На следующее утро пациент переводится из реанимации в палату. Я объясняю ему, что пластику, несмотря на все старания бригады, выполнить не удалось, зато у него теперь хороший механический протез, который прослужит сто лет.
– Так он меня переживёт, – улыбается довольный пациент.
– Ну это неизвестно, если вдруг что, приходите через сто лет, поменяем, – я отвечаю дежурной шуткой, которую повторяю не в первый раз. Рассказываю, что возникли определённые осложнения, но мы с ними справились. О том, что его жизнь в какой-то момент висела на волоске, предпочитаю умолчать.
Выходя из палаты, с улыбкой вспоминаю изречение кого-то из патриархов кардиохирургии: если вам удалось ушить разрыв задней стенки левого желудочка, значит это был не разрыв задней стенки левого желудочка. Ну и пусть будет так, пусть.
Мне кажется, давно наступило время осознанного отношения к своему здоровью. Но, ежедневно консультируя пациентов, вижу, что многие в нашей стране так до конца и не поняли, что отвечаешь за своё здоровье прежде всего ты сам, а врачи лишь помощники в этом серьёзном деле.
Один из моих любимых примеров – типичное отношение мужчины к своему автомобилю. Представим, что он пропустил сроки планового технического обслуживания. Или вовремя не поменял масло или колодки. Нет, такое практически невозможно. Мало того, техпаспорт лежит в специально отведённом месте, чеки на купленные запчасти заботливо сложены в отдельном файле. Разбуженный ночью, автолюбитель безошибочно назовёт пробег своего железного коня и рекомендованное давление воздуха в колёсах. А теперь представим, что мы интересуемся у мужчины, когда он последний раз проходил рентгенографию грудной клетки, делал УЗИ простаты и какой у него холестерин. В ответ лишь удивлённые глаза и попытка позвонить жене, которая должна за этим следить. При этом истина проста до безобразия: не будет тебя, и твой автомобиль останется никому не нужным. А будешь ты, купишь ещё несколько новых, мощнее и комфортнее. И это при том, что средняя продолжительность жизни мужчины в нашей стране не так давно опускалась до пятидесяти семи лет, что является результатом на уровне некоторых африканских стран, а сейчас едва достигла шестидесяти пяти. У меня, как у практикующего врача, вызывают уважение пациенты, которые соблюдают регулярность обследований и собирают все результаты в одной папке. Невольно начинаешь относиться к такому человеку более внимательно, с ним легче работать и меньше вероятность пропустить важную информацию или показатель. Тем более сегодня есть возможность вести свою электронную историю болезни, как с помощью государственных программ, так и воспользовавшись различными приложениями для смартфона и компьютера. Как говорится, осталось только захотеть.
Ну и конечно, раз в голову приходят ассоциации человека и автомобиля, каждому из нас важно вовремя проводить техосмотр самого себя. В Союзе это называлось диспансеризация, сейчас хорошая традиция постепенно возвращается, и я, как практикующий врач, вижу огромную пользу ежегодных обследований. Даже среди моих друзей и коллег есть те, кому диспансеризация помогла выявить болезнь вовремя и, по сути, спасти жизнь и сохранить здоровье.
На земле обетованной
– Кардиохирург обязательно должен побывать на стажировке в Израиле, – ещё ординатором услышал я на одной из московских конференций.
С тех пор утекло много воды, я уже начал самостоятельно оперировать и успел позабыть эту фразу, как вдруг такая возможность появилась.
Неделя в одной из лучших клиник Тель-Авива плюс шанс перенестись из промозглой московской весны в вечное средиземноморское лето.
Как раз за месяц до этого к нам в клинику приезжал известный израильский профессор, чтобы помочь освоить новейшую операцию – протезирование аортального клапана через бедренную артерию. По сути, это был мировой светила с уникальным опытом, но меня поразило, насколько простым он оказался в общении и неприхотливым в быту. Узнав, что на подготовку к операции потребуется около часа, сказал:
– Отлично, тогда я бы с вашего разрешения немного подремал. Я там у вас приметил беспризорную каталку для больных.
– Профессор, мы сейчас же откроем вам люксовую палату, – засуетился заведующий отделением.
– Ни в коем случае, мне вполне хватит каталки, – улыбнулся он в ответ и уже через пять минут мирно посапывал, по-детски подтянув колени к груди.
Меня предупредили, что в аэропорту на израильский рейс нам предстоит серьёзный досмотр службы безопасности, но что придётся вынуть из чемодана все вещи, которые будут досконально изучены, в том числе с использованием неведомых экспресс-тестов, я, конечно, не ожидал.
– Интересно, если они так досматривают, можно считать досмотр в других странах чисто символическим, – шепнул мне на ухо коллега из Новосибирска.
– Не знаю, но твой вопрос совершенно точно можно считать риторическим, – улыбнулся я в ответ.
