Я думаю обо всех женщинах, которых она трогала и запятнала своими восковыми пальцами, о Селине, наверняка целовавшей эти тающие руки, и я исполняюсь ужасом, завистью и горем, потому что остаюсь никем не тронутой, одинокой и никому не нужной.
Вечером к дому опять подходил полисмен. Опять дергал за колокольчик и вглядывался в пустой темный холл. Может быть, в конце концов он решил, что я уехала к матери в Уорикшир. А может быть, и нет. Может быть, завтра он вернется снова. Тогда застанет здесь кухарку и велит ей пойти постучать в мою дверь. Она увидит, что со мной что-то неладно. Сбегает за доктором Эшем и, вероятно, за соседкой, миссис Уоллес, а они пошлют за матерью. А потом – что? Бурные слезы или оцепенение горя, и опять лауданум, или хлорал, или морфий, или парегорик – этот препарат я еще не пробовала. Потом полгода в постели, как в прошлый раз, и визитеры, входящие в мою комнату на цыпочках… Потом постепенное возвращение к установленному матерью распорядку жизни – карты с Уоллесами, медленно ползущая стрелка часов, приглашения на крестины новорожденных Присциллиных детей… А одновременно – следствие в Миллбанке, и теперь, когда Селины нет рядом, я не уверена, что сумею лгать за нас обеих…
Нет.
Я вернула свои разбросанные книги на полки. Закрыла дверь гардеробной и заперла окно на щеколду. Убралась в комнате наверху. Смятый жестяной кувшин и осколки умывальной чаши спрятала, изорванные простыни, коврик и платья сожгла в своем камине. Сожгла гравюру Кривелли, план Миллбанка и апельсиновый цветок, хранившийся в этой тетради. Сожгла бархотку и испачканный кровью носовой платок, который миссис Джелф выронила на ковер. Папин сигарный нож я аккуратно положила обратно на стол. Стол уже покрылся слоем пыли.
Интересно, какая новая служанка сотрет эту пыль? Думаю, сейчас один вид любой служанки, делающей передо мной книксен, привел бы меня в содрогание.
Я налила в чашу холодной воды и умылась. Промыла рану на шее, тщательно расчесала волосы. Кажется, больше нечего приводить в порядок, или уничтожать, или прятать. Я оставляю все на своих местах, здесь и повсюду.
То есть все, кроме моего письма к Хелен; но оно так и останется лежать на столике для корреспонденции в холле дома на Гарден-Корт. Ибо, когда я уже собралась поехать туда, чтобы его забрать, я вдруг вспомнила, как осторожно Вайгерс несла его к почтовому ящику – и тогда подумала обо всех письмах, которые она отправляла отсюда, обо всех посылках, которые здесь получала, и обо всех ночах, когда она сидела в своей полутемной комнате надо мной и писала о своей страсти, как я писала о своей.
Как выглядела ее страсть на бумаге? Не могу представить. Я слишком устала.
Ах, я устала до смерти! Наверное, во всем Лондоне нет никого и ничего, объятого такой бесконечной усталостью, – разве только Темза, под стылым небом текущая своим вековечным путем к морю. Какой глубокой, какой черной и густой кажется вода сегодня ночью! Какой гладкой кажется поверхность реки! Как холодны, должно быть, ее глубины!
Селина, скоро ты будешь под ярким солнцем. Ты закончила свое хитрое плетение, ты держишь последнюю тонкую нить моего сердца. Когда она оборвется – почувствуешь ли ты?
1 августа 1873 г.
Час поздний, в доме тихо. Миссис Бринк в своей спальне, уже распустила прическу и перевязала волосы лентой. Она ждет меня. Пускай подождет еще немного.
Рут скинула туфли и лежит на моей кровати. Курит папироску Питера.
– Зачем ты все строчишь? – спрашивает она, а я отвечаю, что пишу для своего Хранителя, он ведь неустанно следит за мной во всех моих деяниях.
– Для него? – Рут смеется, ее темные брови сдвигаются, плечи трясутся. Нельзя, чтобы миссис Бринк нас услышала.
Рут умолкает и неподвижно смотрит в потолок.
– О чем ты думаешь? – спрашиваю я.
– О Маделине Сильвестр, – отвечает она.
За последние 2 недели Маделина приходила к нам 4 раза, но она все еще сильно нервничает, да и вообще, мне кажется, слишком юна для того, чтобы Питер ее развивал.
Но Рут говорит:
– Дай лишь Питеру разок взяться за нее толком, и она от нас уже никуда не денется. Знаешь, как она богата?
Кажется, я слышу плач миссис Бринк. Луна за окном стоит высоко – молодая луна, держащая в своих объятиях старую. В Хрустальном дворце все еще горят огни, очень яркие на фоне черного неба. Рут по-прежнему улыбается. О чем она сейчас думает? О деньгах крошки Сильвестр, отвечает Рут, и обо всем, что мы сможем сделать, заполучив такие деньги.
– Неужто ты полагала, что я буду вечно держать тебя в Сиденхаме, когда в мире полно прекрасных мест? Я воображаю, как очаровательно ты будешь выглядеть во Франции или в Италии. Воображаю, как дамы там станут завистливо глазеть на тебя. Воображаю всех этих худосочных английских леди, приехавших туда в надежде поправить здоровье на теплом солнце.
