Глава 10
Седрик
Прошло несколько недель с той ночной, когда я подвозил Эллисон домой. Из-за постоянных командировок и дедлайнов на работе мне не удавалось навестить ее в закусочной в будние дни. Однако не было и часа, чтобы я не думал о ней, не вспоминал, как соприкоснулись наши руки. Я лелеял в памяти этот единственный момент нашей настоящей физической близости.
Я подумывал написать или позвонить Эллисон, но так и не собрался с духом. Я боялся последствий, хотел еще немного подождать, дать себе время, а потом наступили выходные, когда я понял, что больше не могу терпеть.
Мы с Карин поехали в Нью-Йорк, чтобы провести с ее родителями и сестрой День Благодарения. Родители сняли три номера в «Ритц Карлтон». Карин и я разместились в одном, ее родители - в другом, а ее сестра - в третьем.
Пятница начался довольно непринужденно: завтрак в отеле, долгая прогулка по Центральному парку, а затем шоппинг на Пятой авеню.
В какой-то момент мы оказались прямо перед бутиком «Тиффани». Карин и ее сестра Кристина остановились у витрины с обручальными кольцами, и Кристина бесцеремонно, прямо при мне, начала расспрашивать Карин, какое кольцо ей нравится. Я тут же отошел от них и отвернулся.
— Огранка «принцесса», два карата, — громко, чтобы я услышал, ответила Карин.
Похоже, этот разговор был затеян для того, чтобы дать понять, какое кольцо я должен купить, когда придет время.
«Огранка «принцесса», два карата…»
В тот момент я впервые подумал, что у нас с Карин разные взгляды на будущее, поскольку я никогда не собирался жениться на ней. А позже, тем же вечером, я твердо это понял.
Во время ужина в ресторане отеля пианист заиграл «Она всегда остается женщиной» Билли Джоэла. Это было красиво, но в тоже время навязчиво и меланхолично.
Сидя в освещенной свечами зале, слушая песню, и топя свои печали в виски, я осознал, насколько одиноко мне было в эти выходные. Я говорил и действовал словно на автомате. Казалось, вулкан эмоций вылетает из меня с каждым аккордом песни, обнажая то, что я прятал глубоко в себе последний месяц:
«Я очень скучаю по Эллисон.
Я не заслуживаю ее.
Она никогда не будет моей.
Я ненавижу себя.
Я не люблю Карин.
Зачем я здесь?
Огранка «принцесса», два карата, огранка «принцесса», два карата…»
Я сходил с ума, пока Карин беззаботно болтала со своей сестрой о наших планах посетить музей Гуггенхайм на следующий день.
Я оставался в своем маленьком мире, пока Карин внезапно не предложила нам вернуться в номер. Я был полупьян и тупо последовал за ней, даже не попрощавшись с ее семьей.
Я помню, как в лифте она покусывала меня за ухо, развязывала галстук и хватала за промежность, пока я тупо смотрел на цифры над дверью лифта.
Когда мы вошли в номер, Карин тут же пошла в ванную и переоделась в комплект атласного нижнего белья из зеленого и черного кружева, который купила сегодня вместе со своей сестрой в «Барнис».
У меня началось что-то похожее на паническую атаку, когда, выйдя из ванны и толкнув меня на кровать, Карин начала расстегивать мои брюки и, схватив презерватив с тумбочки, принялась стягивать с меня трусы.
У меня поплыло перед глазами, сердце заколотилось, дыхание участилось. Казалось, я должен хотеть секса, поскольку у нас с Карин его не было несколько недель, но я чувствовал только вину. Словно я изменял. Мое сердце целиком и полностью было где-то совсем в другом месте.
«Оно с женщиной, которая даже не знает, что она им овладеет».
Я начал задыхаться. Оттолкнув Карин, я встал с кровати и застегнул брюки. Мне было стыдно за то, что я собирался сделать.
— Седрик, что, черт возьми, происходит? — Карин свирепо посмотрела на меня блестящими от слез глазами.
— Я… не знаю. — Я действительно не знал, как объяснить, что чувствовал: почему вдруг быть с ней больше не имело смысла.
«Безусловно, я не могу сказать ей правду о том, что, возможно, полюбил другую, с которой провел всего час, и которая, кстати говоря, понятия не имеет, что я следил за ней. Я не могу сказать, что нагло обманывал вас обеих…»
Карин плакала, тушь стекала по щекам.
— Ну, тебе лучше, блин, выяснить! В последний месяц ты был таким холодным, Седрик. Я перепробовала все, чтобы вытащить тебя из этого уныния, но, видимо, ты сам не хочешь из него вылезать. Я серьезно ненавижу тебя прямо сейчас.
«Не больше, чем я себя ненавижу».
— Карин, я тебя не виню. Мне очень жаль, прости. Думаю, мне лучше вернуться сегодня в Бостон. Мне нужно время. Я не хотел обидеть тебя. Я просто... Я больше не могу этого делать. Мне очень жаль.
Я действительно никогда не хотел причинить ей боль. Я никогда не хотел, чтобы все так сложилось с ней.
— Да пошел ты! — выплюнула Карин, заходя в ванную и захлопывая за собой дверь.
Я слышал, как она плачет взахлеб, а потом включает воду, вероятно, чтобы скрыть это.
Я чувствовал себя ужасно, но все равно быстро собрал вещи в чемодан и ушел.
