Всмотревшись в лицо посетительницы, однако, я увидела в нем не только душевную муку, но и некую радость.
– Полагаю, нам с вами лучше уединиться в моей комнате, – сказала я. – Но она на верхнем этаже. Вы не против подняться по лестнице?
Дама с улыбкой взглянула на свою служанку, а потом ответила:
– Не против ли я? Да я вас искала целых 25 лет. И разве теперь какая-то лестница меня остановит?
Тогда я решила, что она нездорова на голову. Но тем не менее привела ее сюда, в свою комнату, и она внимательно осмотрелась вокруг, затем взглянула на свою служанку и вновь пристально уставилась на меня.
Истинная леди, холеные белые руки, унизанные красивейшими перстнями, даром что старомодными. На вид лет 50–51. Платье густо-черное, даже чернее моего.
– Похоже, вы не понимаете, почему я пришла к вам. Странно, я думала, вы сразу поймете.
– Вас привела сюда какая-то печаль, – сказала я.
– Меня сюда привел мой сон, мисс Доус, – ответила она.
И затем пояснила: 3 ночи назад ей приснилось мое лицо, мое имя и адрес отеля мистера Винси, но она даже не предполагала, что все это существует в реальности, покуда сегодня утром не заглянула в журнал «Медиум и Рассвет Нового Дня» и не увидела там объявление, размещенное мной еще два месяца назад. Оно-то и заставило ее отправиться в Холборн на мои поиски, и вот теперь, увидев меня, она ясно поняла, чего от нее хотели духи.
«А вот я ничегошеньки не понимаю», – подумала я, выжидательно глядя на даму и служанку, но не произнося ни слова.
Тогда дама сказала:
– Ах, Рут, ты видишь, это лицо? Видишь? Показать ей, как думаешь?
– Думаю, надо показать, мэм, – отозвалась служанка.
Дама извлекла из-под плаща какой-то предмет, завернутый в бархат, развернула его, поцеловала, а потом, чуть не плача, протянула мне миниатюрный портрет в рамке. Я пристально уставилась на него, а дама и служанка равно пристально уставились на меня.
– Теперь вы видите, да? – спустя несколько секунд промолвила дама.
На самом деле я видела только лишь золотую рамку и дрожащую белую руку в перстнях. Когда дама наконец вложила портрет мне в пальцы, я испуганно охнула.
А она кивнула и опять прижала ладонь к сердцу:
– Нам столько предстоит сделать. Когда начнем?
Прямо сейчас, сказала я.
Тогда она отослала служанку ждать на лестничной площадке и оставалась со мной час. Зовут ее миссис Бринк, она живет в Сиденхаме. И проделала весь путь до Холборна только ради меня.
6 ноября 1872 г.
Ислингтон, миссис Бейкер, сестра ст. духом в марте 68 г., воспаление мозга. 2 шил.
Кингз-Кросс, мистер и миссис Мартин, сын Алек упал с прогулочной яхты – Обрел Великую Истину в Великом Океане. 2 шил.
Миссис Бринк, особый дух. 1 фунт.
13 ноября 1872 г.
Миссис Бринк, 2 часа. 1 фунт.
17 ноября 1872 г.
Когда я вышла из транса сегодня, меня всю трясло, и миссис Бринк заставила меня прилечь на кровать и положила ладонь мне на лоб. Она послала свою служанку к мистеру Винси за стаканом вина, но принесенное вино назвала дешевым пойлом и велела Бетти сбегать в ближайшее питейное заведение и купить чего-нибудь поприличнее.
– По моей милости вы перенапрягли свои силы, – огорченно сказала миссис Бринк.
Нет-нет, она здесь совершенно ни при чем, ответила я; головокружения и слабость у меня обычное дело. Тогда она огляделась вокруг и сказала, мол, оно и неудивительно: любой сделается нездоров, коли поживет в такой комнате. Затем обратилась к служанке:
– Ты только посмотри на эту лампу! – Она имела в виду лампу, которую мистер Винси покрасил красной краской, дымящей и воняющей при нагревании. – На этот грязный ковер, на это постельное белье! – Она имела в виду старое шелковое покрывало, сшитое моей тетушкой, которое я привезла из Бетнал-Грин.
Миссис Бринк покачала головой и взяла мою руку. Столь редкое сокровище, как я, негоже хранить в такой дрянной шкатулке, сказала она.
17 октября 1874 г.
Сегодня вечером произошел прелюбопытный разговор касательно Миллбанка, спиритизма и Селины Доус. К обеду явился мистер Барклей, позже прибыли Стивен с Хелен, а также миссис Уоллес – играть с матерью в карты. Поскольку до свадьбы осталось всего ничего, мистер Барклей попросил всех нас называть его по-семейному, Артур, и теперь Присцилла, исключительно из духа противоречия, зовет его просто Барклей. Они двое постоянно говорят о своем доме и поместье в Маришесе и о том, как все будет, когда Прис станет там хозяйкой. Она выучится ездить верхом и править коляской. Я словно воочию вижу, как она восседает на высоком облучке, с кнутом в руке.
Двери их дома всегда будут открыты для нас, уверяет сестра. Там столько комнат, что можно с удобством разместить всех нас разом и никому не будет тесно. По всей видимости, там постоянно проживает какая-то незамужняя родственница мистера Барклея, которая наверняка мне понравится: очень умная дама – коллекционирует бабочек и жуков, даже выставляется в энтомологических обществах «наряду с мужчинами». Мистер Барклей – Артур – сообщил, что написал ей про мою добровольную работу с заключенными, и она ответила, что будет очень рада со мной познакомиться.
