Кроме того, к собственному удивлению, Джил однажды обнаружила, что мягкая ирония в постели служит для него сильнейшим возбуждающим средством. Как-то, овладев ею, Джордан нежно оглядел ее еще трепещущее последними судорогами оргазма тело и, чуть отстранившись, сел, не сводя с нее глаз.
— М-м-м, — промурлыкала она. — Мой герой.
В другой раз, повинуясь некоему импульсу, Джил назвала его «Мой принц».
Эта фраза, казалось, затронула в нем скрытую струну, а выражение глаз мгновенно изменилось. Теперь вместо симпатии в них светилось нечто, похожее на настоящую одержимость.
Джил мысленно велела себе при случае еще раз повторить эти слова.
Так продолжалось всю весну. Хотя близость между Джил и Джорданом еще не была по-настоящему тесной, горячее пламя желания все сильнее и неотвратимее связывало их. Джил беспокоило только одно — все, казалось, происходило с подозрительной легкостью, словно она обладала внутренним талантом или даром, преображавшим ее в соблазнительницу Джордана Лазаруса, но не знала и не понимала, какая именно черта характера делала ее столь неотразимой для него. И тот уголок в его душе, что заставлял Джордана жаждать Джил с такой силой, было не так легко распознать и понять, как в других мужчинах. Это оставалось тайной.
Однажды Джордан, сам того не зная, дал Джил путеводную нить к тому, чего ждет от нее, показав фото манекенщицы в журнале мод. У девушки были рыжеватые волосы со светлыми прядями.
— Это мой любимый цвет, — признался он.
— Правда? — удивилась Джил. — Почему же ты не сказал? Я бы выкрасила волосы.
— Нет, — пожал плечами Джордан, — ты и без того превосходно выглядишь.
Но Джил настояла на своем. Она отправилась в салон красоты, уговорила Джордана пойти с ней и самому выбрать нужный оттенок, и только потом разрешила ему вернуться в офис, пока парикмахер возилась с ее прической.
Оказалось, что в действительности Джордан восхищается пышными, легкими рыжевато-светлыми волосами, мелкозавитыми, уложенными в высокую, открывающую шею прическу.
Когда парикмахер наконец отступила, Джил была поражена произошедшей с ней переменой. Новый перманент сделал ее совершенно другой женщиной, выглядевшей чуть менее сдержанной, ушедшей в себя. В ней появилась какая-то игривость, странное буйство, совсем не типичные для Джил. Сначала она была сбита с толку, чувствуя, что не знает себя по-настоящему, но когда Джордан вернулся за ней, оказалось, что эта новая прическа и стала недостающим кусочком головоломки. Он с трудом мог дождаться, когда отвезет ее домой и уложит в постель. В этот день он брал ее раз за разом, неутомимо, словно жеребец, достигнув границ страсти, которых она раньше не испытывала ни с одним мужчиной. Это было словно прикосновение к проводу высокого напряжения, землетрясением силой в десять баллов.
Теперь она была уверена, что полностью завладела Джорданом, но даже сейчас ощущала нечто вроде страха перед силой его одержимости. Джил решила быть осторожнее.
Через несколько дней после окончательного преображения, Джордан пригласил Джил покататься под парусом на яхте.
— На яхте? — спросила она. — Но я никогда не выходила в море раньше. Не знаю…
— Соглашайся, — настаивал он. — Это очень забавно. И я хороший моряк… Даю слово, ты не утонешь.
Джил игриво улыбнулась.
— Ты ведь не смеешься над бедной девушкой, правда? Я ведь не очень хорошо плаваю.
Она лежала в постели, обнаженная, положив голову к нему на колени, Джордан глядел на нее, все еще наполненный запахами и вкусом любовных объятий.
— Нет, — согласился он очарованный ею. — Ни за что не стал бы смеяться над тобой.
В воскресенье Джордан повез Джил в порт. Она невольно улыбнулась, увидев его яхту, великолепное маленькое суденышко, настоящее произведение судостроительного искусства. По правде говоря, она была неплохим моряком, в прошлом часто ходила под парусом с Роем Инглишем и другими любовниками, но видя, что ее неопытность нравится Джордану, решила притвориться.
Они направились по причалу к лодке.
Джордан как раз подал Джил руку, чтобы втащить на палубу, когда сзади раздался мрачный голос:
— Доброе утро, мисс. Давно не виделись.
Обернувшись, Джил заметила старого, морщинистого лодочника. Взглянув в ее глаза, тот растерянно отступил.
— О, простите, мисс, я обознался.
Он посмотрел на Джордана, и оба сообразили, что бестактность лодочника уже невозможно скрыть.
— Доброе утро, мистер Лазарус, — сконфуженно пробормотал старик.
— Доброе утро, Бен! — улыбнулся Джордан, пытаясь загладить неловкость. — Неплохая погодка для прогулки под парусом, как ты думаешь?
— Да, сэр, — кивнул лодочник, неловко снимая шапку перед Джил, и поспешно зашаркал прочь.
Девушка улыбнулась Джордану.
— Значит, у тебя сомнительное прошлое?
— Как у всех, — улыбнулся тот в ответ.
Джил, взобравшись на борт, поцеловала его в щеку.
— Это все не важно, — заверила она тем откровенно-веселым тоном, который так нравился Джордану. — Главное, я тебя наконец поймала.
