Мисс Брюер вошла в камеру. Миссис Джелф затворила решетку, но запирать не стала. Я услышала, как она проходит немного дальше по коридору и останавливается – наверное, заглядывает к другой арестантке.
– Рада, что застала вас здесь, – сказала мне мисс Брюер. – У меня для Доус новость, которую, полагаю, и вам будет приятно узнать.
Селина взялась за горло.
– Какая новость? – спросила она, и мисс Брюер зарумянилась от удовольствия, что именно ей выпала столь приятная задача.
– Вас переводят! – сообщила она. – Вас переводят в Фулэм, через три дня!
– Переводят? – переспросила Селина. – В Фулэм?
Мисс Брюер кивнула. Пришел приказ о переводе всех арестанток «звездочного» разряда. Мисс Хэксби распорядилась немедленно известить женщин.
– Вы только подумайте! – снова обратилась она ко мне. – В Фулэмской тюрьме порядки не в пример мягче: заключенные там работают все вместе, им даже разговаривать разрешается. И кормят там получше. Представляете, вместо чая дают горячий шоколад! Ну, Доус, как вам такая новость?
Селина не ответила. Она словно оцепенела, по-прежнему держась за горло, и только глаза чуть двигались туда-сюда, как у куклы. У меня же от слов мисс Брюер невыразимо мучительно сжалось сердце, но я понимала, что должна заговорить, дабы не обнаружить свои чувства.
– В Фулэм, Селина… – наконец вымолвила я, думая в отчаянии: но как же, как я буду навещать тебя там?
Мой голос, мое лицо, должно быть, все-таки меня выдали. Во взгляде матроны отразилось недоумение.
Теперь заговорила Селина:
– Я отказываюсь. Я останусь в Миллбанке.
Мисс Брюер посмотрела на меня, потом на нее:
– Что значит «отказываюсь»? Верно, вы не поняли. Перевод в Фулэм – это вовсе не наказание.
– Я не хочу покидать Миллбанк, – сказала Селина.
– Но вы должны! – воскликнула мисс Брюер.
– Да, вы должны, раз таков приказ, – тусклым голосом поддакнула я.
– Нет!
Селина по-прежнему водила глазами, но на меня не смотрела. Потом она спросила, почему ее туда отправляют. Ведь она всегда хорошо себя вела и исправно выполняла работу. Послушно делала, что велят, и никогда не жаловалась. Голос ее звучал странно, казался незнакомым.
– Разве я не читала все положенные молитвы в часовне? Разве не учила усердно уроки, что задавали учительницы? И ела похлебку без всяких возражений? И содержала свою камеру в чистоте?
Мисс Брюер с улыбкой покачала головой и сказала, что именно за хорошее поведение Доус и переводят. Разве же не приятно получить такое поощрение? Голос матроны смягчился. Она понимает: Доус просто испугалась. Да, арестанткам Миллбанка зачастую трудно поверить, что в мире есть и другие тюрьмы, с менее строгими порядками.
Мисс Брюер шагнула к решетке.
– Теперь я оставлю вас с мисс Прайер: она поможет вам свыкнуться с мыслью о переводе в Фулэм, – сказала она. – Позже к вам зайдет мисс Хэксби и разъяснит подробнее, что да как.
Вероятно, она ждала ответа и, не услышав от Селины ни слова, опять пришла в недоумение. Не знаю. Знаю лишь, что она повернулась к решетке – и, кажется, уже взялась за нее. Внезапно Селина подалась вперед, да так резко, что я подумала, с ней обморок приключился, и порывисто шагнула к ней, чтобы подхватить. Но она падать в обморок не собиралась. Она кинулась к полке над столом и что-то оттуда сдернула. Жестяная кружка, ложка и книга с грохотом упали на пол – и мисс Брюер, разумеется, повернулась на шум. В следующий миг лицо ее исказилось. Селина занесла руку с зажатой в ней деревянной плошкой и со всей силы ударила. Мисс Брюер тоже подняла руку, но недостаточно быстро. Край плошки угодил прямо по глазам и переносице, и она схватилась за глаза, а потом загородила лицо локтями, прикрываясь от следующих ударов.
Потом она пошатнулась, медленно повалилась навзничь и распростерлась на полу, оглушенная и жалкая; юбки высоко задрались, открыв грубые шерстяные чулки, подвязки и розовые ляжки.
Все произошло гораздо быстрее, чем я здесь описываю, и гораздо тише, чем можно себе представить. Единственными звуками, последовавшими за грохотом упавшей кружки с ложкой, были жуткий треск удара, шумный выдох, вырвавшийся из груди мисс Брюер, и скрежет пряжки почтовой сумки по стене. Я закрыла лицо руками и, кажется, простонала в ладони: «Боже мой…», а потом шагнула к мисс Брюер. Тогда я увидела, что Селина по-прежнему сжимает плошку в руке. И увидела ее лицо – белое, потное и совершенно чужое.
В голове пронеслась мысль… я вспомнила пострадавшую девушку, мисс Сильвестр, и в голове пронеслась мысль: «Так ты действительно на нее напала! А я тут одна с тобой в камере!» Я в ужасе отпрянула и судорожно вцепилась в спинку стула.
Селина выронила миску и бессильно привалилась к свернутой подвесной койке. Я увидела, что она вся трясется, еще сильнее, чем я.
