Только тогда я вспомнила про миссис Джелф. Ее и след простыл. Но когда я тихо прошла в кухню, то обнаружила, что задняя дверь отперта: вероятно, через нее она и скрылась. Должно быть, она видела, как я бегу по улице, хватаю полисмена за рукав и что-то возбужденно говорю, показывая на дом. Бедняжка! Наверняка всю ночь сегодня просидит без сна, покрываясь холодным по́том каждый раз, когда за дверью раздается поступь патрульного констебля, – так же, как просидела всю предыдущую ночь, проливая слезы в тщетном ожидании. Как и я.
18 июля 1873 г.
Сегодня на круговом сеансе вышло шумное происшествие! Собралось всего 7 человек: я, миссис Бринк, мисс Ноукс и 4 новеньких – дама с молоденькой рыжей дочерью и 2 джентльмена, судя по всему пришедших единственно позабавиться. Я заметила, как они шарят глазами – не иначе, искали потайной люк или колесики на ножках стола. Мне показалось, они из тех негодников, которые запросто могут стянуть что-нибудь смеха ради. Отдавая Рут свои сюртуки, они сказали:
– Вы уж, мисс, присмотрите хорошенько за нашими вещами, чтобы духи не умыкнули, и мы вознаградим вас полукроной.
Увидев меня, они поклонились и рассмеялись. Потом один из них взял мою руку и сказал:
– Должно быть, мы выглядим ужасными невежами, мисс Доус. Но знаете, хотя нам и говорили, что вы красавица, я все-таки ожидал встретить здесь жирную старуху. Ведь согласитесь, большинство женщин-медиумов отвечает именно такому описанию.
– Я вижу людей лишь духовными глазами, сэр, – ответила я, а он сказал:
– В таком случае, боюсь, вы очень много теряете каждый раз, когда смотритесь в зеркало. Позвольте же нашим плотским глазам восполнить упущенное.
У него самого были жиденькие бакенбарды и по-женски узкие плечи. Когда мы стали рассаживаться, он ухитрился занять место рядом со мной; а когда я попросила всех соединить руки для молитвы, он спросил:
– Мне обязательно держать руку Стенли? Нельзя ли взять обе ваши милые ручки?
Мать рыжей девушки неодобрительно нахмурилась, а миссис Бринк сказала:
– Похоже, круг у нас сегодня не гармоничный. Наверное, вам не стоит трудиться для нас, мисс Доус.
После такого я уже нипочем не отказалась бы.
Пока мы ждали, джентльмен все норовил прижаться ко мне плечом и один раз шепнул:
– Вот это и называется духовной близостью.
В конце концов он вынул другую свою руку из руки приятеля и положил ладонь на мое голое запястье.
– Круг разорван, – тотчас сказала я, а он воскликнул:
– Ну, мы со Стенли здесь ни при чем! Я по-прежнему чувствую его крепкую руку: он держит меня за рубашку.
Когда я встала и направилась в кабинет, он вскочил с места, выражая желание мне пособить, но мисс Ноукс сказала, что сегодня сама обо всем позаботится. Она застегнула на моей шее бархотку и вернулась на свое место, держа конец бечевки.
– О господи, а без этого нельзя обойтись? – спросил мистер Стенли. – Разве обязательно привязывать ее, как гусыню?
– Именно для таких, как вы, это и делается, – ответила мисс Ноукс. – Думаете, кому-то из нас это нравится?
Когда Питер Квик явился и возложил на меня руку, все затихли. Однако, когда он вышел из кабинета, один из джентльменов рассмеялся:
– Дух забыл переодеться из ночной сорочки!
Когда Питер спросил, есть ли у присутствующих вопросы к духам, джентльмены сказали, что вопрос у них имеется – и вот какой: могут ли духи хотя бы намеком указать местонахождение какого-нибудь ценного клада?
Питер рассердился:
– Похоже, вы пришли просто посмеяться над моим медиумом. Думаете, она вызвала меня из запредельных областей для вашей забавы? Думаете, я проделал трудный путь для того лишь, чтобы надо мной потешались два хлыща вроде вас?
– Лично я понятия не имею, зачем ты явился, – сказал первый джентльмен, а Питер ответил:
– Я явился, чтобы принести вам чудесную весть об истинности спиритизма. А также чтобы принести вам подарки. – Он приблизился к мисс Ноукс. – Вот вам роза, мисс Ноукс. – Потом перешел к миссис Бринк. – Вот вам плод, миссис Бринк. – (Это была груша.)
Таким образом он обошел всех по кругу и наконец остановился перед джентльменами.
– А мне что, цветок или плод? – спросил Стенли.
– Вам ничего, сэр. Но у меня есть подарочек для вашего друга – вот он!
Раздался дикий вопль и грохот отодвигаемого стула.
– Черт бы тебя побрал, негодяй, что за гадость ты мне подкинул?
Оказалось, Питер бросил ему на колени живого краба, и джентльмен, почувствовав, как что-то ползет по нему в темноте, вообразил, будто это какое-то чудовище. Краб был огромный, Питер взял его с кухни, там 2 таких сидели в ведерках с морской водой, придавленные тарелками с 3-фунтовыми гирями, чтоб не выбрались. Конечно, это я узнала позже, а сперва только догадывалась, потому что, когда Питер вернулся в кабинет и положил ладонь мне на лицо, она пахла ужасно странно. Джентльмен все вопил в темноте, и мистер Стенли встал, чтобы найти и зажечь лампу. Когда меня наконец вывели из кабинета, я увидела, что краба раздавило опрокинутым стулом: под проломленным панцирем виднелось розовое мясо, но клешни еще подергивались. Джентльмен отряхивал брюки, в пятнах от соленой воды.
