– Пусти, Коул, и объясни, что происходит. Расскажи мне, что случилось.
А когда вместо ответа он снова пытается меня поцеловать, я начинаю отбиваться всерьез.
– Коул, отпусти сейчас же! – рычу я.
Но Коул и не думает слушаться. Одной рукой он крепко держит меня, а другая, которая гладила меня по щеке, продолжает блуждать по моей шее. Его пальцы ложатся мне на шею. Я задыхаюсь, больше от ужаса, и бью его по рукам, но мои руки проходят сквозь них, прямо сквозь него, как будто он не человек, а… воздух.
– У меня все получилось, – шепчет он мне на ухо. Его воздушные пальцы сжимаются у меня на шее. Я не могу дышать.
– Что сделал? – хриплю я, а каменные глаза Коула встречаются с моими. Странно, до чего сейчас они похожи на настоящие камни.
– Дети у меня, – его голос превращается в шипение. – Все до одного.
Я безуспешно пытаюсь вырваться, но ничто не трогает этого Коула, сделанного из ветра и камней. Сон рассеивается, мир вновь обретает очертания, вокруг нас темная ночь и круглые холмы, куда ни посмотри. Как получилось, что мы ушли так далеко от деревни? Даже если бы я смогла закричать, услышат ли в Ближней? Или мой голос унесет ветер?
– Что-то не так, Лекси? – спрашивает он, продолжая сдавливать мне горло. – У тебя взволнованный вид. Успокойся. Все будет хорошо.
Коул начинает тихо напевать ту самую жуткую мелодию, у меня в ушах стучит пульс, а вокруг нас шастает ветер.
Как я могла оставить дома нож отца? Я даже не обулась, вспоминаю я наконец, опустив взгляд на исцарапанные, окровавленные ноги. Я их не чувствую. Ужас заставляет забыть о других чувствах. Собравшись с силами, я отталкиваю его и тут обнаруживаю, что он не целиком состоит из ветра – я натыкаюсь на что-то твердое, и он отступает, выпускает меня. Морщась от боли, я ковыляю по измятой траве, сломанные колючие ветки цепляют и рвут на мне сорочку, какой-то сук больно царапает ногу. По колену течет что-то теплое.
– Почему ты все это делаешь? – задыхаясь, спрашиваю я.
– Ты встала на моем пути, – шипит Коул, и это больше не его голос, а другой, старше, злее. Я нащупываю суковатую палку, все еще испачканную в моей крови. Выпрямившись, я изо всех сил бью им Коула. Увы, я промахиваюсь, и ветер вырывает сук у меня из рук. Потеряв равновесие, я чуть не падаю. Надо мной склоняется Коул, весь состоящий из камней, палок, ветра и еще чего-то темного и жуткого.
Ветер дергает меня за руки, шумит в ушах, помогает встать на ноги. А вокруг того, кого я называла Коулом, легко, как осенние листья, кружат по ветру колючие ветки, что сами собой поднялись в воздух.
– Спокойной ночи, Лекси, – шепчет он, и ветки разворачиваются ко мне острыми концами и несутся прямо на меня. В ту же секунду что-то хватает меня сзади. Осязаемые – из мышц и костей – руки обхватывают меня поперек груди и тянут вниз, вниз на мягкую торфяную землю пустоши. Ветки-копья пролетают над нами и разбиваются в щепки, ударяясь о громадный валун за моей спиной.
Надо мной склоняется порождение пустоши, назвавшее себя Коулом, но фигура, до сих пор прижимающая меня к земле, издает рычание, и ветер набрасывается на меня с другой стороны. Налетев на Коула, ветер валит его на землю, и тот рассыпается, превращается в груду камешков, веток и травы. Закрыв глаза, я принимаюсь отбиваться от того, кто меня держит, теплого и тяжелого. Я наношу удар и чувствую, что попала в цель.
– Проклятье, Лекси, – слышится знакомый голос. – Это же я.
Я недоуменно кручу головой и утыкаюсь взглядом в темные глаза Коула – как в кошмарном сне, вижу повторение того лица, которое только что разлетелось вдребезги.
– Убирайся! – Я с криком отталкиваю его и отступаю к валунам. – Не подходи ко мне!
Коула это явно задевает, но мне не до нежностей, у меня все болит, и я совсем запуталась.
– Почему ты так говоришь? – тихо спрашивает он, но слова звучат ясно и четко. Он переводит взгляд с меня на груду мусора, которая всего несколько минут назад была пугающе похожа на него.
– Это был не я. – Он приближается медленно, как будто я олень и он боится меня спугнуть. – Это был не я. Теперь все хорошо, – Еще несколько шагов ко мне. Лицо у него бледное, как луна над головой. – Все хорошо.
Я тяжело дышу, выставив перед собой руки, но не трогаюсь с места.
– Прости меня, Лекси. – Снова его пальцы гладят меня по щеке, но сейчас они теплые, а не сделанные из ветра. – Все в порядке. Это был не я.
Я смотрю через его плечо на груду камней.
– Кто же тогда это был?
Но не успев задать вопрос, я уже знаю. Прислонившись к одному из валунов, я пытаюсь отдышаться. В босые пятки впиваются щепки. Мир вокруг уже не качается и не плывет так, как прежде, хотя я все равно чувствую себя тошнотворно. Рана на ноге не такая уж глубокая. Да и боли я не чувствую. Меня бьет озноб, и от холода, и от потрясения, и, заметив это, Коул закутывает меня в свой плащ. Рубаха, в которой он остается, тонкая и совсем вытертая, и я впервые решаюсь дотронуться до него. Он живой. И ранен.
В свете луны я вижу темное пятно на рубашке, которое расползлось по всей его груди. Я прикасаюсь к нему кончиками пальцев. Они мокрые.
