23 ноября 1874 г.
Я снова посетила читальный зал Ассоциации спиритов, чтобы еще раз просмотреть судебные репортажи по делу Селины, изучить жутковатый портрет Питера Квика и постоять у шкафа со слепками. Разумеется, на полках в нем ничего не изменилось: восковые и гипсовые конечности лежали на прежних местах, покрытые слоем непотревоженной пыли.
Когда я стояла, разглядывая слепки, ко мне подошел мистер Хизер. Сегодня он был в турецких туфлях и с цветком в петлице. Они с мисс Кислингбери не сомневались, что я еще вернусь, сказал мистер Хизер.
– И вот вы здесь, чему я очень рад. – Он всмотрелся в мое лицо. – Но что с вами? Отчего у вас такой сумрачный вид? Понятное дело, наши экспонаты повергли вас в задумчивость. Так и должно быть. Только, глядя на них, вы должны не хмуриться, мисс Прайер, а улыбаться.
Тогда я улыбнулась, он улыбнулся тоже, и взгляд у него стал яснее и добрее прежнего. Других читателей там не было, и мы проговорили почти час. Среди прочего я спросила, давно ли он стал спиритом – и почему.
– Первым к движению примкнул мой брат, – ответил мистер Хизер. – Я считал его страшно легковерным малым, не понимая, как можно серьезно относиться к подобной чепухе. Брат утверждал, что видит отца и мать, наблюдающих с небес за каждым нашим шагом. Ничего ужаснее я и вообразить не мог!
Я спросила, что же произвело в нем перемену, и он после некоторого колебания ответил: смерть брата. Я тотчас выразила соболезнование, но мистер Хизер потряс головой и почти рассмеялся.
– Нет-нет, слова соболезнования решительно неуместны, во всяком случае здесь. Ибо через месяц после своей кончины брат пришел ко мне, пришел и обнял. Он был для меня таким же реальным, как вы сейчас; выглядел бодрее и здоровее, чем при жизни, никаких следов тяжелой болезни, сведшей его в могилу. Он призвал меня поверить, однако я упорно отрицал истинность происшедшего и предпочитал считать приход брата галлюцинацией. Потом мне были разные видения и знаки, но я и им находил объяснения, меня устраивающие. Просто поразительно, как упрямый человек способен найти удобное объяснение любым вещам! Но в конце концов я прозрел истину. И теперь брат – мой самый дорогой друг.
– И вы постоянно чувствуете присутствие духов вокруг? – спросила я.
Нет, ответил мистер Хизер, только когда они к нему приходят. У него нет сильного спиритического дара.
– Я улавливаю лишь мимолетные образы духовного мира – «проблески и зыбкие намеки», по выражению мистера Теннисона, – но не вижу широкой картины. Иногда, если повезет, слышу музыку – какую-нибудь простенькую мелодию. Иные же слышат целые симфонии, мисс Прайер.
– Но способность ощущать духов, хотя бы и мимолетно… – начала я.
– Их присутствие невозможно не ощущать, если хоть раз их увидел! – Мистер Хизер улыбнулся. – Только вот смотреть на них бывает страшно.
Он скрестил руки на груди и пояснил свои слова любопытным примером. Он предложил мне вообразить, что девять десятых английского населения имеет изъян зрения, не позволяющий различать, скажем, красный цвет. Предложил вообразить, что и у меня такое вот неполноценное зрение. Проезжая по Лондону, я вижу голубое небо, желтые цветы – и восхищаюсь красотой окружающего мира. Я не знаю, что из-за дефекта зрения часть мира остается для меня невидимой; и когда какие-то особенные люди указывают мне на мой зрительный изъян – говорят мне про еще один изумительный цвет, – я считаю их глупцами. Мои друзья согласны со мной. Газеты согласны со мной. Все, что я читаю в прессе, укрепляет меня во мнении, что люди, болтающие про еще какой-то цвет, попросту глупцы. «Панч» даже публикует карикатуры, высмеивающие их глупость! Я с улыбкой разглядываю карикатуры и полностью всем довольна.
– Но в одно прекрасное утро вы просыпаетесь – а ваше зрение исправилось, – продолжал мистер Хизер. – И теперь вы видите цвет почтовых ящиков, губ, маков, вишен и гвардейских мундиров. Видите все великолепные оттенки красного – малиновый, алый, рубиновый, багряный, розовый… Сначала, от страха и удивления, вам хочется просто зажмуриться. Потом вы жадно смотрите вокруг, потом рассказываете своим друзьям – но они смеются над вами, они недоуменно хмурятся, они отправляют вас к окулисту или неврологу. Когда вы обретете способность различать все восхитительные оттенки красного, вам придется очень и очень непросто. Но все же скажите, мисс Прайер: однажды их различив, согласитесь ли вы вновь видеть мир только в синих, желтых и зеленых тонах?
Я ответила не сразу, ибо слова мистера Хизера заставили меня глубоко задуматься. Наконец я заговорила:
– Если человек такой, как вы описали… – (я думала, разумеется, о Селине), – если он вдруг увидел красный цвет… Что ему делать?
– Нужно найти себе подобных! – живо ответил мистер Хизер. – Они помогут советом и наставлением, уберегут от опасностей, коими чревата неискушенность…
Пробуждение спиритического дара, сказал он далее, процесс чрезвычайно сложный, до конца еще не понятый. Человек, в котором просыпается дар, отчетливо сознает разнообразные изменения, происходящие с телом и душой. Его подводят к порогу иного мира и предлагают туда заглянуть; однако, наряду с «мудрыми наставниками», готовыми помочь советом, там есть и «низменные духи-одержители». Последние зачастую кажутся добрыми и милыми, но всегда стремятся использовать неопытного спирита в своих интересах: через него получить доступ к мирским благам, которых лишились и по которым тоскуют…
Но как же уберечься от подобных духов? – спросила я. Надо быть осторожным в выборе земных друзей, последовал ответ.
