– Учитель сказал: «Неважно, в каком ты живёшь мире, важно, какой мир живёт в тебе». Я женюсь, когда стану капитаном, – сказал Сяосун. И добавил: – Через два года.
– Ну-ну, – только и заметил начальник училища, а про себя подумал: «А ведь станет, собачий сын, недаром Кунцзы цитирует».
Платье купили в какой-то лавке, а номер в гостинице (кстати, единственной в Цинхэ) Сяосун снял на своё имя. Скромная комнатка на втором этаже: одно окно, маленький стол, два стула и одна железная кровать со скрипучей сеткой и двумя подушечками, застеленная простым полотняным покрывалом.
Фэнсянь устало опустилась на стул.
– Есть хочешь? – спросил Сяосун. Сам он проголодался просто зверски.
Девушка отрицательно качнула головой и вздохнула:
– Ты вернёшься в училище?
– У меня увольнительная до завтрашнего вечера, – уклончиво ответил он. – Я всё-таки схожу поем и тебе что-нибудь принесу. А ты ложись отдыхай. Но сначала умойся. Умывальник в конце коридора.
Она сходила умылась и тут же забралась на кровать, закрыла глаза. Сяосун снял с неё тапочки и укрыл ноги краем покрывала.
– Сесе[29], – прошептала она и мгновенно уснула.
«Бедная девочка, – подумал Сяосун, – натерпелась сегодня!»
Подумал и удивился, потому что никогда ещё в жизни никого из неродственников так не жалел. Ясно, что она ему очень понравилась. Да, оказалась удивительно красива, но не только. Он был поражён, что, оказавшись в жутком соседстве с пожаром, не запаниковала, не стала звать на помощь, а деловито занялась собственным спасением. И потом, вися за его спиной, держась за него руками и ногами, не повизгивала от страха, а шептала ему в ухо что-то ободряющее, вроде: «Ты – настоящий мужчина!» А ей всего-то 16 лет!
Да, о такой подруге можно только мечтать. Марьяна Шлыкова той же породы, но та старше его на семь лет, да и сердце её, похоже, было давно и прочно занято. Кем – не говорила, но выносила ребёнка и родила. И погибла, спасая китайских детей! Вот тебе и русская! Видно, и среди чертей появляются ангелы, он это в ней сразу почувствовал. Ну, не сразу, а после того, как украл по заказу Кавасимы. Однако решил: японец обойдётся.
Хотел оставить себе, уж больно понравилась. Думал побаловаться с русской красоткой, а потом отдать своим бандюганам, однако учуял в её нутре дитёнка – и всё! Дети для него всегда были святыми и императорами, а тем более ещё не рождённые. Возвращать домой не стал, но условия создал вполне приличные, да вот не уберёг. Поехал в очередной раз по заданию Кавасимы, а заместитель, давний недруг Марьяны, за ничтожную провинность отправил её на лесную базу, она оттуда и сбежала с Черныхом. Заместителя без сожаления пристрелил, когда узнал о её гибели, а Черныха за то, что спас ребёнка, простил. За всё сразу.
…Голодный спазм скрутил внутренности. Сяосун спустился вниз, перекусил в ближайшей кофейне, взял для Фэнсянь бутылку соевого молока, лепёшек и сыра тофу и вернулся в номер.
Пока его не было, девушка проснулась, разобрала постель, разделась, повесив ципао на спинку кровати, и вновь уснула уже под тёплым одеялом.
Сяосун долго сидел на стуле, глядя, как она спит. Света в номере не было, луна пряталась за облаками, изредка проглядывая между ними, комната то погружалась в полный мрак, то вдруг наполнялась голубоватым сиянием, и красивое личико Фэнсянь в обрамлении разметавшихся чёрных волос казалось лицом сказочной спящей принцессы.
Сяосун усмехнулся: надо же, сколько в нём ещё осталось детской мечтательности! После благовещенской бойни, убийств русских военных, бандитских налётов на караваны… Наверно, это от усталости, которая охватила всё тело и закрывала глаза.
Надо поспать! Он с сомнением посмотрел на стулья – нет, не поместится, на пол – будет холодно, а укрыться нечем. Оставалось одно: пристроиться к Фэнсянь.
Он разулся, снял френч и бриджи, оставшись в хлопковом белье, и осторожно приподнял край одеяла. Увиденное заставило сердце сбиться с размеренного стука, однако спать хотелось неодолимо, и Сяосун очень осторожно, бочком, прилёг на край и прикрылся углом одеяла.
Фэнсянь коротко вздохнула, повернулась к нему и обняла почти невесомой рукой. Сяосун задержал дыхание и тоже обнял её, почувствовав сквозь тонкую ткань рубашки острые лопатки, будто сложенные крылышки. Прикоснулся сухими губами к её прохладному лбу и заснул, впервые, пожалуй, чувствуя себя счастливым.
– Вилли, это я, Ники. Добрый вечер, дядюшка.
– Гуте нахт, Ники! Какого дьявола так поздно звонишь?!
– Извини. Звоню по важному делу. Да не зевай так нарочито громко, я же знаю, что в это время ты ещё не спишь.
– Ладно, ладно, не сплю. Что за дело?
– Надеюсь, тебе уже донесли о событиях в Учане.
– В Учане? Учан… Учан… Это где-то в Армении?
– Перестань дурачиться. Пятьдесят два года, а ведёшь себя, как школьник-двоечник. Ты же блестяще знаешь географию. Учан – это Китай!
