– Вы мне говорили об этом в тысяча девятьсот девятом, в Шербуре. Я не забыл.
– О да, Шербур – это было великолепно! Ваш визит потряс всю Францию. Какие яхты, какие корабли! Супруга и дочки ваши были просто очаровательны. Прошу вас: передайте им от старика Фальера нижайший поклон и благодарность за внимание к моей скромной особе.
– Мы не имели чести познакомиться с вашей супругой, дорогой Арман, прошу передать ей от всей нашей семьи пожелание здоровья и многих лет жизни.
– Мерси боку, ваше величество, мерси боку. Однако, предполагаю, что ваш звонок обусловлен не только пожеланием здоровья.
– Вы правы, Арман. И, помня о вашем простонародном характере, не буду крутить вензеля, а спрошу прямо.
– Валяйте, ваше величество. Лез афэр сон лез афэр[30].
– Франция примет участие в подавлении Учанского восстания в Китае?
– А кто-то собирается участвовать? Я об этом не слышал.
– То есть вы ничего подобного не планируете?
– Сейчас не до Китая. Нам надо укреплять Антанту. Тройственный союз активно вооружается, война, можно сказать, не за горами, и это не фигура речи. Клэр ком лё жур[31].
– Да, Арман, ваша простонародность просто умиляет. Остаётся сказать: «Фэ сэ кё дуа, адвьен кё пура».
– «Делай, что должно, и будь, что будет». Это моё кредо. Я благодарен Марку Аврелию за эти замечательные слова.
– О ревуар, дорогой Арман! Благодарю за внимание.
– Здоровья вам и вашей семье. О ревуар!
Закончив последний телефонный разговор, Николай Александрович облегчённо вздохнул. Слава богу, разведка свою задачу выполнила неплохо: никто не будет втягивать Россию в очередную авантюру и не придётся никуда посылать войска. Стоит вспомнить японскую войну… Это ж сумасшедшие расходы! А у него армия и флот и так на вечном недофинансировании. Коковцов – увы! – не Витте. Тот умел добывать деньги, а этот хоть и был министром финансов у Столыпина, но мышей ловить, однако ж, не научился.
«Но каковы коллеги, – усмехнулся Николай Александрович, – не желают, видите ли, спасать Цинскую империю; им плевать, что ей не много не мало двести шестьдесят лет! Нашей, российской, тоже сто девяносто, это – империи, а династии-то скоро триста. Вот случись у нас революция – одна уже была, кто знает, может и ещё быть, – никто ж не придёт на помощь, а если и придут, так лишь затем, чтобы отгрызть себе лакомый кусочек. Родственнички! Вон дядюшка Вилли прозрачно намекает: мол, зачем тебе Сибирь, коли ты с ней не справляешься? А у меня, может, руки не доходят. Как всё успеть самому? Всюду воры и взяточники! Посмотришь со стороны: вроде бы честный человек, но двинул его во власть – через два-три года отменный вор! А глаза честные-честные! И главное – где денег взять?!»
Император загрустил, вспомнив, сколько было прожектов в начале царствования, как хотелось сделать что-то важное и хорошее для Отечества, оставить свой заметный след в истории.
«Железная дорога от Байкала через Якутию на Чукотку, тоннель на Сахалин… Ведь это были не только мечты. Прекрасный опыт КВЖД породил столько надежд и позвал к новым действиям. Уже были проведены топографические изыскания на предполагаемых маршрутах, началась заготовка шпал… И куда всё подевалось?!
Опять воспоминание о письме прапрадеда императора Павла с предсказанием крушения династии? Да, время от времени проявляется, и тогда всё из рук валится. – Николай Александрович вздохнул. – Поехать бы сейчас на яхте, далеко-далеко, туда, где тепло. Вокруг света! Да, опять вокруг света! Случилось же – спасибо батюшке! – путешествие двадцать лет назад… Уже двадцать, а казалось – совсем недавно. По морям, по загранице – было замечательно, а вот потом по земле, по России, от Владивостока до Иркутска по полному бездорожью – бррр! Богатейшие края и беспросветная дикость. Вот куда надо деньги вкладывать, чтобы получить что-то, хоть немного напоминающее Европу. Впрочем, Европа тоже хороша только городами и дорогами, а народ гнилой. То ли дело русские – сибиряки, казаки! Вспомнилось, как в Благовещенске показывали эту… как её?.. джигитовку. Вряд ли европейцы смогут что-либо подобное…
А Цинской империи приходит конец. Ушла Цыси, оставила императора-младенца Пуи, всё и разваливается. Но это же Китай, тем более – Маньчжурия! У нас в России ничего подобного случиться не может. И предсказания – лишь мистика! Суеверие!»
Дэ Чаншуню, командиру полка «красных повязок», как простые люди называли отряды повстанцев против империи за повязки на голове, отвели лучшую фанзу. Полк только что разгромил крупное подразделение – не меньше батальона – правительственных войск из состава «новой армии», и бойцам требовался отдых. Впрочем, как и командирам. Поэтому Дэ отложил совещание командного состава до утра и собрался поспать. Однако не получилось.
– Товарищ командир полка! – В комнату буквально влетел ординарец Ли, прозванный Стрижом за свою способность мчаться по заданию со скоростью этой стремительной птицы. – Поймали бэйянского офицера.
