Сейчас у нас Стивен. Я слышу, как он разговаривает с матерью, повышенным и довольно раздраженным голосом. На завтра назначено слушание по делу, которое он ведет, но клиент сбежал во Францию, и полиции до него не добраться. Стивену придется отказаться от дела и, соответственно, лишиться гонорара. Вот опять раздается его голос, громче прежнего.
Интересно, почему мужские голоса всегда разносятся гораздо отчетливее, чем женские?
24 ноября 1874 г.
Ездила в Миллбанк, к Селине. Однако сначала я навестила пару других арестанток и сделала вид, будто кое-что записываю в блокнот за ними.
Когда наконец я пришла к Селине, она сразу спросила, понравились ли мне цветы. Она хотела, чтобы, глядя на них, я думала о прекрасной, вечно солнечной Италии.
– Их доставили духи, – сказала она. – Месяц простоят, не завянут.
Я сказала, что цветы меня напугали.
Я провела с ней около получаса. Потом в отдалении грохнула дверь и послышались шаги по коридору.
– Мисс Ридли, – тихо произнесла Селина.
Я тотчас подошла к решетке и при появлении из-за угла надзирательницы знаком попросила меня выпустить. Я держалась неестественно прямо и на прощание сказала лишь:
– До свидания, Доус.
Селина, смиренно стоявшая со сложенными на животе руками, сделала книксен и ответила:
– До свидания, мисс Прайер.
Я понимала, что она для матроны старается.
Пока мисс Ридли запирала решетку, я смотрела на ключ, туго поворачивавшийся в тюремном замке, и думала: вот бы мне такой!..
2 апреля 1873 г.
Теперь Питер требует, чтобы меня крепко связывали в моем кабинете. Сегодня при своем появлении он тряханул меня со страшной силой, а выйдя из-за шторы в гостиную, возгласил:
– Я не смогу ходить среди вас, пока не выполню возложенную на меня задачу! Вам известно, что я послан свидетельствовать об истине спиритизма. Но в этом городе есть маловеры, которые сомневаются в существовании духов. Они не признают силу наших посредников и смеются над ними; они полагают, что не духи, но сами медиумы под личиной духов выходят из своих кабинетов в темные круги. Мы не можем являться там, где есть подобные сомнения и неверие.
– Здесь нет сомневающихся, Питер, – раздался голос миссис Бринк. – Ты можешь ходить среди нас, как всегда.
– Нет, я должен кое-что сделать. Смотрите сюда, и вы увидите моего посредника. Вы расскажете и напишете о том, что видели, и тогда, может быть, маловеры поверят.
И с этими словами Питер медленно отодвинул штору моего кабинета.
Он никогда прежде такого не делал. Я находилась в темном трансе, но чувствовала, что все в круге на меня смотрят.
– Вы видите ее? – спросила одна дама, а другая ответила:
– Я вижу очертания женской фигуры на стуле.
– Когда я здесь, – сказал Питер, – ваши взгляды причиняют медиуму боль. Маловеры вынуждают меня подвергать моего посредника страданиям, но я могу сделать еще одну вещь – представить вам наглядное доказательство. Откройте ящик стола и подайте мне то, что там найдете.
Я услышала звук выдвигаемого ящика, и чей-то голос произнес:
– Здесь веревки.
– Да, принесите их мне, – велел Питер. Затем он привязал меня к стулу и сказал: – Вот так вы должны делать перед каждым сеансом – иначе не буду являться. – Он привязал мои запястья к подлокотникам, а щиколотки к ножкам, надел на глаза повязку и снова вышел в комнату. Послышался шум отодвинутого стула, потом голос Питера:
– Пойдемте со мной.
Он подвел ко мне даму по имени мисс д’Эстер и сказал:
– Ты видишь, что посредник привязан? Проверь сама, крепки ли путы. Сними перчатку.
Я услышала шорох стягиваемой перчатки, а потом ощутила прикосновение пальцев, которые стали горячими, когда Питер легонько надавил на них своими пальцами.
– Она дрожит! – громко прошептала мисс д’Эстер, а Питер сказал:
– Я делаю это для ее же блага. – Отправив мисс д’Эстер на место, он наклонился ко мне и шепнул: – Я делаю это для тебя.
– Да, Питер, – ответила я.
– Я – вся твоя сила.
– Знаю.
Он завязал мне рот шелковым шарфом, после чего задвинул штору и вступил в темный круг.
– Даже не знаю, Питер… чтобы вот так связывать мисс Доус… – с сомнением проговорил какой-то джентльмен. – Не повредит ли это ее способностям?
Питер рассмеялся:
– Ну, она была бы совсем никудышным медиумом, если бы для того, чтобы ее ослабить, всего-то и требовалось, что три–четыре шелковых шнура!
Он сказал, что шнурами связаны лишь смертные мои части, но мой дух ни связать, ни посадить под замок невозможно.
– Разве ты не знаешь, что замочных дел мастера так же бессильны перед вольным духом, как перед истинной любовью? Всякий дух просто смеется над ними.
Однако, когда после сеанса меня развязали, оказалось, что веревки до крови натерли мне запястья и щиколотки.
– Ах, каким же нужно быть жестоким, чтобы сотворить такое с моей бедной хозяйкой! – воскликнула Рут. – Мисс д’Эстер, не поможете ли отвести мисс Доус в ее комнату?