Мисс Брюер слабо замычала и начала шарить вокруг себя в поисках опоры. Тогда я наконец подскочила к ней, упала на колени и положила дрожащие руки ей на голову:
– Не двигайтесь, мисс Брюер… Лежите, не двигайтесь…
Несчастная разрыдалась, и я крикнула в коридор:
– Миссис Джелф! Миссис Джелф, скорее сюда!
Надзирательница опрометью подбежала к решетке, ухватилась за прутья и ошеломленно ахнула, увидев представшую картину.
– Мисс Брюер пострадала! – выкрикнула я и несколько тише добавила: – От удара в лицо.
Миссис Джелф побелела, дико взглянула на Селину и на миг застыла, держась за сердце. Потом толкнула решетку, которая, немного приотворившись, уперлась в ноги мисс Брюер. Пока мы суетливо и неловко оттаскивали бедную женщину в сторону, Селина стояла неподвижно, по-прежнему дрожа всем телом, и безмолвно смотрела на нас. Оба глаза мисс Брюер уже заплыли, и под ними быстро набухали синяки; ее платье и шляпа были измазаны влажной известкой со стены.
– Мисс Прайер, помогите мне довести ее до моей комнаты, – сказала миссис Джелф. – Потом кому-то из нас надо будет сбегать за врачом… и мисс Ридли.
Тут она пристально взглянула на меня, потом опять посмотрела на Селину, которая теперь сидела на полу, обхватив руками колени и низко опустив голову. Кривая звезда у нее на рукаве словно светилась в полумраке камеры. Внезапно мне показалось жестоким отвратиться от Селины сейчас – оставить ее здесь, дрожащую, без единого слова утешения, зная, в чьи руки она попадет после случившегося.
– Селина… – позвала я, не заботясь, что матрона слышит.
Селина медленно подняла голову. Взгляд у нее был тусклый, рассредоточенный, и я не понимала, на кого она смотрит – на меня, на миссис Джелф или на повисшую между нами плачущую женщину с синяком в пол-лица… наверное, все же на меня. Но Селина не промолвила ни слова, и матрона наконец потянула меня прочь из камеры. Она заперла решетку и после секундного колебания затворила и заложила засовом вторую дверь, деревянную.
Потом мы проделали путь к комнате матроны – ужасный путь! Арестантки слышали мой призывный крик, испуганный возглас миссис Джелф, плач мисс Брюер и теперь стояли у решеток, прижавшись лицами к прутьям, и с жадным любопытством наблюдали за нашим медленным, неуклюжим продвижением по коридору.
– Ох ты, кто же сотворил такое с мисс Брюер? – завопил кто-то, и в ответ раздалось:
– Доус! Селина Доус разгромила камеру! Селина Доус врезала мисс Брюер по физиономии!
Селина Доус! Имя передавалось от одной женщины к другой, из камеры в камеру, точно несомое ветром по зыби мутных вод. Миссис Джелф крикнула, чтобы все замолчали, но крик прозвучал жалобно, и шум не стихал. Потом над общим гулом возвысился один голос – не удивленный, не вопросительный, а исполненный насмешливого злорадства:
– Ну наконец-то Селина Доус сорвалась! Камзол и темную Селине Доус!
– О боже! Да уймутся ли они когда-нибудь? – воскликнула я, испугавшись, что весь этот гам доведет Селину до безумия.
Едва я успела договорить, как где-то в самом начале коридора грохнула решетка и раздался еще один крик, – слов я не разобрала, но голоса мгновенно смолкли. То были мисс Ридли и миссис Притти, прибежавшие на шум из блока этажом ниже.
Мы наконец добрались до комнаты матроны. Миссис Джелф отперла дверь, усадила мисс Брюер на стул и намочила водой носовой платок, чтобы приложить ей к глазам.
– Что, Селину действительно отправят в темную? – торопливо спросила я.
– Да, – негромко ответила она и вновь склонилась над мисс Брюер.
Ко времени, когда появилась мисс Ридли с вопросом, что здесь стряслось, руки у миссис Джелф уже не дрожали и лицо хранило спокойное выражение.
– Селина Доус ударила мисс Брюер плошкой, – доложила она.
Мисс Ридли поморщилась и подошла к пострадавшей:
– Как вы сейчас себя чувствуете?
– Я ничего не вижу, – пожаловалась мисс Брюер.
Услышав это, миссис Притти с любопытством подошла поближе. Мисс Ридли сдвинула мокрый платок вниз:
– У вас глаза сильно заплыли. Думаю, более серьезных повреждений нет, просто синяки. Но миссис Джелф все же сбегает за врачом.
Миссис Джелф тотчас поспешила прочь. Мисс Ридли надвинула компресс обратно на глаза и положила на него ладонь, а другой рукой придержала мисс Брюер за шею. На меня она не смотрела, но обернулась к миссис Притти и коротко промолвила: «Доус». А когда надзирательница уже вышла в коридор, мисс Ридли добавила: «Если станет упираться, позовите меня».
Мне оставалось только стоять и слушать.
Я услышала торопливую тяжелую поступь миссис Притти по усыпанным песком каменным плитам, лязг засова на деревянной двери, скрежет ключа в замке решетки. Услышала невнятный, приглушенный расстоянием голос и, кажется, слабый вскрик. Последовала непродолжительная тишина, затем вновь раздалась тяжелая поступь и одновременно более легкие шаги, спотыкающиеся и шаркающие. Потом вдали хлопнула дверь – и все, больше ни звука.
Я почувствовала взгляд мисс Ридли.
– Вы находились в камере Доус, когда все произошло? – спросила она.
Я кивнула.
– Что послужило причиной нападения?