В полумраке обозначилась фигура в легкомысленном ситцевом халате и почему-то в валенках.
— Кто пришел-то, Петь? Спрашивают кого?
— Это ко мне, мамань, — быстро ответил тот, кого называли Петей, хотя Чернов точно знал, что пришел вовсе не к нему.
Вышеупомянутый Петя вдруг шагнул на лестничную площадку, оказавшись нос к носу с Черновым, и плотно притворил за собой дверь.
— Давай проваливай отсюда, — велел он Чернову тихим и грозным голосом, — это моя баба, понял? И нечего шляться, твою мать, если не хочешь по роже схлопотать! А то я тебе мигом устрою! Со мной все братки местные за руку здороваются, так что чесал бы отсюда, козлина вонючая…
— Петя! — послышалось из-за двери. — Петя, ты с кем там разговариваешь?
— Да я ж сказал, что ко мне пришли, — с досадой проговорил в сторону двери грозный Петя. — Не, ты понял, блин, что тебе тут ловить нечего?
— Понял, понял, — ответил Чернов тоскливо и слегка прихватил Петю за шиворот, — я только одного не понял, дома она или нет.
На душе у него было погано. Так погано, как в тот самый день, когда он понял — из армии надо уходить или пропадешь. Тогда, приняв решение, он напился в стельку в каком-то замызганном кабаке, а потом проснулся в чужой постели и долго не мог сообразить, в чьей именно, и терзался угрызениями совести, и боялся Валю, и ненавидел себя…
— Мне ведь только поговорить, — преодолевая желание немедленно бросить Петю и уехать, объяснил Чернов, — поговорить только.
Петя беспорядочно молотил руками в сторону черновской физиономии, но Чернов был ученый, и до физиономии Петя достать никак не мог. Выпустить его тоже не было никакой возможности, потому что было ясно как день, что он моментально на Чернова бросится и завяжется идиотская подъездная потасовка.
То-то радости будет Саше Волошиной, предмету романтической черновской страсти, которая, оказывается, живет с Петей, черт бы побрал его тренировочные штаны и маманю в валенках!..
С Петей в правой руке Чернов вошел в квартиру, чуть не стукнув маманю по носу дверью.
— Мне Саша Волошина нужна, — повторил он в тоске, глядя, как открывается для вопля маманин рот, — она дома?!
— Ну конечно, я дома, — сказали за какой-то стенкой, и неожиданно распахнулась еще одна дверь, которую Чернов до сих пор не заметил. — Господи, что здесь происходит?! Вадим?!
— Мне бы поговорить с тобой, — сказал Чернов, придерживая, однако, Петю, — а меня что-то не пускают…
— Кто тебя не пускает?! Боже мой, Петька, ты опять бузишь?! Вера Семенна, да заберите вы его! До чего дошло! Вадим, отпусти его!
Чернов выпустил Петю и посмотрел на Сашу виновато.
— Я поговорить приехал, Саш…
Выпущенный Петька — ясное дело! — моментально кинулся в атаку. Чернов его перехватил, и атака захлебнулась.
— Вера Семенна! — крикнула Саша в отчаянии. — Да что ж это такое, в конце-то концов! Петька, черт тебя побери, угомонись сейчас же!
— Убива-а-а-ают, — тоненько, словно примеряясь, заголосила Вера Семенна, — лю-у-уди!!! Помоги-и-и-те!!!
— Нет, это невозможно! — Саша топнула ногой. Чернов заметил, что она была в одних ярких шерстяных носочках, которые привели его в восторг. — Всем прекратить немедленно! Хватит!!
— Это моя баба! — прохрипел Петька, кося налитыми кровью глазами. — Ты понял, твою мать?!
— Петенька, — запричитала маманя, перестав голосить, — Петенька, на что она тебе?! Брось, Петенька, убьет он тебя, бандюган этот! Отступись!
Все это было так смешно, что Чернов тихонько хихикнул.
— Я тебя выпущу, — сказал он трепыхающемуся Петьке, — только если ты опять в драку не полезешь. Ну? Успокоился?
Придушенный Петька через силу кивнул, и Чернов раздал руку.
— Саш, ты прости, что я твоих родственников обижаю, но мне правда очень надо…
— Родственников?! — вскрикнула взбешенная Саша и снова неслышно топнула своим носочком. — Каких еще родственников?! Не хватало мне только таких родственников! Вера Семенна, закройте рот, или я вызову милицию. Вадим Алексеевич — уважаемый человек, большой начальник, приехал по делу, а Петька на него с кулаками бросился! Да мы три года не разберемся, а Петьку вообще посадят, ясно вам?
— Это хахаль твой, а никакой не начальник, — пробормотал Петька неуверенно, потирая саднящее горло. Саднило не только горло, но и самолюбие.
— Да твое-то какое дело?! Ты мне кто? Брат?! Муж?! Сват?! Вадим, прости ради Бога, я не знала, что они такие бешеные, я думала, что просто ненормальные!.. Вера Семенна, забирайте вашего сына! Хорошо, если Вадим Алексеевич вас простит и никакого дела не затеет!
— Он первый начал, — пробормотал Петька неуверенно.
— Я знаю, кто первый начал, — отрезала Саша. — Вадим, проходи. Это моя комната. Ну что? Вызываем милицию или успокаиваемся сами, без посторонней помощи?
