Мы вошли бесшумно, как воры, и Вайгерс к нам не вышла. Дом, все еще заколдованный чарами моего ожидания, казался очень холодным и очень тихим.
Я провела гостью в папин кабинет и затворила дверь. Там миссис Джелф заметно разнервничалась, но все же расстегнула дрожащей рукой меховой плащ. Под ним я увидела тюремное платье, сильно измятое; но вот форменной шляпы на ней не было, и волосы свисали ей на уши – каштановые волосы с редкими нитями седины. Я зажгла лампу, но не решилась позвонить Вайгерс, чтобы растопила камин. Мы сидели в плащах и перчатках, изредка подрагивая от холода.
– Господи, что вы должны обо мне думать, когда я без приглашения заявилась к вам дом? Если бы я не знала, как вы добры… – Она закрыла лицо ладонями и начала тихонько раскачиваться на стуле. – Ах, мисс Прайер! – глухо простонала она в перчатки. – Вы не представляете, что я натворила! Не представляете, не представляете…
Она расплакалась столь же бурно, как немногим раньше плакала я у нее на плече. Ее странное горе начало меня пугать.
– В чем дело? – спросила я. – Что случилось? Мне вы можете все рассказать, что бы это ни было.
– Да, пожалуй, – проговорила она, несколько успокоенная моими словами. – Пожалуй, рассказать надо. Ах, мне решительно все равно, что теперь со мной будет! – Она подняла на меня красные от слез глаза. – Вы сейчас были в Миллбанке? Значит, знаете, что она сбежала? А вы знаете… вам говорили, как ей это удалось?
Впервые за все время я насторожилась. Внезапно я подумала: возможно, она знает. Возможно, она знает про духов, про наши планы, про билеты – и пришла вымогать деньги, торговаться, требовать.
– Женщины говорят, ее дьявол унес… – сказала я, и миссис Джелф вздрогнула. – Но мисс Хэксби и мистер Шиллитоу полагают, что кто-то взял из одежного склада форменные башмаки и плащ.
Я потрясла головой. Миссис Джелф принялась кусать губы, придавливая их к зубам пальцами. Ее темные глаза ни на миг не отрывались от моего лица.
– Они думают, Селине помог кто-то из тюремных работников, – продолжала я. – Но с чего бы кто-то стал помогать ей, миссис Джелф? Она никому там не нужна, да и во всем мире никому не нужна. Только я одна относилась к ней по-доброму. Только я и…
Миссис Джелф по-прежнему неподвижно смотрела на меня, кусая губы. Потом она моргнула и прошептала, не отнимая пальцев от губ:
– Только вы, мисс Прайер… и я.
Она отвернулась от меня, пряча глаза; а когда я ошеломленно проговорила: «О боже…», она вскричала:
– Значит, вы все же считаете меня безнравственной! Ах! А ведь она обещала, обещала…
Шестью часами раньше я кричала из окна в ненастную ледяную ночь и с тех пор все не могла толком согреться. Но сейчас я словно обратилась в холодный мрамор – вся застыла, только сердце колотилось с такой силой, что я боялась рассыпаться на осколки.
– Что она обещала? – прошептала я.
– Что вы обрадуетесь! Что вы обо всем догадаетесь, но никому не скажете! Я и думала, что вы давно догадались! Иногда вы смотрели на меня так, будто все знаете…
– Ее забрали духи, – сказала я. – Друзья-духи. – Но слова внезапно показались отвратительными, я с трудом их выдавила.
– Ах, если бы… если бы духи! – простонала миссис Джелф. – Но ведь это я, мисс Прайер! Это я украла для нее форменный плащ с башмаками! Это я провела ее через весь Миллбанк – говорила караульным, что со мной мисс Годфри, мол, у нее горло болит, вот и кутается в шарф.
– Вы провели ее?.. – проговорила я.
– В девять часов, – кивнула миссис Джелф. – Такого страху натерпелась – думала, вот-вот завизжу или меня вырвет.
– В девять часов? Но ведь ночная надзирательница, мисс Кадмен, в полночь услышала какой-то шум. Она заглянула в камеру и увидела Селину, крепко спящую в койке.
Миссис Джелф опустила голову:
– Да ничего мисс Кадмен не видела. Она вообще не заходила в блок, покуда мы не ушли, а потом сочинила историю. Я дала ей денег, мисс Прайер, и ввела в грех. Теперь ее саму посадят в тюрьму, если все вскроется. И виновата буду я! О господи!..
Она опять застонала, заплакала и начала раскачиваться на стуле, обхватив себя за плечи. Я смотрела на нее, все еще пытаясь осмыслить услышанное; но ее слова казались раскаленными острыми камнями, крепко ухватить которые я не могла, только переворачивала так и этак в нарастающей панике отчаяния. Не было никаких духов – были только матроны. Миссис Джелф, грязный подкуп и воровство. Сердце мое продолжало бешено биться. Я по-прежнему сидела не шевелясь, подобная мраморной статуе с недвижным взором.
– Но почему?.. – наконец выговорила я. – Почему вы такое сделали… для нее?
Миссис Джелф взглянула на меня, и взгляд ее был ясен.
– Разве вы не знаете? И не догадываетесь? – Она глубоко вздохнула и чуть задрожала. – Селина вернула мне моего сыночка, мисс Прайер! Передавала послания от моего малыша, который на небесах! Приносила мне весточки и подарки разные – так же, как вам приносила послания от вашего отца!