Протрезвев, я арендовал машину и поздно вечером в пятницу поехал обратно в Бостон.
По дороге я решил, что в понедельник обязательно увижусь с Эллисон. Оставалось пережить выходные.
Всю субботу я небритый сидел на кожаном диване в своей квартире, курил и слушал старые диски. В какой-то момент я неожиданно наткнулся на песню Элвиса Костелло «Эллисон», которая довела меня до грани. У меня возникло страстное желание прямо сейчас увидеть Эллисон, и я чуть было не поехал в ее квартиру в Малдене, но отбросил эту идею, не сумев придумать никакого разумного оправдания моего появления там. К тому же я был не в том состоянии ума, чтобы увидеть Эллисон.
В воскресенье я уже не мог оставаться один на один со своими мыслями. Мне нужно было с кем-нибудь поговорить. Единственным человеком, которому я мог довериться, был мой старший брат.
У нас с Калебом было два года разницы, и он был единственным в моей семье, кто действительно знал, что произошло в Чикаго, - родителям я не мог рассказать, так как у них хватало переживаний из-за моей сестры Кэлли, - и до сих пор моя мать мало что знала о моей жизни в Чикаго. В отличии от Калеба. Вскоре после того, как все пошло прахом на последнем курсе, он приехал в Чикаго навестить меня. Он очень помог: убедил закончить учебу и потом, после отъезда, звонил каждый божий день. Я бы не окончил Северо-Западный университет без него.
Калеб со своей женой Дениз жил в Нью-Хэмпшире, в полутора часах езды от Бостона. Им принадлежал большой новый дом в колониальном стиле, расположенный на трех акрах земли. Мне нравилось бывать у брата, когда нужно было привести мысли в порядок. Это было тихое место вдали от городского шума.
В течение нескольких лет Дениз безуспешно пыталась забеременеть, поэтому в их большом доме гуляло эхо. Они оба очень хорошие люди и стали бы отличными родителями, поэтому я надеюсь, что так или иначе у них это получится.
Проехав полтора часа, я подъехал к круговой подъездной дорожке к их тихому дому, который находился в тупике улицы.
Дениз встретила меня у двери теплыми объятиями, и я почувствовал запах тыквы и индейки, запеченных в духовке. После безрадостного Дня Благодарения на Манхэттене, было приятно поесть домашнюю еду.
— Привет, младший брат! Ты выглядишь… усталым. Заходи, солнце, — Дениз обняла меня.
Мне нравилось, что она считала меня братом. Дениз была возлюбленной Калеба с университетских времен в Нью-Гэмпшире. Она была отличной девушкой с изящной фигурой, пепельными волосами и самыми добрыми глазами.
— Под усталым ты имеешь в виду дерьмово? Здесь ужасно хорошо пахнет. — С семьей я старался всегда говорить с бостонским акцентом.
Калеб сбежал по лестнице, и мы, как обычно, быстро по-мужски обнялись. Мы не виделись пару месяцев, и было приятно наконец-то встретиться.
Калеб был на семь килограммов тяжелее, на семь сантиметров выше и работал подрядчиком. У нас были одинаковые каштановые волосы и голубые глаза. Калеба часто можно увидеть в коричневой куртке «Кахат» и ботинках, а меня в классических костюмах и дизайнерских туфлях. Но сегодня я был небрит, одет в джинсы и черную толстовку с капюшоном, и по стилю походил больше на Калеба.
— Эй, приятель, давай пойдем в гараж и поговорим, пока Дениз заканчивает c ужином, - сказал Калеб, взял из холодильника две бутылки пива «Ландшак» и пошел к отапливаемому гаражу на три машины рядом с кухней.
— Во-первых, ты выглядишь абсолютно дерьмово, - сказал он, когда мы вошли в его «мужскую берлогу».
— Дениз уже дала понять. Спасибо, говнюк. – Я показал ему средний палец.
Калеб сделал глоток пива.
— Ладно. Когда по телефону ты сказал, что нужно поговорить, ты был расстроен. Я знаю, что это важно, потому что ты никогда не говоришь, что тебе нужно просто поговорить.
Калеб сделал еще один глоток и сел на один из вращающихся стульев рядом со своим слесарным инструментом.
В гараже было тихо, я прислонился к пикапу Калеба и вздохнул.
— Ага, чувак, случилось что-то важное. Думаю, ты знаешь, что я собираюсь сказать.
Он медленно кивнул.
— Ты нашел ее. Ты говорил с ней? — прошептал Калеб.
Дениз также ничего не знала о том, что произошло в Чикаго. Я потребовал Калеба поклясться, что он сохранит все в тайне. Моя мать никогда не простит меня, если когда-нибудь узнает, что я скрывал от нее что-то подобное.
— Ага.
Я не знал, с чего начать.
— Какая она? – спросил он.
Я сделал паузу, не зная, как охарактеризовать те чувства, что вызывала Эллисон.
— Она потрясающая. Проблема в том, что, увидев ее, мой разум просто отключился. Я забыл все причины, по которым искал ее в первую очередь, и теперь постоянно думаю о том, как сильно хочу ее... для себя. Я так облажался.
Затем я рассказал ему обо всех деталях, начиная с первой встречи в закусочной и заканчивая почти панической атакой, которую пережил тем вечером с Карин.
Калеб отрыгнул и указал бутылкой пива в мою сторону, чтобы сделать заявление.