Бабушка Таня проворно собрала их обратно в плошку, приговаривая:
– Ты, милок, кулачком не стучи, а стару каторжанку слушай.
– Вы – каторжанка?! – изумился Дмитрий. – За что отбывали?
– За убивство, милок, за убивство.
– Не может быть!
– В жизни всё могёт быть. Но я не убивала. Не там оказалась да не в то времечко. И ладно вам! Не обо мне разговор. Каторга за вами ходит, а я хорошо её знаю. Не приведи Господь! – Бабушка перекрестилась на божничку. – Ежели полиция хабаровская вас ищет, то сюда обязательно телеграмму дадут, а здешние перво-наперво к Пашиной родне заявятся. Саяпины вас не сдадут, но время не терпит. Надо вам на тот берег уйти и до осени затаиться. А там как Бог даст.
– Как же мы уйдём? Пристань вся на виду. И таиться нам некогда.
– Идите в Верхне-Благовещенский. Там на улице Береговой, в доме под железной крышей Роман Богданов живёт, Гришеньки моего корефан. Скажете: от бабки, мол, Шлыковой, ну и чё надобно. Он всё устроит.
– А Еленка с Ваняткой… – начал было Павел, но бабушка его перебила:
– Они останутся. И не перечь! Спросят – скажем: приехали, мол, на побывку.
Капитан Кавасима шагал быстро, не оглядываясь, за ним два солдата с винтовками вели Марьяну, держа её под руки. Она шла, глядя в землю, и не заметила, как встречный седобородый китаец, плетущийся сгорбясь и опираясь на палку, вдруг удивлённо вскинул голову, остановился и проводил взглядом процессию.
Ван Сюймин узнал младшую дочь Татьяны Михайловны, бабушки Тани. Да и как было не узнать, когда Марьянка ещё сопливой девчонкой любила играть с маленькими Цзинь и Сяосуном, была любимицей Фанфан? Очень огорчился Сюймин, что девочка Мальяша – она для него навсегда осталась девочкой – попала в лапы японцев.
После взятия станции Яньтай капитан Кавасима был назначен начальником её охраны. Он поселился в одноэтажном домике возле вокзала, в отдельной квартире, оставленной каким-то русским служащим. Две комнаты, кухня с кладовой и ванная с туалетом – можно сказать, роскошно по военному времени. И не только поэтому: на родине капитана, в городке Наха на острове Окинава, у него не было такой квартиры. Русская семья столь поспешно эвакуировалась, что ничего не взяла из домашних вещей – в прихожей остались даже комнатные тапочки, мужские и женские. Детей у них, видимо, не было.
Солдаты ввели Марьяну в дом вслед за капитаном. Тот что-то приказал, и они вышли. Марьяна устало опустилась на табуретку, стоявшую у стены прихожей. Капитан посмотрел гневно, даже открыл рот, но, ничего не сказав, прошёл в комнаты.
Марьяна откинулась к стене и прикрыла глаза. В груди защемило: прощай, мой генерал, не видать тебе больше своей берегини… Казаков жалко, не уберегла… Сбросили их в реку, плывут теперь в Жёлтое море, глядя в небо мёртвыми глазами…
Она вздохнула: эх, умыться бы, может, напоследок. Словно подслушав её мысли, из комнаты вышел капитан, уже в домашнем халате, шёлковом, расписном.
– Тебе надо помыться. Там, – он указал, – ванная и туалет, то есть уборная.
Марьяна приподнялась, но он остановил:
– Эй, подожди. Как тебя звать?
Вопрос прозвучал неожиданно хлёстко, как удар плёткой.
Марьяна усмехнулась:
– Зачем тебе моё имя? Зови меня Эй.
Он взглянул удивлённо, потом улыбнулся, обнажив два ряда крупных жёлтых зубов:
– Пожалуй, ты права: коротко, удобно.
– А мне тебя как называть? Или прислуге не обязательно?
– Называй меня господин или мой господин.
– Ишь ты, мой господин! Длинно и неудобно.
– А как удобно?
Марьяна даже не задумалась:
– Жаба.
– Что=о?! Я в Петербурге учился, русский язык знаю. Что ты себе позволяешь?! Я прикажу тебя выпороть!
– Да лучше уж сразу расстреливай. – Марьяна криво улыбнулась. – Ладно, не гимизи: жаба, по=нашенски, по=амурски, «сухая гроза». Это когда тучи, гром и молния, а дождя нету. На тебя похоже.
Капитан засмеялся:
– По ситуации – да, похоже. Но зовут меня Кэзуо, что означает «гармоничный человек». Ты понимаешь слово «гармоничный»?
– Как не понимать! Играют на тебе, как на гармони. То романс, то плясовую.
– Шутишь? Это хорошо. Ты была сестрой милосердия, я это понял по сумке с красным крестом, но почему ты стреляла по нашим солдатам?
– Я пойду в ванную.
Марьяна снова попыталась встать, но капитан не позволил:
– Пойдёшь, когда ответишь. Сёстры милосердия не должны стрелять. Почему ты это делала?!
– Не кричи. Я стреляла по врагам, защищая раненых. Вы не должны убивать пленных и раненых, но вы это делаете.
Кавасима не нашёл, что ответить. Махнул рукой: иди!
В ванной комнате имелся котёл, вмурованный в печь, топившуюся дровами и углём. Сейчас он был полон горячей воды. В белой металлической ванне тоже была вода, но холодная. Марьяна разбавила её кипятком, разделась, с наслаждением погрузилась в обволакивающую тёплую жидкость и закрыла глаза.