Я окончательно лишилась дара речи. Миссис Джелф теперь уже не плакала, и голос ее, прежде надтреснутый, стал почти счастливым.
– В Миллбанке меня считают вдовой… – начала она и на миг умолкла.
Поскольку я не издала ни звука и даже не пошелохнулась (только сердце мое застучало пуще прежнего и колотилось все сильнее с каждым ее словом), она приняла мой оцепенелый взгляд за выжидательный и заговорила снова. Ну и все мне выложила.
– В Миллбанке меня считают вдовой, и вам я сказала, что служила горничной. Только и то и другое неправда, мисс. Да, замужем я была, но муж мой не умер – насколько мне известно, во всяком случае: я уже много лет его не видела. Я вышла за него совсем молоденькой и впоследствии пожалела, потому как вскорости встретила другого мужчину – джентльмена! – который, мне казалось, полюбил меня всем сердцем. От мужа я родила двух дочек и хорошо о них заботилась, а спустя время опять понесла дитя, на сей раз… стыдно сказать, мисс… от того джентльмена…
Джентльмен ее бросил, а муж избил и выгнал из дому, оставив дочерей себе. С какой ненавистью думала она тогда о своем еще не рожденном ребенке, какие грешные помыслы вынашивала! В Миллбанке она никогда не была жестока к бедным женщинам, осужденным за детоубийство. Видит бог, как близка была она к тому, чтобы стать одной из них!
Миссис Джелф судорожно вздохнула. Я не сводила с нее глаз и по-прежнему молчала.
– Тяжко мне тогда пришлось, – продолжала она, – в нищете да в унынии. Но когда родился ребенок, я его полюбила! Родился он прежде срока и уж такой был хиленький, что казалось, чуть не так тронь – и помрет. Но он выжил, и я стала работать – только ради него! – на себя мне было наплевать. Трудилась с утра до ночи, в самых ужасных заведениях, все ради сыночка моего! – Она сглотнула. – Ну а потом… – (В четыре года ребенок все-таки умер. Ей казалось, жизнь закончилась.) – Уж вы-то знаете, мисс Прайер, каково это – когда у тебя отнимают самое дорогое на свете…
Какое-то время она работала еще в более гнусных заведениях, чем раньше. Но ей было все равно, она согласилась бы и в аду работать…
А потом одна знакомая рассказала про Миллбанк. Жалованье там высокое, поскольку идти в надзирательницы никто не хочет; а ей было достаточно и того, что теперь она сытно питается и получила в свое пользование комнатку с очагом и стулом. Поначалу все арестантки казались на одно лицо.
– Даже… даже она, мисс! Но однажды, где-то через месяц, она вдруг дотронулась до моей щеки и спросила: «Почему вы такая печальная? Разве вы не знаете, что он смотрит на вас и плачет, видя вас в слезах, когда вам следует радоваться?» Ох и напугала же она меня! Я ведь тогда ничего не знала о спиритизме. И понятия не имела, каким даром она наделена…
Я затряслась всем телом. Миссис Джелф взглянула мне в глаза и склонила голову набок:
– Теперь-то нам с вами известно о нем лучше, чем кому-либо другому, верно, мисс? И вот при каждой нашей встрече она передавала мне новую весточку от сыночка. Он приходил к ней по ночам – чудесный мальчуган, сейчас уже восьми лет без малого! Ах, как я хотела увидеть его, ну хоть краешком глаза! И до чего же она была добра ко мне! А уж я-то как ее полюбила! Заботилась о ней, делала для нее даже то, чего совсем не следовало… вы понимаете, о чем я… и все ради него, сыночка моего!.. А когда появились вы – ох и взревновала же я! Просто видеть не могла вас вдвоем! Но она заверила, что у нее достанет сил приносить весточки и мне от моего дорогого мальчика, и вам от вашего папеньки.
– Она так сказала? – тупо спросила я.
– Да, сказала, что вы так часто наведываетесь, чтобы получать послания от него. На самом деле, когда вы начали ходить к ней, мой мальчик стал являться яснее и телеснее прежнего! Он передавал мне поцелуи через ее губы! А еще прислал… ах, мисс Прайер, то был счастливейший день в моей жизни! Вот что он мне прислал, чтобы я всегда носила с собой! – Миссис Джелф запустила руку под воротник и потянула пальцами за золотую цепочку.
Тогда сердце мое толкнулось в груди столь тяжело, что мое мраморное тело наконец раскололось – и все мои силы, моя жизнь, моя любовь, моя надежда хлынули из меня, и во мне ничего не осталось. До той минуты я слушала и думала: «Это все ложь, она сумасшедшая и просто бредит, Селина придет и все объяснит!» Но теперь миссис Джелф вытащила медальон и раскрыла. На ресницах ее опять заблестели слезы, а глаза засветились счастьем.
– Вот, посмотрите, – сказала она, показывая мне золотистый локон Хелен. – Ангелы небесные отстригли прядку с головушки моего мальчика!
Я расплакалась, и она, видимо, решила, что я тронута рассказом о ее мертвом ребенке.
– Да, уж вы-то хорошо понимаете, каково мне было знать, что он приходит к ней! Представлять, как он тянется к ней своей милой ручонкой и оставляет поцелуй у нее щеке, чтоб она передала мне! Ах, безумно хотелось его обнять, до боли хотелось! Прямо сердце рвалось! – Миссис Джелф закрыла медальон, спрятала обратно под платье и погладила сквозь ткань. Конечно же, он висел у нее на груди все последние три месяца…