Познакомившись в самолёте, мы коротали время, рассказывая забавные истории, происходившие с нами на заграничных стажировках.
Когда подошла моя очередь, я также вспомнил один интересный случай.
В те годы я активно сотрудничал с научно-популярными журналами, и в составе большой группы российских журналистов отправился в пресс-тур по лучшим клиникам Финляндии. Находясь в поездке по делам редакции, я не спешил афишировать, что практикую как доктор, на моём бейджике было написано «научный редактор».
В Тампере мы посетили университетскую клинику, и руководство решило похвастаться перед журналистами своей «изюминкой» – отделением кардиохирургии.
– Не испугаетесь, если мы проведём вас в реанимацию? – спросил нашу группу руководитель клиники.
– Российские журналисты ко всему привычны, давайте сходим, – первым ответил я. Чертёнок уже потирал копыта где-то в глубине организма.
Укутанные в стерильные накидки, мы медленно продвигались по коридору реанимационного зала.
– В этой палате находятся больные после операции аортокоронарного шунтирования, – рассказывал доктор.
– Такая операция уникальна, её выполняют далеко не во всех клиниках в мире, а в Финляндии она освоена и успешно применяется, – показывала свою эрудицию куратор группы от журналистов.
– Ну-ну, – улыбался я про себя. Но с интересом рассматривал оснащение отделения, отмечал интересующие меня детали.
Вдруг внимание привлекла недавно прооперированная тучная женщина, на первый взгляд весившая более ста килограммов.
Настораживал слишком частый пульс и достаточно низкая, несмотря на ИВЛ, сатурация артериальной крови. Я посмотрел на отдельный монитор аппарата искусственной вентиляции, кривая дыхания могла свидетельствовать о пневмотораксе – надрыве лёгкого, в результате которого воздух выходит в плевральную полость, а само лёгкое под его давлением сжимается. Вот бы послушать её дыхание, но я ведь «журналист», и где взять фонендоскоп?
– Есть какие-нибудь вопросы к уважаемому доктору? – спросила у группы куратор.
– Да, можно мне? Я хотел узнать, как часто после операции у пациентов бывают проблемы с лёгкими?
– Такие осложнения иногда встречаются, но мы своевременно их диагностируем и принимаем меры, – ответил шеф.
– Просто мне кажется, что у этой пациентки, – я показал блокнотом в сторону грузной женщины, – не очень хорошие показатели дыхания, у неё вполне может быть послеоперационный пневмоторакс, и, возможно, её пора дренировать.
Все журналисты группы резко повернули головы в мою сторону. Возникла неловкая пауза.
– Не беспокойтесь, пациентка находится под постоянным контролем, и её жизни ничего не угрожает, – не теряя самообладания, спокойно ответил доктор.
Но девушка-куратор занервничала:
– Мы слишком задержались, нам пора идти на митинг в конференц-зал, – сказала она, приглашая руками к выходу из реанимации, а мне в коридоре шепнула: «Здесь работают крутые профессионалы, они очень внимательны к больным».
Через сорок минут, узнав много нового об охране здоровья на встрече с министром здравоохранения Финляндии, которая, к сведению наших чиновников, приехала на велосипеде одна, мы шли обратно через ту же самую реанимацию. Проходя бокс с послеоперационными больными, я заметил, как около женщины суетились несколько докторов. Бросив взгляд на монитор, показал куратору: «Ну вот теперь показатели пришли в норму».
Из грудной клетки женщины спускался к отсосу силиконовый дренаж.
– Забавно получилось, – думал я вечером, засыпая на белоснежных отельных простынях. Эти ребята надолго запомнят диагностические возможности русских журналистов!
За разговорами полёт прошёл незаметно, и вскоре мы уже были на земле обетованной.
Интересно, что я всегда представлял себе Израиль таким островком Западной Европы на Ближнем Востоке. Возможно, ментально это действительно так, но что касается атмосферы на улицах, городских зданий, обустройства территорий, то здесь оказалось намного больше общего с восточным базаром.
Бросалась в глаза органичная совместимость несовместимого: вот идёт религиозная семья, глава которой одет в чёрную одежду, а навстречу в обнимку пританцовывает молодая пара, где и он и она с ног до головы покрыты татуировками. Разминулись и разошлись, ни тебе косых взглядов, ни бессмысленных нравоучений.
С другой стороны, в первом же ресторане нас попытались ненавязчиво развести на двойную оплату.
Вот такой сплав Востока и Запада.
В клинике все разговаривали по-русски. Немалая часть врачей, больше половины медсестёр, практически все санитарки оказались выходцами из бывшего СССР. Это значительно упростило общение и позволило узнать важные мелочи, которые так важны в нашей профессии. Вот, например, заходя в оперблок, ты переодеваешься в специальный хирургический костюм.
У нас тоже так, но врачи ленятся переодеваться обратно и нередко ходят в операционной униформе по всей больнице.