Я молча обошла кровать и забралась под одеяло. Он пришел еще через пятнадцать минут. Он пах, как прежде. Яблочным гелем для душа. И тепло его было прежним, когда он сгреб меня в охапку, но что-то безвозвратно изменилось.
Что-то дало трещину.
Жизнь разделилась на «ДО» и «ПОСЛЕ».
- Ничего не изменится, - прошептал Дамир, - Я только тебя люблю и буду любить. Кать. Только тебя.
Нет, ты ошибаешься. Все уже изменилось, Дамир, и мы никогда не вернемся туда…на ту крышу, где были так счастливы.
Все уже изменилось, и поэтому, когда он сказал мне эти слова, мне снова захотелось прикусить запястье, чтобы не заорать в голос.
«Вы не можете быть хуже тех, кого я уже знаю»
Катя; конец марта
Я сижу в темной комнате и смотрю на то, как мой муж трахает Настю…в какой раз? Кажется, раз в двухсотый?
Хотя я вру. Честно, я очень криво и некрасиво вру, ведь я прекрасно знаю, какой сегодня номер присвоить очередному эпизоду.
Это сто пятьдесят первый раз, когда о мою душу вытирают ноги.
У окна.
Он имеет ее у окна, будто ему по-прежнему мало зрителей, а я смотрю. На то, как его крутые ягодицы сжимаются в очередной фрикции. Как болтаются его яйца. Как выгибается она.
У нее красивые туфли. Кажется, это новые босоножки от Маноло Бланик. Очень элегантные и шикарные. У них красивая россыпь страз на ремешке вокруг щиколотки и изящный, тонкий каблучок. Интересно, а мне бы такие подошли? Наверно, да. Хотя, может, и нет. А вообще, какая нахрен разница?
Дамир издает рычащий стон, резко закидывает голову назад, а потом хватает Настю в охапку и поворачивает к себе лицом.
Я смотрю.
Будто мне мало того, что он уже со мной сделал, я иду на принцип и не отвожу взгляда. Не прячусь. У меня не осталось сил прятаться, если честно. И я смотрю, как он целует ее, как снова насаживает, продолжая поддерживать под ягодицы.
Рядом со мной лениво потягивает виски Даня. Мы с ним ни разу так и не переспали, потому что я не могу. Нет, я больше не чувствую, что так предам Дамира. Я вообще сомневаюсь, что еще хоть что-то могу чувствовать, потому что на выжженной земле едва ли сможет взойти хотя бы какой-то росток. Скорее всего, все гораздо прозаичней: Золотов на веки вечные будет ассоциироваться у меня с болью. У меня нет к нему никаких теплых чувств, я даже мстить с ним не стала бы. Если я его к себе подпущу, то себя буду ненавидеть еще сильней, чем уже ненавижу. Это последнее, что я могу еще решать: с кем мне спать, а с кем нет. С ним я не хочу. Не могу даже мысли допустить, что он войдет в меня и оставит навсегда это отвратительное семя отторжения от собственных принципов.
- Ты же понимаешь, что это глупо? - звучит тихий голос Дани, но я не оборачиваюсь.
Знаю, что он мне скажет. В последнее время он все чаще пытается перетащить меня на темную сторону и толкнуть себе же в объятия. Это просто игнорировать, когда тебе плевать. Раньше, конечно, я бы хоть как-то взбрыкнула, отреагировала, а сейчас у меня на это не осталось больше сил.
Я только хмыкаю.
Даня продолжает, сделав глоток.
- Ты теряешь возможности получить удовольствие. Вместо этого сидишь и играешь в кисейную барышню. Посмотри на него. Видишь? Он злится. Ему это не нравится, но…
- Можешь не продолжать, - отвечаю тихо и слегка хмурюсь, - Я не хочу заниматься сексом. Я хочу только смотреть.
Чувствую, как Даня буравит меня тяжелым взглядом в затылок, но, простите за мой французский, ебала я в рот. Его и этот взгляд вместе взятых. Мне насрать, что он обо мне подумает. Мне даже насрать, что будет думать Дамир. Я не стану спать с мужчиной, от которого меня воротить, лишь ради того, чтобы мой супруг почувствовал себя лучше. Он мог почувствовать себя лучше, если бы остановился, но он не нажал на стоп. Он продолжил. И это уже не моя проблема, что теперь вина его сжирает. Тем более, не сильно она его и жрет, в общем-то.
Мне не в чем себя упрекнуть.
И я не стану даже начинать.
Мне все равно.
Мне уже все равно…
Даня наконец-то отставляет стакан на столик и встает.
- Ну, как знаешь. Мое дело предложить.
Я знаю, что будет дальше. Так уже было, когда он понял, что я не собираюсь с ним трахаться. Примерно месяц назад он окончательно это понял и впервые присоединился к Дамиру и Насте.
А что? У них вышло отличное трио, поэтому я знаю, что в этот раз все будет точно по той же схеме. Поэтому я знаю, что они и не заметят, если я уйду.
И я ухожу. Встаю тихо под аккомпанемент стонов и грязных шлепков, тонкого стука шпилек и рычания разного рода, иду в прихожую, одеваюсь и выхожу из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Никаких истерик.
Никаких скандалов.
В них тупо больше нет никакого смысла, да и меня на них уже не хватит…
***
Мне удалось оттянуть начало своего ада на октябрь, а сейчас уже март. Я медленно иду по аллее на Патриарших прудах. Темно. Страшно, наверно, в теории, но я ничего не боюсь. Все самое плохое со мной, в любом случае, уже случилось.