– Да уж, славную шутку сыграл со мной ваш дух! – сказал он мне, а миссис Бринк тотчас строго сказала:
– Вам не следовало сюда приходить. Питер расшалился по вашей вине, от вас исходят низменные влияния.
Однако, когда 2 джентльмена ушли, мы рассмеялись.
– Ах, мисс Доус, как же Питер вас ревнует! – воскликнула мисс Ноукс. – Мне кажется, он убить за вас готов!
Потом, когда я стояла, прихлебывая вино из бокала, ко мне подошла другая дама и отвела в сторонку. Она выразила сожаление по поводу непристойного поведения джентльменов. Сказала, что встречала молодых спириток, которые принимались кокетничать с подобными мужчинами, и она рада, что я до такого не опустилась. Затем она сказала:
– Нельзя ли попросить вас взглянуть на мою дочь, мисс Доус?
– А что с ней? – спросила я.
– Она постоянно плачет. Сейчас ей 15, и с 12 лет она плачет практически каждый день. Я говорю ей, что она все глаза выплачет!
Я сказала, что надо бы посмотреть на нее поближе, и дама позвала:
– Маделина, поди сюда!
Когда девушка подошла, я взяла ее за руку и спросила, какое впечатление произвел на нее Питер. Она сказала, что просто в восторге. Он подарил ей винную ягоду. Сама она не из Лондона, а из Бостона, что в Америке. Там она знавала многих спиритов, но таких одаренных, как я, еще ни разу не встречала. Девушка показалась мне совсем юной.
– Вы можете как-нибудь ей помочь? – спросила мать.
Я ответила, что не уверена. Пока я раздумывала, Рут подошла забрать у меня бокал. Увидев девушку, она притронулась к ее голове и сказала:
– Ах, какие чудесные рыжие волосы! Уверена, Питер Квик хотел бы взглянуть на них еще раз.
Рут считает, что с девушкой все отлично получится, если только мать согласится отпускать ее к нам одну. Зовут ее Маделина Анджела Роуз Сильвестр. Она должна прийти завтра в половине третьего.
Не знаю, который час. Часы остановились, завести их некому. Город объят тишиной, – думаю, сейчас три или четыре пополуночи: самое безмолвное время суток, между стуком поздних экипажей и грохотом первых повозок, катящих на рынок. На улице ни ветерка, ни дождинки. Окно затянуто морозным узором, который – хотя я пристально на него смотрела целый час, а то и дольше! – разрастается слишком медленно и тайно, чтобы уловить глазом.
Где теперь Селина? Спится ли ей? Я посылаю мысли в ночь, я пытаюсь нащупать свитый из тьмы провод, который однажды, казалось, связывал меня с ней, туго натянутый между нами. Однако ночь такая густая, что мысли мои сбиваются с пути и безнадежно теряются в ней, а свитый из тьмы провод…
Не было никогда никакого провода, не было пространства, в котором соприкасались наши души. Было лишь мое страстное желание – и ее равно страстное желание, настолько похожее на мое, что казалось моим собственным. Теперь во мне нет страсти, нет трепета жизни – Селина все забрала, не оставив мне ничего, кроме пустоты. Пустота, она очень тихая и легкая. Разве что трудно водить пером по бумаге, когда вся ты состоишь из пустоты. Посмотрите на мой почерк! Это неверный почерк ребенка.
Пишу последнюю страницу. Весь мой дневник уже сожжен. Я развела огонь в камине и побросала туда страницы. Когда неровные строчки заполнят этот листок, он отправится следом за остальными. Как странно писать в никуда, для летучего дыма! Но пока дышу, я должна писать. Вот только перечитать написанное я совершенно не в силах. Когда попыталась, я будто бы увидела на страницах липкие белые следы, оставленные взглядом Вайгерс.
Я думала о ней сегодня. Вспомнила, как она появилась у нас, как Присцилла смеялась и называла ее дурнушкой. Вспомнила, как ее предшественница, Бойд, плакала и говорила, что в доме водятся привидения. Думаю, на самом деле у нее и мыслей не было ни о каких привидениях. Думаю, Вайгерс просто пригрозила ей или подкупила…
Я вспомнила, как Вайгерс, неуклюжая, туповатая Вайгерс, недоуменно хлопала глазами, когда я спросила, кто принес апельсиновые цветы в мою комнату; как она сидела за моей приотворенной дверью, слушая мои вздохи и всхлипы и скрип пера по бумаге… тогда она казалась очень доброй ко мне. Я вспомнила, как она приносила воду для умывания, зажигала лампы, доставляла с кухни подносы с едой. Сейчас никто поесть не подаст, и мой неумело разведенный огонь уже дымит, и плюется искрами, и сникает. Мой ночной горшок не опорожнен, и в темном воздухе висит кислый запах.
Я вспоминаю, как Вайгерс одевала меня, расчесывала мне волосы. Вспоминаю ее крупные крепкие руки. Теперь я знаю, чья рука окунулась в горячий жидкий воск, чтобы оставить слепок с руки духа; и когда вспоминаю ее пальцы, в моем воображении они разбухают и желтеют в костяшках. Представляю, как она трогает меня пальцем, и он нагревается, размягчается, плавится, оставляя на мне восковой след.