– Сколько молодых женщин дошли до отчаяния – и даже безумия! – из-за того, что неверно использовали свои способности! – воскликнул мистер Хизер. – По просьбе клиентов они вызывают духов забавы ради, а этого делать нельзя. Слишком часто они, поддавшись на уговоры, садятся в круги, составленные из случайных людей, а это развращает душу и отнимает силы. Порой они соглашаются общаться с духами в одиночку, а это для медиума самое опасное, мисс Прайер. В свое время мой друг, госпитальный священник, познакомил меня с одним молодым джентльменом, которого доставили в госпиталь с располосованным горлом, полумертвого и который впоследствии сделал моему другу любопытное признание. Он был «медиум-писец» – вам известен этот термин? Однажды, по наущению своего пустоголового приятеля, он сел с пером и бумагой и спустя какое-то время получил послание, которое его рука сама собой начертала…
Таким замечательным способом общения с духами пользуются многие медиумы, но в разумных пределах, сказал мистер Хизер. Наш же молодой человек благоразумием не отличался. Он начал сидеть ночами, один, и послания стали приходить все чаще и чаще. Едва он забывался сном, как тотчас просыпался оттого, что рука дергалась на покрывале, безудержно дергалась, покуда он не вкладывал в нее перо и не позволял ей писать – на бумаге, на стенах, на собственном своем теле! Не в силах остановиться, несчастный писал и писал, до волдырей на пальцах. На первых порах он думал, что послания приходят от покойных родственников…
– Но уверяю вас: ни одна добрая душа не станет так изводить медиума. Все послания были от одного низменного духа, который в конце концов явился к нему самым ужасным образом. Он предстал в обличье жабы и проник в тело молодого человека вот здесь… – мистер Хизер дотронулся до своего плеча, – в основании шеи. Поселившись в нем, злонамеренный дух получил над ним полную власть. Он принуждал его совершать гнусные, мерзкие поступки, и бедняга не мог ничего поделать… Это была страшная мука. Однажды дух принялся внушать, чтобы он взял бритву и отрезал себе палец. И молодой человек действительно взял бритву, вот только полоснул не по пальцу, а по горлу… Понимаете, таким способом он пытался изгнать духа, вследствие чего и был доставлен в госпиталь. Врачи спасли ему жизнь, но он по-прежнему оставался во власти духа-одержителя. Все прежние порочные привычки и наклонности вернулись к нему, и он был объявлен душевнобольным. Думаю, ныне содержится в сумасшедшем доме. Несчастный! А ведь все у него сложилось бы иначе, если бы он нашел подобных себе людей, которые помогли бы ему мудрым советом…
На последних словах мистер Хизер понизил голос и посмотрел на меня со значением. Вероятно, он догадался, что я имела в виду Селину Доус, недаром же я расспрашивала про нее в прошлый раз. С минуту мы молчали. Мистер Хизер как будто ждал, что я заговорю. Но я не успела – нам помешала мисс Кислингбери, которая заглянула в дверь и позвала мистера Хизера.
– Одну минутку, мисс Кислингбери! – откликнулся он, а потом прикоснулся к моему локтю и негромко промолвил: – Я желал бы продолжить наш разговор. А вы? Непременно приходите еще, когда я буду поменьше занят. Договорились?
Я тоже сожалела, что мистер Хизер вынужден меня покинуть. Мне хотелось узнать, что он думает о Селине. Хотелось узнать, каково ей было, когда вдруг глазам открылись «все оттенки красного». Я знаю, поначалу она боялась – но ей повезло, она сама говорила: у нее были мудрые друзья, под наставлением которых она необычайно развила свои способности.
Во всяком случае, Селина так считает. Но кто у нее был на самом деле? Тетка, обучившая ее балаганным трюкам и фокусам. Миссис Бринк из Сиденхама, приводившая к ней незнакомых людей, чтоб надевали на нее бархотку и связывали веревкой в душном закутке за шторой; миссис Бринк, которая берегла ее для себя – и, как оказалось, для Питера Квика.
Что же такое он сделал с ней или к чему побудил, что в конечном счете она оказалась в Миллбанке?
И кто же теперь ее хранители? Мисс Хэксби, мисс Ридли, мисс Крейвен. Во всей тюрьме нет никого, кто был бы к ней добр, кроме мягкосердечной Джелф.
Из-за закрытой двери доносились голоса мистера Хизера, мисс Кислингбери и какой-то посетительницы, но в читальный зал никто не заходил. Я все еще стояла у выставочного шкафа и теперь наклонилась, чтобы еще раз рассмотреть слепки. Рука Питера Квика лежала на прежнем месте на нижней полке, едва не касаясь стекла безобразно раздутыми пальцами. В прошлый раз она показалась мне цельной, но сегодня я сделала то, чего не сделала тогда: переместилась к боковой стенке шкафа и посмотрела на руку оттуда. Я увидела ровный срез воска по запястью и обнаружила, что слепок совершенно полый. На внутренней желтоватой поверхности отчетливо выделялись линии ладонного узора и вмятины от костяшек. То, что представлялось мне монолитной рукой, оказалось на самом деле подобием перчатки – словно бы брошенной на полку минуту назад и все еще хранящей тепло пальцев… Внезапно испугавшись пустой комнаты, я быстро вышла и отправилась домой.