Миссис Уоллес спросила, когда я в последний раз была в Миллбанке.
– Как там ваш цербер, мисс Ридли? – продолжала она. – И пожилая женщина, которая слова забывает? – (Она имела в виду миссис Пауэр.) – Бедняжка!
– Бедняжка? – усмехнулась Присцилла. – Да она, похоже, просто слабоумная. И вообще все женщины, о которых рассказывает Маргарет, производят впечатление слабоумных. – Затем она сказала, что хоть убей не понимает, как я выношу общество таких особ. – Ты ведь даже наше общество едва выносишь! – Она пристально смотрела на меня, но на самом деле слова предназначались Артуру, сидевшему на ковре у ее ног, и он тотчас ответил, мол, неудивительно, ведь я заведомо знаю, что Присцилла никогда не скажет ничего интересного.
– Одна пустая болтовня, правда, Маргарет? – Теперь он называет по имени, разумеется.
Я улыбнулась, но продолжала смотреть на сестру, которая наклонилась и ущипнула Артура за руку. Она очень не права, называя арестанток слабоумными, сказала я. Все дело в том, что жизнь у них была совсем не такая, как у нее. Может ли она вообразить, насколько велика эта разница?
Присцилла ответила, что не желает ничего воображать, в отличие от меня, которая только и делает, что воображает всякие подобные вещи. Сейчас Артур держал ее запястья, оба ее тонких запястья, одной своей большущей рукой.
– В самом деле, Маргарет, – вновь заговорила миссис Уоллес, – неужели они все из низкого сословия? И все осуждены за преступления довольно-таки заурядные? У вас там нет каких-нибудь знаменитых убийц? – Она улыбнулась, обнажив зубы с темными продольными трещинками, как на клавишах старого фортепьяно.
Убийц обычно приговаривают к повешению, ответила я. А потом рассказала про одну девушку, Хэмер, которая до полусмерти избила сковородой свою хозяйку, но была признана невиновной и выпущена на волю, когда было неопровержимо доказано, что хозяйка крайне жестоко с ней обращалась. Присцилле, заметила я, следует быть поосторожнее со своими служанками в Маришесе во избежание подобной неприятности. Ха-ха, сказала сестра.
– А еще там сидит женщина, – продолжала я, – настоящая леди, своего рода знаменитость среди арестанток, – так вот, она отравила мужа…
Артур выразил надежду, что в Маришесе ничего подобного не случится. Ха-ха, сказали все.
Отсмеявшись, они заговорили о другом, а я все думала: стоит ли сказать, что еще там есть одна необычная девушка, спиритка?.. Сначала решила, что не стоит, а потом подумала: почему бы и нет? Когда я в конце концов все-таки сказала, брат тотчас же откликнулся, самым небрежным тоном:
– А, та медиум. Как там ее? Гейтс, что ли?
– Доус, – поправила я, несколько удивившись. За пределами Миллбанка я никогда не упоминала имени Селины Доус. И никогда не слышала, чтобы о ней кто-нибудь говорил, помимо тюремных надзирательниц.
Но Стивен кивнул – конечно же, он помнит это дело. Адвокатом обвинения был мистер Локк – «милейший человек, сейчас отошел от дел. С удовольствием поработал бы с ним».
– Мистер Халфорд Локк? – спросила мать. – Он как-то обедал у нас. Помнишь, Присцилла? Хотя нет, ты тогда была еще слишком мала, чтобы сидеть за столом с нами. А ты помнишь, Маргарет?
Нет, не помню. И слава богу. Я перевела взгляд со Стивена на мать и обратно, потом повернулась к миссис Уоллес и уставилась на нее.
– Доус, медиум? – говорила она. – Ну как же, знаю! Это ведь она ударила по голове дочь миссис Сильвестр… или придушила… или… одним словом, чуть не убила…
Я вспомнила гравюру с картины Кривелли, которую иногда подолгу разглядываю. Возникло ощущение, как если бы я бережно принесла ее сюда, а у меня ее бесцеремонно выхватили и начали передавать из рук в руки, пачкая нечистыми пальцами. Я спросила миссис Уоллес, знакома ли она с потерпевшей девушкой. Миссис Уоллес ответила, что в свое время водила знакомство с ее матерью – она американка, «с прескверным характером», а у дочери, помнится, роскошные рыжие волосы, но очень бледное лицо, все в конопушках.
– Ох и шумиху же тогда подняла миссис Сильвестр! Но думаю, спиритка и впрямь причинила бедняжке тяжелейшее нервное расстройство.
Я рассказала все, что говорила мне Доус: девушка просто страшно испугалась, никто на нее не нападал, а другая дама страшно испугалась при виде ее и умерла от потрясения. Даму звали миссис Бринк. Знала ли ее миссис Уоллес? Нет, не знала.
– Доус твердо стоит на своем: во всем виноват дух.
Стивен сказал, что на ее месте он тоже валил бы все на духа, – на самом деле он решительно не понимает, почему подобные заявления не звучат в суде каждый день. Я сказала, что Доус показалась мне вполне бесхитростной. Ну так спиритические медиумы и должны производить именно такое впечатление, ответил брат. Они нарочно учатся этому для своего ремесла.