Черт, конец марта…Прикрываю глаза под медленную музыку в моих наушниках*, но физически ощущаю, как под ногами хрустит все еще лежащий на тротуарах снег. Меня полгода планомерно унижают, уничтожают, выжигают из собственного тела! А может быть, даже больше. Когда все это началось? Не с первого же раза, когда он перешел черту? Задолго. Очень задолго до того, как все изменилось навсегда…
С тех пор я не дышу полной грудью. Вот уже полгода я плохо сплю, почти ничего не ем и сгораю, но на это всем насрать. Да боже! Даже мне насрать уже, если честно…Я не помню, когда в последний раз чему-то радовалась и вообще. У меня все очень сильно изменилось, и я сейчас говорю не о муже, который трахает мою подругу на моих глазах. И даже не обо всех тех, кого он трахает, пока «пользуется своим правом на свободу».
Да, у нас теперь есть и такое право.
Точнее, у него.
Мой ад начался в начале октября. Тогда впервые я поняла, что «вместе и навсегда» - это просто красивые слова. Ничего не вечно под луной. Нет таких чувств, которые сберегли бы от пороков и соблазнов Москвы обычные смертные. Это под силу только по-настоящему сильным людям. Ну или тем, кому есть дело до души родного человека, а в нашей паре нет ни того, ни другого. Я - тряпка. Дамиру - плевать.
Черт, как же я ненавижу Москву…
Нет, я ее так и не полюбила, да и с чего бы? Это она забрала моего мужа. Каждый раз, когда я думаю об этом, представляю, как она медленно завлекает его в своей дикий вальс, а потом кружит-кружит-кружит. И не отпускает. Нет, она его никогда не отпустит, да и надо ли мне это?
Я уже не вижу причин ответить на этот вопрос положительно.
Смутно помню, как я отчаянно хотела сберечь наши отношения. А сейчас…черт, как же все круто изменилось…
Мой ад начался полгода назад с первыми опавшими листьями и очень холодной осенью. После первого инцидента мне дали почти месяц на восстановление. Дамир пытался поговорить со мной, снова пытался стать ближе, но у него ничего не вышло. Я не шла на контакт. Я просто не могла найти тропинки к нему, которую раньше всегда видела слишком четко. Может быть, будь все иначе, и я была бы привычна к необходимости ее искать, у меня хватило бы сил, но…их не было.
Все изменилось в ту ночь.
Все изменилось навсегда.
Месяц меня никто не трогал. Дамир пытался, но, как мне кажется, ему было слишком страшно самому. Страшно и стыдно. Поэтому через месяц он принял решение повторить. Полагаю, так он хотел сравнять нас в собственных глазах, А я опять отказалась.
Во второй раз было так же больно, как и в первый. А вот на третий наступил наркоз. Я помню, как смотрела на них, но не помню, как горела.
Конечно, сейчас мне нравится думать, что Дамир попытался сделать что-то ради того, чтобы спасти наш брак. Даже такое тупое, как повторить то, что его разрушило в надежде собрать осколки в одно целое. Но все могло быть гораздо прозаичнее: у нас не было секса целый месяц, потому что представить, как он меня касается после другой? Я не могу до сих пор.
С другой стороны, эта теория имеет место быть, если секса не было только у меня, а не у него.
Впервые он внес дополнительные пункты в наше соглашение об «открытых» отношениях, после того как мы вернулись от его матери. Летали на Новый год, провели последнюю неделю декабря с ней, а третьего января вернулись в Москву, где сразу же поехали к Зотовым. По дороге домой он сказал, что не хочет ограничиваться только этими встречами. Он хочет получить все. Я уже не хотела ему мешать.
Мой ад начался полгода назад, когда еще не было снега, но моя душа замерзла в тот октябрь, и я не знаю, что мне теперь с этим делать.
Я больше не хочу ничего сохранить. И это меня пугает. Мне все еще сложно произнести это слово.
Развод.
Ужасное слово, но я чувствую, что становлюсь все ближе и ближе.
Я на последней запятой.
Я цепляюсь за последние обрывки чего-то хорошего, и его мама, кажется, все понимает. Когда мы готовили новогодний стол, она аккуратно спросила, как у нас дела? Я соврала. Даже выдавила улыбку, но я думаю, что, как женщина, она почувствовала все мои слезы, которые я уже пролила.
А может, она чувствовала и те, что я пролью еще.
Не знаю.
Может, она знала, что их будет еще больше.
Дамир стал жестоким. Он действительно злится на меня. Думаю, его сильно бесит, что я не поддерживаю эту игру. Вполне вероятно, он считает, что я его осуждаю, но это не так.
Я ничего больше не чувствую.
Моя душа перенасытилась болью. Она больше неспособна ничего ощущать. Эмоций было слишком много, и я боюсь, а вдруг навсегда останусь в таком состоянии?
Но я помню, как мое сердце разрывалось на части, пока я ходила из стороны в сторону по нашей квартире и ждала его. Я помню, как я рыдала в ванной, когда он приходил и пах чужим парфюмом. Я помню, как было больно, когда я приехала к стадиону, а в его машине ему делала минет Анжелика. Я видела его лицо. Я видела, как блаженно он откинул голову назад, как часто дышал, как прикусывал губу.