Они привели меня сюда, и Рут стала накладывать на ссадины мазь из баночки, которую держала мисс д’Эстер. Последняя сказала, что в жизни так не удивлялась, как сегодня, когда Питер подошел к ней, чтобы отвести в кабинет. Рут предположила, что он разглядел в ней некий знак – что-то особенное, чего нет в других дамах. Мисс д’Эстер посмотрела на нее, потом на меня.
– Вы так полагаете? – спросила она, а потом потупилась и сказала: – Я действительно иногда чувствую в себе что-то необычное…
Я увидела глаза Рут, обращенные на нее, и в голове моей вдруг возник голос Питера Квика, прошептавший слова, которые я повторила:
– Рут права. Безусловно, Питер выбрал вас не случайно. Думаю, вам следует увидеться с ним еще раз, без посторонних. Вы хотели бы? Придете опять? Чтобы я попробовала вызвать Питера только для нас двоих?
Мисс д’Эстер не ответила – просто сидела и смотрела на баночку с мазью.
Рут немного подождала, а потом сказала:
– Вы подумайте о нем сегодня вечером, когда останетесь одна в своей комнате. Вы Питеру определенно понравились. Знаете, он ведь может попытаться прийти к вам и без помощи медиума. Но мне кажется, вам лучше встретиться с ним здесь, в присутствии мисс Доус, чем одной в темной спальне.
– Сегодня я лягу с сестрой, – быстро сказала мисс д’Эстер.
– Так он вас и там найдет. – Рут забрала у нее баночку, закрыла крышкой и взглянула на меня. – Ну вот, мисс, теперь вы в порядке.
Мисс д’Эстер удалилась, не промолвив больше ни слова.
Я думала о ней, когда пошла к миссис Бринк.
28 ноября 1874 г.
Ездила в Миллбанк… это какой-то ужас, даже писать стыдно.
На входе в женский корпус меня встретила груболицая мисс Крейвен: ее прислали в качестве моей дуэньи вместо мисс Ридли, которая была занята. Вот и хорошо, обрадовалась я при виде ее; велю сейчас же отвести меня к Селине, а мисс Ридли и мисс Хэксби знать об этом совсем не обязательно…
Однако в жилом блоке мы оказались не сразу, ибо по пути мисс Крейвен осведомилась, не угодно ли мне сначала осмотреть какую-нибудь другую часть тюрьмы.
– Или вам интересно только по камерам ходить? – с сомнением спросила она.
Возможно, ей было в новинку сопровождать посетительницу и она просто хотела в полной мере насладиться непривычной ролью. Но в последнем вопросе мне почудился какой-то подвох, и тогда я подумала, что матроне ведь могли поручить следить за мной, а потому мне следует быть осторожной. Я сказала, чтобы она отвела меня, куда считает нужным: заключенные могут и подождать немного, ничего с ними не сделается.
– Вот именно, мисс, ничего не сделается, – подтвердила матрона.
Она отвела меня в помывочную и на склад тюремной одежды.
Сказать про них особо нечего. В помывочной комнате стоит одна громадная лохань, где вновь прибывшие женщины моются с мылом, не поочередно, а все вместе; поскольку сегодня новых арестанток не поступило, лохань пустовала, если не считать полудюжины черных тараканов, исследовавших грязные потеки. В складском помещении на полках лежат бурые тюремные платья всех размеров, белые чепцы и коробки с башмаками, попарно связанными шнурками.
Мисс Крейвен достала пару башмаков, которые сочла подходящими мне по размеру (на самом деле они были чудовищно огромные), и на лице у нее появилось слабое подобие улыбки. Тюремные башмаки самые грубые, сказала мисс Крейвен, грубее даже солдатских. Она как-то слыхала про одну миллбанкскую арестантку, которая до полусмерти избила надзирательницу, забрала у нее плащ и ключи, после чего беспрепятственно дошла до самых тюремных ворот – и сбежала бы, если бы привратник по обувке не опознал в ней заключенную. Разумеется, женщину схватили и надолго упекли в карцер.
Закончив рассказ, мисс Крейвен бросила башмаки обратно в коробку и рассмеялась. Потом она провела меня в другое складское помещение, так называемую комнату личных вещей. Прежде я как-то не задумывалась, что в тюрьме обязательно должно быть место, где хранятся платья, шляпки, туфли и разные мелкие предметы, которые забирают у женщин при поступлении сюда.
Эта комната со всем своим содержимым производит диковинное, жутковатое впечатление. В силу страсти Миллбанка к причудливой геометрии помещение имеет форму шестиугольника, и вдоль всех стен, от пола до потолка, тянутся ряды полок, тесно заставленных коробками. Коробки длинные и узкие, из плотного картона, с медными заклепками и медными уголками, и на каждой наклеена табличка с именем арестантки. Они похожи на маленькие гробики – и я невольно вздрогнула, войдя в комнату, ибо выглядела она как детский мавзолей или морг.
Мисс Крейвен, заметив мою оторопь, подбоченилась и огляделась:
– Странная комнатка, правда, мисс? Знаете, что я думаю всякий раз, как захожу сюда? Я думаю: ж-ж-ж… ж-ж-ж!.. Думаю: вот, значит, что чувствует пчела или оса, когда возвращается в свой улей.