Дядя. Это сделал мой дядя. Или Бо. Коул берет меня за окровавленную руку, а когда я хочу ее отнять, он притягивает меня ближе, болезненно морщась.
– Я сбежал, – объясняет он. Рука у него теплая, и я хочу обнять его, потому что это правда он, он настоящий, но пятно на его одежде и боль в глазах предупреждают, чтобы я этого не делала. Я не могу оторвать глаз от темного пятна на его рубахе. Стыдно сказать, но меня даже немного радует, что сейчас ночь, и в темноте кровь кажется черной и серой, а не красной.
– Со мной все хорошо, – уверяет Коул, но, когда мои пальцы дотрагиваются до пятна, вздрагивает и стискивает зубы.
– Если «истекаю кровью» значит «хорошо», тогда конечно, – ворчу я, пытаясь осмотреть рану. Начинаю приподнимать полу его рубашки, но Коул перехватывает мои руки.
– Со мной все будет хорошо, – исправляется он, деликатно отводя мои пальцы.
– Я провожу тебя домой, – продолжает он, помогая мне встать.
– Не стоит, Коул. Тебе нужна помощь. Нам надо дойти до сестер.
Он отрицательно качает головой, медленно, как Магда. На губах у него удивленная улыбка.
– Лекси, я оставил тебя всего на одну ночь, а ты позволила Ближней Ведьме увести себя и чуть не убить. Я не отпущу тебя домой одну, и говорить тут не о чем, – он показывает на мои ноги, сплошь в занозах и царапинах.
– Понимаешь, она приняла твой облик, – оправдываюсь я. Страшная усталость вдруг наваливается на меня. – А когда ты не появился днем, я так… – У меня дрожит голос, приходится откашляться. – Когда я увидела это, – я тычу пальцем в кучку веток, мха и камней, – то так обрадовалась…
– Прости, – шепчет он, хватая меня за руку. – Прости, что не смог прийти раньше.
Темное пятно на ткани снова притягивает мой взгляд.
– Как это случилось? – Я трясу и трясу головой. Наконец, чувство, что она набита ватой, проходит. Ко мне возвращается острота ощущений.
– Они взяли меня и повели, – начинает он шепотом, – в пустошь… Неважно. Я же здесь.
– Это важно.
Коул немного отодвигается, и я ахаю от ужаса: он оттягивает воротник своей рубашки настолько, что становятся видны полоски серой ткани: подкладкой изношенного плаща он забинтовал плечо. Там, куда попала пуля, серая ткань совсем почернела.
Я не могу выговорить ни слова от негодования, которое клокочет во мне.
– Кто? – наконец, удается мне прохрипеть.
– Не твой дядя, если ты об этом. – Коул, морщась, опускает рубашку. – Он не смог. Ружье взял другой человек.
– Значит, Бо, – киваю я. – Ты уверен, что все обойдется?
– Мне уже лучше. – Но в уголках его глаз застыла боль.
Коул ведет меня через пустошь обратно, бережно прикрывая меня собой. Несмотря на раны, он, судя по всему, чувствует то же, что и я: каждый из нас боится, как бы второй не исчез. И он явно испытывает ту же потребность время от времени дотрагиваться до меня, чтобы убедиться, что и он, и я все еще здесь.
– Как ты выжил? – спрашиваю я.
– Все получилось не так удачно, как хотелось бы, – он вздыхает, неглубоко. – Дело осложняется.
– О чем это ты?
– У меня не было выбора. В тот момент держать себя в руках не имело смысла, – он даже начинает смеяться, но мешает боль.
– Ты показал им свою силу колдуна?
– У меня тогда была только одна мысль – остаться в живых.
– И что ты сделал?
В ответ Коул взмахивает рукой, и, повернувшись к нему лицом, я вижу, что он исчезает, становится полупрозрачным. Ветер дует прямо сквозь него, и Коул растворяется, исчезает прямо у меня на глазах. Я кручусь во все стороны, но его нет. Меня охватывает страх, а ветер нарастает, дергает за плащ Коула, кружит вокруг меня. Миг, другой, и снова его руки обнимают меня, его глаза заглядывают в мои.
– Лекси, когда они вывели меня в пустошь, я понял, в первый раз за очень долгое время, что не хочу страдать. Не хочу лишиться… всего из-за преступлений кого-то другого. Если бы я понял это немного раньше, – говорит он и улыбается, кривясь от боли. – Я думал только об одном… когда он поднимал свое ружье, когда взводил курок, думал только о тебе. Я хотел услышать твой голос. Снова ощутить твои пальцы на своей руке. Я осознал, что связан с тобой, и мне казалась невыносимой мысль о том, что нас разлучат. Что я тебя потеряю.
Он целует меня в лоб. Неслышно, одними губами, выговаривает: спасибо.
– К счастью для меня, – продолжает он, – господа охотники никак не ожидали того, что я сделал. Ты бы их видела. Даже кролики так быстро не драпают.
Я смеюсь вместе с ним, потому что смех – это то, что нам сейчас необходимо. Я хохочу, а он покрывает быстрыми поцелуями мою щеку, губы. От его губ на коже остаются легкие прохладные следы, и это заставляет меня вспомнить о фальшивом «Коуле» из палок и камней, который целовал меня на ветру в пустоши. А он, морщась, нагибается и, хотя я все еще смеюсь, находит мои губы, теплые и живые. Вокруг нас не поднимается ураган, но мир снова куда-то проваливается. Исчезает все, кроме нас двоих. Его поцелуи вытесняют из моей памяти Коула пустошей, лже-Коула Ближней Ведьмы. Они изгоняют из меня все страхи. Его поцелуи прогоняют все плохое.