– Я полагаю, перейдем сразу к делу, – объявил он. Женщина посмотрела на Григория. Тот был на удивление спокоен.
– Это лучше всего, – услышала она его бодрый голос. – Я полагаю, вы не вызвали бы нас просто так? У вас есть что сказать?
– А вы готовы говорить правду и только правду? – встрял Петр.
Прохоренко развел руками:
– Молодой человек, мне нечего скрывать. Если вы желаете услышать что-нибудь новое…
– Давайте не упражняться в остроумии, – перебил его генерал. – Да, мы желаем услышать новое, тем более у нас есть на это основания. Много лет вы утверждали: когда Котиков отправил вас на линию фронта, вы разделились с Черных и побрели в разные стороны. Так?
– Совершенно верно, – подтвердил Григорий Иванович. – Но почему вы…
– Потому что вы врете, – бросил Свиридов. – Странно, что после окончания войны вам поверили на слово. Никто не удосужился спросить об этом Санникова, в чей отряд вы якобы попали.
Коричневые, с вздутыми венами руки старого подпольщика задрожали:
– Так оно и было… – его лицо побагровело. Татьяне захотелось закричать, чтобы бывший возлюбленный перестал мучить Гришу. Казалось, еще немного – и его сердце не выдержит. Александр и Петр, наоборот, поражали олимпийским спокойствием:
– Так не было, – доброжелательно подсказал Огуренков. – У нас имеются показания Санникова, посланные факсом и заверенные его подписью. Вы поверите на слово или нам придется потревожить пожилого героя войны?
Прохоренко рванул ворот рубахи:
– Не надо. Я все расскажу.
Снежкова закрыла глаза. Ей нестерпимо захотелось убежать отсюда, вернуться домой и никогда не иметь отношения к расследованию. Генерал, заметив, как побледнела Татьяна, кивнул Огуренкову, и тот поднес женщине стакан воды. Она выпила залпом и бессильно привалилась к спинке кресла, простонав:
– Я больше не могу…
– Тебе плохо? – Свиридов попытался встать. – Давай я вызову врача…
– Ничего не надо, – выдохнула она – Не надо никакого расследования. Мы уезжаем… Я не верю…
– Подожди! – не поддержал ее Григорий. – Вы вправе знать то, что я утаил много лет назад. Действительно, я сказал тогда неправду.
Снежкова закусила губу.
– Где же ты был?
Он в волнении теребил платок:
– Я дошел до линии фронта, услышал канонаду и испугался… Да, да, да, испугался и повел себя как последний трус. Впервые над моей головой свистели пули. Вы не представляете, как страшно слышать этот звук первый раз в жизни. Я спрятался в кустах и сидел до тех пор, пока наши не вошли в пределы города.
– И сколько сидели в укрытии? – с насмешкой спросил Огуренков.
– Трое суток, – прошептал Григорий. – Поверьте, это правда. Я не имею никакого отношения к предательству Котикова. И трусость мне удалось преодолеть. Я же дошел до Кенигсберга.
Его голова упала на грудь. Послышались беззвучные рыдания.
– Успокойся, Гриша, – ласково проговорила Татьяна. – Мы верим тебе. Я знаю, ты не смог бы…
Свиридов и Огуренков переглянулись. Снежкова помогла Прохоренко подняться:
– Поехали, Гриша. Саша обещал найти настоящего предателя. И он сделает это, обещаю тебе.
Когда за ними захлопнулась дверь, Петр, достав большой носовой платок, вытер пот, обильно струившийся по лицу.
– Черт знает что такое, – недовольно проворчал он. – То просят помочь, то выбивают из рук доказательства. И как прикажете поступать?
Генерал махнул рукой:
– Оставь их, поверь моему чутью: это не Прохоренко. Конечно, одно другому не мешает, и наш герой мог соврать не единожды, однако это не он. Ну не обратился бы настоящий предатель в редакцию с просьбой о помощи. Поверь, опытные журналисты нарыли бы не меньше, чем мы.
Молодой человек нахмурился:
– Значит, продолжаем искать…
– Вот именно…
Глава 18Никита
Верный намеченному плану, я, предварительно звякнув Валерии, завел «Фиат» и, обдав сторожа клубами пыли и дыма, выехал из дачного кооператива. Направлялся я по пути следования Коваленко. Небольшая чайхана в восточном стиле выросла передо мной через полчаса. Радушный краснолицый татарин в черной вылинявшей тюбетейке и таком же халате усадил меня за стол и принес пиалу с крепким чаем, сладости и тарелку с лепешками.
– Я уже рассказал следователю все, что знал, – ответил он на мой вопрос. – Вроде ничего не упустил и не вспомнил. А если бы вспомнил, – он порылся в кармане и извлек на свет засаленную визитку, – это телефон следователя, я бы обязательно позвонил.
– Иногда нужные детали всплывают в самый неожиданный момент, – заметил я.
Он захлопал черными ресницами:
– Ну посудите сами: журналист остановил машину, заказал плов, быстро поел, расплатился и убежал. Мы едва перекинулись парой слов. Он спросил, как подъехать к смотровой площадке, где позже нашли его машину, и я объяснил. Это все, клянусь Аллахом.