В глазах Джордана появилось выражение неподдельной боли. Она не смогла сказать, то ли оно было вызвано смущением из-за неуместной выходки лодочника, то ли более глубокой скрытой печалью, следом незажившей раны.
Они ринулись в объятия друг друга, как только Джордан бросил якорь в Саунде. В глазах Джордана еще стыла печаль и, когда он начал срывать с Джил одежду, движения его были странно неуклюжими. Сев на край кровати, Джордан страстным взглядом окинул нагое тело девушки, жадно вдыхая соленый воздух.
Новая прическа Джил, вьющиеся непокорные волосы, казалось, завораживали его. Она больше, чем всегда, сознавала себя частью головоломки, загадки, которая, словно по волшебству, складывается сама.
Он покрыл тело Джил поцелуями, казалось, упиваясь ее нектаром, словно в первый раз, и, к собственному удивлению, она наслаждалась его поцелуями.
Странное напряженное нетерпение овладело обоими, рожденное душистым морским воздухом, прохладой каюты и, возможно, неуместным замечанием лодочника, намекнувшего на прежнюю любовную связь.
Джордан привстал, навис над Джил и с глубоким медленным вдохом вошел в нее. В горле клокотал стон.
Руки Джил взлетели к его плечам, лихорадочно гладя по спине, двигаясь, словно по собственной, независимой от девушки воле. Безумное, никогда ранее не изведанное пробуждение, быстро воспламенило ее разум и чувства. Джордан ощутил это. Что-то опасное, буйное родилось и зашевелилось в Джил, жадный, ненасытный, незнакомый голод. Она хотела Джордана все больше и больше. Сама мысль о том, что он может когда-либо перестать заполнять ее собой, заставляла Джил чувствовать себя опустошенной и покинутой. Ужас становился неотъемлемой частью испытываемого экстаза.
Джил начала лепетать что-то бессвязное, глухо стонать. Невольно она оставила глубокие царапины на его спине.
И тут внутри Джил рухнула невидимая стена. Девушка громко закричала, отдаваясь до конца, скорчившись в одной мучительной конвульсии, и только тогда поняла, что пережила то, что не дано было пережить раньше — первый в жизни оргазм.
Спустя некоторое время, Джил была неприятно поражена собственной безоглядной страстью. Но Джордан, казалось, был восхищен и благодарен Джил. Выражение его глаз было усталым и удовлетворенным.
Когда он сел, Джил заметила царапины у него на спине.
— Смотри, что я наделала! Постарайся, чтобы твоя жена не увидела!
Но Джордан только улыбнулся:
— Об этом не беспокойся, — заверил он с непонятной уверенностью. Он казался спокойным, почти благостным, словно получил от жизни все, что хотел, и ничего не боялся. Джил никак не могла понять, откуда в нем это состояние, как вдруг поняла: власть, которая, как она думала, принадлежит ей, перешла в руки Джордана, и это необратимо.
Джил молча наблюдала, как Джордан встает и натягивает джинсы. Царапины виднелись на его спине, а не на ее. И все же Джил почему-то сознавала, что настоящие раны, предательские шрамы уже уродовали ее душу, и быстро не залечатся, как ей хотелось бы. Шрамы, оставленные Джорданом Лазарусом.
Глава 6
Нью-Йорк
В обычной жизни Кельвин Уизерс был мягким и добрым человеком, очень сдержанным и неглупым. Именно осмотрительность и благоразумие в сочетании с дотошностью, заработали ему репутацию одного из самых высокооплачиваемых оперативников в «Анспах и Кейтс» — лучшем детективном агентстве, обслуживающем богатых и влиятельных клиентов.
В этот дождливый апрельский день Кельвин Уизерс встретился с Джил Флеминг в маленьком неприметном отеле, в нескольких кварталах от «Хайтауэр индастрис».
Джил наняла Кела через агентство, настаивая, чтобы поручение выполнял именно мистер Уизерс, и даже заплатила по дополнительному тарифу за эту привилегию, поскольку руководители фирмы не любили, когда им указывали, какого агента назначать.
С самого начала детектив произвел на Джил большое впечатление. Его ум, сообразительность, внимание к каждой мелочи и даже своя оригинальная точка зрения на многие вещи доказывали, что он именно тот человек, который ей нужен.
Со своей стороны и Джил Флеминг заинтересовала Кела Уизерса.
Она без единого слова открыла ему дверь. На Джил были кожаная юбка и облегающий свитер. Куртка, висевшая на вешалке, тоже была из итальянской кожи. Перед тем как устроиться за столиком у окна, детектив оценивающе оглядел клиентку.
— Что у вас есть для меня? — спросила Джил.
— То, чего вы ждали, я полагаю.
Кельвин открыл небольшую папку и начал переворачивать страницы.
— Барбара Консидайн была единственным ребенком. Мать умерла, когда ей исполнилось семь лет. Девочку воспитывал отец. Несколько лет за ней следила нянька, но ее уволили, когда Барбаре было одиннадцать. После этого они с отцом жили одни, если не считать визитов родственников. Консидайн не позволял повару и слугам появляться в доме, пока он не уедет на работу, и заставлял их уходить до своего возвращения. Ненавидел посторонних в доме. Требовал полного уединения.