце облаки закрыся, и теплота в хлад претвореся». Летописец противопоставлял мирное начало дня: «и бысть теплота солнечная и красота дневная, и не бысть на небеси ни единаго облака под солнцем» последовавшей волне исторического «холода»: «По часе же 9-м, абие (в то время как. — В. К.) внезапу возвеяша ветры зело хладны и бурны, подобны осеннему хладу, ближиму к зиме, и солнечная теплота пременися во хлад, и небеса облаки закрышася в то время, в не же возмутишася людие, преждереченные стрелцы и солдаты, дияволским наветом, колеблющеся, яко волны морския возшумеша и устремишася яко зверие дивии, послаша пред собою прелестных вестников и волю дияволю творящих мятежников»[388].
Первая часть дня понедельника 15 мая действительно была спокойной, приказы продолжали работать. Боярин Артамон Сергеевич Матвеев даже собирался уехать из Кремля, но был остановлен другим боярином, узнавшим о начинавшихся волнениях в Москве. Немедленно Матвеев пошел туда, где был нужнее всего, — к царице Наталье Кирилловне и царю Петру.
В записках современника событий Сильвестра Медведева сохранилось описание марша взбунтовавшихся стрельцов и солдат, шедших на Кремль. Оно подтверждает слова автора летописи: «Месяца бо маия в 15 день, салдаты Бутырския и всех приказов стрелецкие полки, совещавшеся единомысленно, в 9 часу дни со всех стран пошли во град Кремль полками воинским строем з знамены и з барабаны, со оружием, с мушкеты, з бердыши и с копьи, и несколко привезли и пушек, якобы на некоего неприятеля иностраннаго. Идоша же зело бодро и свирепством ярящеся, яко звери неукротимыя». Медведев также говорил об охватившем всех страхе неизвестности и перемены с тишины на «бурю ветрену велию, и облаки мрачны ношахуся, народу вящий страх деюще»[389].
Конечно, чтобы вот так, одновременно, всем полкам пойти в Кремль, надо было всё рассчитать и договориться заранее. В Москве уже несколько месяцев было неспокойно, и стрельцы начали отдельные выступления еще до того, как Артамон Матвеев вернулся в Москву. Возможно, его присутствие в столице подхлестнуло развитие событий, превратившихся в кровавую историческую драму.
Собираясь на шествие в Кремль, стрельцы в тот же день 15 мая вели «агитацию». Автор летописи назвал таких посланцев из стрелецких полков «навадницами» и «смутницами», передававшими слухи «на прелесть людям». Один слух состоял в том, что Нарышкины убили царевича Ивана Алексеевича. Другие обвинения были связаны с мнимыми притеснениями вдовы царя Федора Алексеевича царицы Марфы Матвеевны, которую Иван Нарышкин с братом якобы «били, и косу оторвали»; они же и царевну Софью «по ланитам били и за власы драли». Больше всего возвращенного из ссылки брата царицы ненавидели за покушение на царский трон: якобы он надевал на себя царские одежды «и на месте царском садился». Автор одной из повестей о событиях 1682 года, сохранившейся в Соловецком собрании, передал слова стрельцов, сравнивших «воров и изменников» Нарышкиных и Бориса Годунова, за грехи которого было послано «многомятежное время, велий глад и мечь». Сильвестр Медведев тоже приводил речи мятежников, объяснявших, «яко идут они выводити изменников, и неправдотворцев, и губителей царского рода»[390].
Как видим, нигде впрямую имя боярина Матвеева не называлось, но он оказался одним из первых, с кем расправилось взбунтовавшееся стрелецкое войско.
Сначала боярам и патриарху Иоакиму, спешно пришедшему во дворец по зову царицы Натальи Кирилловны, удалось ненадолго остановить стрельцов, запрудивших всю Соборную площадь и остановившихся у входа в царский дворец. Посовещавшись во дворце, царица Наталья Кирилловна, бояре и духовные власти решили пойти на Красное крыльцо и показать стрельцам живых царя Петра и царевича Ивана Алексеевичей, опровергая главные подозрения в покушении на их жизнь или лишение «царства». Боярин Артамон Сергеевич Матвеев был здесь же на крыльце рядом с царицей Натальей Кирилловной и перепуганным царем Петром. Вместе с другими боярами он настаивал на том, чтобы показать царевичей народу на Красном крыльце, но все-таки с предусмотрительно запертыми деревянными решетками. Потом бояре сделали попытку остановить стрельцов, немного спустившись вниз по ступеням Красного крыльца для разговора с толпой.