– И что? – Чаншунь был недоволен до крайности. – Посадили бы под замок до утра. Эка невидаль! Сколько офицеров у нас уже дожидаются допроса!
– Этот какой-то особенный. Он целый взвод расшвырял, как щенят, сдался только под угрозой расстрела и потребовал немедленной встречи с командиром.
– Немедленного, немедленной, – проворчал Чаншунь и зевнул так широко, что едва не вывихнул челюсть. – Ладно, ведите сюда. И раз уж не могу поспать, дайте хоть чаю.
Стриж исчез. Дэ потёр лицо, чтобы согнать усталость, усмехнулся, ощутив под ладонями лёгкую небритость – стареешь, брат, стареешь! – и снова надел портупею, которую снял перед отдыхом. Командир должен быть в форме, особенно в глазах врага.
Два бойца ввели под руки связанного офицера. Ещё двое позади держали оружие наготове, глаза у всех четверых были испуганные. Китель и бриджи пленника были в жёлтой грязи, погоны сорваны, однако по нашивкам и знакам на петлицах Дэ определил звание: капитан «новой армии».
– Вот и встретились, – прохрипел капитан, на его измазанном грязью лице неожиданной белизной блеснула улыбка. – Командир Дэ, не узнаёшь?
Чаншунь пригляделся и едва удержался, чтобы не обнять пленника: Ван Сяосун, названый брат, собственной персоной!
– Оставьте нас, – приказал он своим бойцам. – И развяжите его.
– Командир, он же бешеный, – попытался возразить возникший в дверях Стриж с подносом, на котором стоял чайный набор. – Он убьёт вас и сбежит.
– Не сбежит. Выполняйте!
Бойцы развязали Сяосуну руки и ушли. Стриж поставил поднос на стол. Чаншунь увидел, что в наборе чашка только для него, велел принести ещё одну. Когда недоумевающий Стриж вышел, Чаншунь раскинул руки, желая обнять Сяосуна, но тот показал на грязь на своём мундире, на грязные ладони и покачал головой.
– Стриж! – крикнул Чаншунь, и ординарец мгновенно появился с чашкой в руках. – Принеси воды умыться!
Стриж принёс тазик и кувшин с водой, полил пленнику на руки. На лице его оставалось выражение обиженного непонимания, однако он выдерживал субординацию, хотя в обычное время Чаншунь общался с ним почти на равных.
Дэ подождал, пока ординарец уйдёт, после чего крепко обнял друга, и какое-то время они стояли молча, упёршись лбами и положив руки на плечи друг другу. Потом до глубокой ночи сидели за чаем и говорили… говорили…
Естественно, первым делом рассказали о личном. Чаншунь поведал о том, как стал командиром крестьянского полка. Неграмотные крестьяне, раскрыв рот, слушали его речи о революционерах, о великом вожде Сунь Ятсене и трёх народных принципах, на которых должен строиться новый Китай.
– Что это за принципы? – спросил Сяосун. – Я ведь теперь человек военный и далёк от политики.
– Что ж, я тебе лекцию буду читать?
– А ты коротко, в нескольких словах. Я всё же не безграмотный крестьянин, чему-то успел научиться.
– Ну, коротко – это гражданский национализм, народовластие и народное благосостояние.
– Со вторым и третьим, в общем, всё понятно, а вот гражданский национализм – это что? Просто национализм я понимаю, а вот гражданский…
– Это национализм, основанный на равенстве всех проживающих в государстве. Вот у нас в Китае, можно сказать, пять основных национальностей: ханьцы, это мы с тобой, маньчжуры, монголы, тибетцы и уйгуры. Мелкихто очень много, а основных – пять. И все должны иметь равные права и в народовластии, и в народном благосостоянии.
– Это ещё почему?! – неожиданно рассердился Сяосун. – Маньчжур всегда было мало, а они управляли всеми и нас за людей не считали.
– Поэтому и надо для начала свергнуть власть Цинов и учредить республику.
– Да Цинов, считай, уже свергли. Наши воинские части были последними, которые Цины бросили на свою защиту. Курсантам нашего училища досрочно присваивали офицерские звания, я вон сразу получил капитана, но честно скажу: мы просто не хотели их защищать. Поэтому вы нас так легко и победили.
Чаншунь засмеялся.
– Ты чего? – не понял Сяосун. – Не веришь?
– Верю, конечно. Мне рассказали, что ты десять человек расшвырял, как котят. Если у вас все такие…
– Нет, – Сяосун тоже засмеялся. – Я такой один. Школа шаолиня.
– У них годами учатся.
– У меня ускоренный курс, ну и способности тоже.
– Слушай, брат, если вы не хотели защищать Цинов, так, может, ты перейдёшь на нашу сторону? Вместе пойдём на Пекин. Будем служить возрождению Китая.
– Возрождение Китая – это мысль, – медленно сказал Сяосун. – Пожалуй, самая подходящая.
Чаншунь протянул руку, и Сяосун крепко пожал её.
– От Цзинь есть известия? Как они там с Сяопином?
– Нет, – вздохнул Чаншунь. – Сам понимаешь, какая сейчас почтовая связь. Революция, не до писем!
– А я женился, – вдруг объявил Сяосун.
– Вот это здорово! – обрадовался Чаншунь. – Кто она?
– Ещё девочка, – смутился Сяосун. – Шестнадцать лет. Пань Фэнсянь.