– Так бы сразу и сказал, а то – Армения, Армения. Знаю: там что-то вроде восстания против Цинов. Так на юге Китая который год восстают. И самое смешное: десять лет назад они разрушали железные дороги, а теперь бросились на их защиту от иностранцев, от нас с тобой. Решили, что мы их собираемся захватить, чтобы поработить Китай.
– Вилли, там не просто обычное восстание крестьян, там бунтуют солдаты, а к ним уже присоединяются крестьяне, рабочие, студенты. Даже купцы и ремесленники!
– А чего ты хочешь от них? Пока была жива императрица, она всех держала в своём железном кулачке, а стоило ей умереть – все цзянь-цзюни ринулись растаскивать страну по своим углам. Цинской империи приходит конец, и с этим вряд ли что поделаешь.
– Постой, постой! Ты считаешь, что нам не надо вмешиваться? Десять лет назад мы объединились против «больших кулаков» и открутили им голову. Почему же сегодня не спасти империю?
– Ники, что тебе важней: само слово «империя» или твои интересы в этом огромном болоте, именуемом Китаем.
– Будет империя – будут и интересы. А болото следует осушить!
– Ну-у, милый! У тебя самого болот невпроворот – настоящих, физических. Вся Сибирь! Что ж ты её не осушаешь? Силёнок не хватает? То-то и оно! А рвёшься осушать болото человеческое.
– Я понял: вводить туда войска ты не будешь.
– Не буду, ты уж извини, племянничек. Не вижу надобности.
– А что скажешь относительно Англии, Франции?
– Сам спроси. А ты никак снова в поход собрался?
– Спокойной ночи, дядюшка!
– Гуте нахт, дорогой, гуте нахт!
– Хелло, Джорджи!
– Оо, старина Ники! Давненько, дорогой кузен, мы не созванивались. Ты даже забыл, что всегда называл меня «милый Георг».
– Ну, ты же знаешь, я предпочитаю письма и личные встречи, а эта техника… Она часто подводит. Да и подслушивать её легко. Меня Лебедев предупреждал, это физик наш учёный. Я их не очень жалую, но этот, похоже, умён. А за то, что назвал тебя по-английски ласково Джорджи, извини. Я подумал, что тебе будет приятно.
– Что-то ты разговорился, Ники. Обычно из тебя лишнего слова не вытянешь. Что-то случилось?
– Пока вроде бы нет. По крайней мере в России.
– Тебя что-то заботит помимо России?
– Оказывается, да. Меня заботит Китай. Он меня всегда заботил. Я всегда думал об его развитии.
– А-а, понимаю: теперь надо подумать о его сдерживании. Учанское восстание! Но это же у них на юге, от России далековато, и тебе ничто и никто не угрожает. Можешь спокойно думать о развитии России.
– Милый Георг, а тебя это восстание не волнует? Помнится, ихэтуани волновали нас всех.
– Ну, старина Ники, это было давно, и мы тогда получили всё, что хотели.
– А теперь они заберут назад всё полученное нами.
– Вряд ли. Они там образовали временное правительство, а в нём – наши друзья. И уже объявили, что все договоры будут соблюдать. Даже неравноправные.
– Они же собираются свергнуть монархию!
– И что? Французы вон тоже свергали. И не единожды. И у нас был Кромвель. А император или президент, нам-то какая разница? При желании можно поладить с кем угодно. «У Англии нет вечных союзников и постоянных врагов – вечны и постоянны её интересы, и наш долг – защищать эти интересы». Кто это сказал?
– Ваш Пальмерстон.
– Вот именно, наш виконт Пальмерстон. Тебе бы такого, а то у тебя как ни появится умный премьер, то либо ты сам его прогоняешь, как Витте, то либо его убивают, как Столыпина. Я слышал, ты его тоже собирался отставить?
– Это неважно. Сейчас во главе правительства его ученик Коковцов.
– Превзошёл учителя? Или не будем о грустном?
– Умеешь ты, милый Георг, испортить настроение.
– А говорят, мы с тобой похожи не только внешне, но и характерами одинаковы. Мол, могли бы заменять друг друга на троне.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Никто не заметил бы подмены. Как в романе Марка Твена «Принц и нищий».
– Шуточки у тебя, милый Георг. Себе ты отвёл, конечно, роль принца, зато шутишь на уровне нищего.
– Ну, извини, старина! Глуповато получилось. А за нищего – отдельное спасибо.
– Ладно, всё проходит, и это пройдёт. Гуд бай!
– Бай! А чего звонил-то? Повесил трубку. Обиделся! Это мне стоило обидеться, старина Ники! Ничего, будет время – сочтёмся. Свои же люди, как-никак дальние родственники.
– Алло!.. Алло!.. Алло!.. Чёрт побери, ответит мне кто-нибудь из этой чёртовой Франции?!
– Алло, приёмная президента Франции на проводе.
– Слава Богу, объявились! Соедините меня с господином президентом Фальером.
– А кто просит?
– Вам перечислить все титулы или достаточно одного: император Российской империи?
– Оо, простите, ваше величество, я нечаянно перепутал аппараты. Соединяю.
– Алло! Арман Фальер у аппарата.
– Бонжур, господин президент. Вас приветствует Николай, император России.
– Вот это неожиданность! Рад вас приветствовать, ваше величество! Зовите меня просто Арман, я же сын землемера, внук кузнеца.