– Теперь объясните то же самое мне, – попросил я на прощанье. Татарин сделал это с удовольствием. Развернувшись на триста шестьдесят градусов, я задался вопросом: зачем вообще понадобилось Артему возвращаться назад? Это могло произойти только в одном случае: кто-то позвонил моему коллеге, назначив встречу. Кто-то, кто не хотел, чтобы Коваленко добрался до Киева.
Смотровая площадка расположилась в трех километрах от Южноморска, как и на Ласпинском перевале. Если останавливаться на последней стало доброй традицией как крымчан, так и гостей полуострова, то первая представляла лишь ее жалкую копию. Несколько ступенек вели на ничем не огороженный узкий пятачок. Правда, отсюда открывался потрясающий вид на Голубой залив. Быстро взбежав наверх, я подумал: кто-то выбрал для неказистой смотровой удачное место. Зажатый с двух сторон серыми скалами, залив с неправдоподобно голубой водой (во всяком случае, именно такой она казалась сверху) уютно грелся на солнышке, подставив палящим лучам искрящееся брюшко. На узкой полоске пляжа не было ни души, из чего я сделал вывод: попасть туда с берега невозможно. Интересно, поднимался ли сюда Коваленко? Если да, то зачем? Его здесь ждали? Я подошел к самому краю площадки. В траве оглушительно трещали цикады. Видно, из-за их древних как мир песен мое чуткое ухо не уловило никакого шороха, скрипа песка под ногами, и это чуть не стоило мне жизни. Внезапно чья-то сильная рука толкнула меня, и с криком, выражавшим скорее отчаяние, чем ужас, я покатился по каменистому склону к обрыву. Часто говорят: перед смертью жизнь, как кинолента, пролетает перед глазами за считаные секунды. Однако признаюсь честно: никаких кадров из прошлого я не увидел, хотя медленно и верно несся в преисподнюю. Из головы, как под порывом сильного ветра, унеслись мысли, тело послушно, без всякого сопротивления, скользило навстречу гибели. Наверное, осознание скорого конца ввело меня в некий транс, парализовав волю. Вот почему, когда движение к смерти внезапно прекратилось, я удивленно заморгал, не понимая, что произошло. Полежав несколько секунд на склоне горы, я осторожно повернул голову сначала вправо, потом влево. Да, мой убийца подумал обо всем: и о безлюдности места, и о возможности несчастного случая (пятачок не был огорожен перилами). Милиция вполне могла решить: человек любовался пейзажем, вдруг от высоты закружилась голова – и он упал. Ну а так как схватиться не за что, бедняга и спикировал на острые камни. Однако глаза преступника не разглядели небольшой пологий выступ на краю пропасти, достаточно высокий, чтобы приостановить мое падение. Я осторожно пошевелил рукой. Мелкие камешки со сдержанным шепотом посыпались вниз, ничем мне не повредив. Перевернувшись на бок, я неимоверным усилием расстегнул чехол и вытащил мобильный. Теперь оставалось отыскать в памяти телефон Валерии и нажать кнопку. Я не рискнул поднести телефон к глазам. Мне не было известно, насколько крепок выступ и какое время он еще выдержит тяжесть моего тела. Кажется, имя новой подруги шло третьим в списке абонентов. Нажав необходимые кнопки, я добился лишь того, что голос робота попросил перезвонить позднее. Столбняк ужаса сковал мое тело. В разгоряченном мозгу тонкой иглой пульсировала мысль: мне не избежать смерти. Убийца Коваленко все рассчитал точно. Как бы в подтверждение моих мыслей от выступа откололся маленький камень и полетел вниз. Итак, мне предстояло начать путешествие к гибели. Ни на что не надеясь, я собрался с силами и крикнул:
– Помогите!
Мне не ответило даже эхо. Впрочем, это неудивительно. Из пересохшего от волнения горла вырвались какие-то булькающие звуки. Я набрал в грудь воздуха и попробовал позвать на помощь еще раз. К моему удивлению, детский голосок, ойкнув, позвал родителей:
– Смотрите, там дядя!
Стоявшие на площадке мужчина и женщина вскрикнули. Я боялся поднять глаза, чтобы увидеть их. Мне казалось: любое движение оборвет хрупкую нить, которая держала меня на этом свете.
– Вы живы? – спросил звонкий женский голос. Я промычал что-то нечленораздельное.
– Мы вас вытащим, – подключился мужчина и, обратившись к жене, приказал: – Тащи трос. А вы лежите и не двигайтесь. Все будет хорошо.
Его уверенность передалась и мне. Оранжевый канат пощекотал мою потную щеку.
– Быстро хватайтесь за него и упирайтесь ногами в скалу! – человек наверху знал, что делал. Я буквально вцепился в спасительную веревку обеими руками. Ноги, оторвавшиеся от выступа, повисли над пропастью.
– Не смотрите вниз, – советовала женщина. Мои спасатели резко дернули канат, я, как мог, помогал им, карабкаясь наверх. Выбраться отсюда – вот чего я желал больше всего.
– Ну, вот вы и вне опасности.
Только теперь я разглядел людей, так неожиданно оказавшихся в нужное время в нужном месте. Муж, высокий, смуглый, чуть лысоватый, жена, блеклая блондинка, и их сын, мальчик лет двенадцати, смотрели на меня с участием.
– Как вас угораздило?
– Дурацкие туфли, – я сморщился. – Подошва слишком гладкая. Стоило подойти к краю обрыва – и на тебе! Огромное вам спасибо! Если бы не вы…