Думать не хотелось, но мысли против воли проскальзывали, одна неприятней другой. Этот «гармоничный человек» явно имеет на неё виды, причём самые простые. Попользуется, а потом в лучшем случае выбросит на улицу, в худшем – уничтожит. И неважно, каким способом. Марьяне доводилось слышать, что японцы очень вежливый и очень жестокий народ. Да она и сама увидела, как они закололи штыками совершенно беззащитных людей. Бедные парни!
Она не услышала, как вошёл капитан, почувствовала его пронзительно-испытующий взгляд и открыла глаза. Он стоял в изножье ванны и оценивающе разглядывал её обнажённое тело, покрытое прозрачной водой.
«Ну и пусть, – равнодушно подумала она, – всё равно к этому идёт, а там, глядишь, сложится удачно и можно будет сбежать».
О Мищенко старалась не вспоминать: что толку сердце терзать?
– Я принёс полотенце, – сказал наконец «гармоничный человек» и показал большое мохнатое полотнище. – А ты похожа на цветущую ветку сакуры.
Он пододвинул табуретку и уселся, по-прежнему не сводя с Марьяны глаз. Она ни одним движением не показала, что ей неприятно и просто стыдно.
– Хочу поговорить. – Марьяна пожала плечами: говори, кто против? – Ты умна и, конечно, поняла, почему тебя не убили там, на берегу. Но я не хочу, чтобы ты была обычной наложницей. – Марьяна удивлённо взглянула на неожиданно смущённое лицо японца. – Да-да, не хочу… Понимаешь, у меня в Японии есть жена, но оказалось, что она не может рожать. Развестись не могу, потому что мои родители, братья и сёстры, они все живут на её деньги. А я люблю детей! И хочу, чтобы ты родила мне ребёнка. Дочку или сына – всё равно. Ты очень красива, и ребёнок будет похож на тебя.
– А если на тебя? – усмехнулась Марьяна. – Ты, конечно, не обезьяна, но всё-таки?
– Если он будет зачат не насильно, а по согласию, он сам выберет красоту. Так мне говорила моя бабушка. Я не прошу тебя любить, будь хотя бы нейтральной. Умоляю: роди мне ребёнка! Ты будешь не в плену, а просто под надзором. Захочешь – выйдешь в город, у тебя будут деньги, чтобы купить, что пожелаешь. Только обещай, что не убежишь. А родишь – я тебя отпущу и денег дам. Ты будешь мусумэ.
– Это что за птица?
– Мусумэ – это временная жена. В Японии принято бедных девушек отдавать во временные жёны иностранцам-богачам, чтобы они накопили денег на обычное замужество.
– Занятно… Ну, насчёт того, что отпустишь, я, конечно, не верю, – медленно сказала Марьяна. – А не соглашусь, чё будет? Как поступит «гармоничный человек»?
– Плохо будет. Для тебя… и для меня тоже. Я отдам тебя солдатам.
Марьяна засмеялась:
– Очень гармоничное решение!
– Что делать, война…
– Русские с женщинами так не поступают.
– Все так поступают. Женщина на войне бывает более необходима, чем патроны или еда.
О! Вовремя японец напомнил о еде – у Марьяны немедленно скрутило желудок, она вспомнила, что в этот день ничего не ела.
– Я есть хочу, – заявила Марьяна и поднялась.
Стекающие по телу струйки воды, отражающие свет из окна, превратили идеальную фигуру в античную статую. У Кавасимы от восторга наполнился рот слюной, он всхлипнул, глотая, и поспешно развернул мохнатое полотнище. Марьяна благосклонно приняла его, обернула себя на уровне груди и ступила на пол.
– Я хочу есть, – повторила она, и капитан ринулся из ванной на кухню.
Марьяна приняла предложение стать временной женой. А что было делать? Лечь под ненасытных солдат и закончить жизнь в лучшем случае развалиной-шлюхой, а в худшем… Об этом даже думать не хотелось. Неет, ей 28 лет, она полна сил и ещё кое-что сумеет сделать на этом свете. А ребёнка родить – почему бы нет? Мищенко не хотел, он ей сам сказал об этом, а этот «гармоничный человек» хочет. Ну, подумаешь, японец, враг, так он сегодня враг, потому что война идёт, а вчера врагом не был и завтра, скорее всего, не будет, а ребёнок-то останется. Ещё один человечек! Вырастет, и у него… или у нее?.. будут дети, внуки, и во всех будет русская кровь. Её, Марьянина, кровь. Японцы будут с русской кровью! А что? Тоже неплохо.
Кавасима оказался неплохим «временным мужем». Марьяна поначалу приняла его равнодушно, однако страстная её натура быстро стала отзываться на умелые и неожиданно приятные призывы мужского естества, и однажды она ощутила стремительный прилив чего-то необъяснимого, прилив, завершившийся пронзающей всё тело молнией наслаждения.
– Запиши этот день, – сказала она Кавасиме. – День зачатия твоего ребёнка.
Крик восторга, который испустил «временный муж», стал восклицательным знаком, завершившим их ночной разговор. Кавасима осыпал поцелуями тело Марьяны, и они впервые не вызвали у неё брезгливости. Она лежала расслабленная, переполненная дотоле не испытанными ощущениями, которые даже не имели названия. Что её больше всего удивляло, это чувство нежданного счастья.
На следующий день капитан подарил ей золотую брошь в виде ветки сакуры, мелкие розовые жемчужины изображали цветки японской вишни.