— Повезло тебе, мужик, сегодня, — проговорил Петька в сторону Чернова негромко, но очень грозно, пошел по коридору, но приостановился, — ты еще меня вспомнишь, твою мать! Мало не покажется!
— Петя, перестань! — испуганно дернулась Вера Семенна. — Разве ты не видишь, с кем мы связались?!
— Господи Боже мой, — пробормотала Саша и взялась за пунцовые щеки. — Вадим, прости меня, пожалуйста! Я даже предположить не могла, что его так понесет!
— А я даже предположить не мог, что ты такая находчивая, — ответил Чернов весело, — и милицией пригрозила, и большим начальством!
— Чем же мне им еще грозить, если они никаких других слов вообще не понимают?
— Я так до конца и не въехал, это соседи, что ли?
— Ну конечно! Не родственники же, на самом деле! Слушай, давай кофе выпьем, что-то я никак в себя не приду. Они мне вместе с квартирой достались после того, как… как я сюда переехала.
— А этот… Петя? Он за тобой ухаживает?
— Вадим, ну что ты глупости какие-то спрашиваешь?! Ему кажется, что он за мной ухаживает. Кажется, понимаешь? У них с маманей голубая мечта — чтобы он на мне женился и они получили бы всю квартиру. Такой у них план.
Чернову было так весело, что он готов был встать на голову, и даже поискал глазами свободное место, где удобнее всего было бы это сделать.
Все обошлось.
Саша — все та же Саша, платинововолосая, недоступная, красивая ровной матовой европейской красотой, и придурок в тренировочных штанах не имеет к ней никакого отношения.
Он оглянулся вокруг, сел на низкий диванчик и потер лицо.
— Ты будешь кофе? — дрогнувшим голосом спросила Саша. Он посидел еще секунду, собираясь с силами, потом убрал руки и взглянул вверх, на нее.
— Буду, Саш. Спасибо. Но я вообще-то приехал поговорить. Мне очень нужно с тобой поговорить.
— Хорошо, — согласилась она покорно, — только кофе все-таки сварю.
Это было глупо — так явно затягивать время объяснения а в том, что он приехал объясняться, у Саши не было никаких сомнений.
Приведение приговора в исполнение было отложено, оказывается, совсем ненадолго. До сегодняшнего дня.
Он все знает, этот чужой — свой — человек, который ей всегда так нравился. Нет, ничего такого, он просто нравился ей, и все. Ничего большего она никогда бы себе не позволила хотя бы потому, что он женат и все об этом знали, а она слишком хорошо помнила то время, когда…
— Саш, ты сыплешь кофе в чайник, — сказал Чернов за ее спиной, — посмотри!
Господи, она и вправду зачем-то высыпала полбанки кофе в заварочный чайник! С ума сошла!
Она засуетилась, пытаясь вытряхнуть кофе из чайника, но у нее получалось плохо. Чернов по-прежнему сидел на диване, ничем ей не помогая и только нервируя.
Как много он знает? Что именно из того, что она натворила в своей жизни, ему известно? Почему он сидит так удрученно? Сочувствует? Или презирает, укоряя себя за то, что так в ней ошибся?
Они все в ней ошиблись — и Вадим, и Степан, и Эдик Белов…
Почему, почему все так сложилось, почему у нее совсем не было времени, чтобы подготовить пути к отступлению? Зачем она позволила себе так расслабиться, потерять бдительность, утратить спасительное чувство опасности?!
Чернов смотрел в ее длинную нервную спину, изо всех сил расправленные под цветастой шалью плечи, платиновые волосы и хрупкие лопатки — и ужасался.
Как он станет с ней говорить? Как разрушит это нервное напряженное самообладание, заставит ее объясняться, может быть, оправдываться? Или плакать?
Да кто он такой?! Что он о себе возомнил?!
— Все готово, — сказала Саша, — конечно, сварить было бы лучше, но мне уж очень не хочется на кухню вылезать. И так, видишь, пришлось электрический чайник купить, хотя у меня есть чудный чайничек, который мне Степан в прошлом году из Лондона привез.
Чернов моментально почувствовал, как встрепенулось желание защищать сирых и несчастных.
— Они что, пристают к тебе, эти соседи?
— Ну конечно, пристают, — сказала она успокаивающе, — как же иначе? Но ничего такого, с чем я не могла бы справиться.
— Конечно, — пробормотал Чернов, — раз уж ты с нашим офисом справилась, то с этими справишься в два счета.
— Я мало с ними общаюсь, Вадик. Я и дома-то почти не бываю. Прихожу, и сразу сюда. Я живу в основном здесь, а не на кухне.
Комнатка у нее была небольшая, и в ней было очень мало вещей — гардероб настоящего дерева из какого-то дорогого гарнитура, письменный стол того же происхождения, офисный лэптоп, плоский и громадный, как черное озеро, телевизор, маленький столик и диван, на котором в настоящее время сидел Чернов. Больше ничего.
Ни книг, ни посуды, ни фотографий, ни вазочек, ни трельяжа с неизменным набором косметики — ничего.
Это было странно. Очень странно.
— Ты хотел о чем-то со мной поговорить, — сказала она и села, скрестив ноги, прямо на пол, на коричнево-белый толстый ковер, — о чем?
Чернов был рад, что она не села рядом с ним.
— Саш, — начал он и остановился. Он знал, что ему будет трудно говорить с ней об этом, но он не знал, что это будет почти невозможно. — Саша…