Она затушила окурок. Мне уже пора идти к миссис Бринк.
– Помни, чья ты девочка, – говорит Рут.
Примечания
Хрустальный дворец – выставочный павильон, построенный в Гайд-парке к Всемирной выставке 1851 г., а впоследствии разобранный и перенесенный в лондонское предместье Сиднем-Хилл.
…тюремных гравюр Пиранези… – Джованни Баттиста Пиранези (1720–1778) – итальянский архитектор и художник-график. Серия гравюр «Фантастические изображения тюрем» – одна из его самых известных работ.
«Ты положил беззакония наши пред Тобою, и тайное наше пред светом лица Твоего». – Псалтирь, 89: 8
…ангелов с картин Кривелли. – Карло Кривелли (1430–1495) – итальянский художник, автор картин на религиозные сюжеты в позднеготическом стиле.
Потом спросила, помнит ли она роман мистера Ле Фаню про богатую наследницу, которую выставляют сумасшедшей. – Джозеф Шеридан Ле Фаню (1814–1873) – ирландский писатель, продолжавший традиции готической прозы; автор классических рассказов о привидениях. Здесь имеется в виду его роман «Дядюшка Сайлас» (1864).
Меласса – кормовая патока, сиропообразная жидкость темно-бурого цвета.
Да, мужи разнятся, / Как небо и земля между собою, / А худшие и лучшие из женщин, / Как ад и Небо. <…> Да, заметила мать, Теннисон сказал про женщин очень верно… – Альфред Теннисон (1809–1892) – знаменитый английский поэт Викторианской эпохи. Здесь цитируется его баллада «Мерлин и Вивьен» из сборника «Королевские идиллии» (1862) в переводе В. Лунина.
«Ньюгейтский справочник» – книжное издание, включавшее в себя биографии преступников, отбывавших наказание в Ньюгейтской тюрьме. Выпускался с 1774 г.
Меня поставили на ступальное колесо… – Ступальное колесо представляло собой горизонтальный цилиндр с 24 ступенями снаружи; иногда его приспосабливали для тюремных нужд, в частности для перемола зерна.
…картина «Саул у Аэндорской волшебницы». – Аэндорская волшебница – персонаж Ветхого Завета, колдунья из Аэндора, вызвавшая по просьбе царя Саула накануне решающей битвы дух покойного пророка Самуила для предсказания судьбы.
Одическая сила – гипотетическая витальная энергия, или жизненная сила, названная так в честь Одина, верховного бога в германо-скандинавской мифологии.
«Крошка Доррит» – опубликованный в 1857 г. роман Чарльза Диккенса (1812–1870).
…в доме Карлейлей. – Томас Карлейль (1795–1881) – британский писатель, публицист, историк и философ. С 1834 г. жил в районе Челси со своей второй женой Джейн, в девичестве Уэлш (1801–1866), ныне признанной одним из ярчайших представителей эпистолярного жанра.
…настоящий франт… с Сэвил-роу. – Сэвил-роу – лондонская улица, где расположены дорогие ателье мужской одежды.
…«проблески и зыбкие намеки», по выражению мистера Теннисона… – Цитируется строка из поэмы Альфреда Теннисона «Памяти А. Г. Х.» (1850).
«Аврора Ли» – роман в стихах английской поэтессы Элизабет Браунинг (1806–1861). Аврора Ли, дочь англичанина и итальянки, рождается во Флоренции. В раннем детстве она лишается матери; ее воспитывает отец-ученый, прививающий ей любовь к наукам, после смерти которого ее отправляют к тетушке в Англию. Аврора пробует свои силы в поэзии и отвергает брачное предложение своего кузена Ромни, когда тот говорит, что женщинам недостает чувства и ума, чтобы стать подлинным художником. От интриганки леди Вальдемар, влюбленной в Ромни, она узнает, что он собирается жениться на девушке низкого происхождения Мэриан Эрл. После разговора с Мэриан Аврора сообщает Ромни, что одобряет его выбор, однако впоследствии понимает, что сама питает к нему нежные чувства. Стараниями леди Вальдемар свадьба расстраивается. Спустя время Аврора решает уехать в Италию в поисках вдохновения и продает свою рукопись, чтобы получить деньги на поездку. По пути она останавливается в Париже, где случайно встречает Мэриан Эрл, которая рассказывает, что по милости злокозненной леди Вальдемар оказалась в борделе и забеременела в результате насилия. Она сумела сбежать оттуда и родила ребенка. Аврора увозит Мэриан с сыном во Флоренцию, однако вдохновения там так и не находит, но питается горько-сладкими воспоминаниями о детстве. Между тем ее книга, изданная в Англии, пользуется успехом. Через несколько лет Аврору разыскивает в Италии Ромни и говорит, что эта книга – истинное произведение искусства. Аврора понимает, что любит его и что в своей любви к нему обретет творческое вдохновение. Ромни признается, что он ослеп, и в финале поэмы Аврора в библейских метафорах описывает ему прелести пейзажа.
И к выходу в глубокой тишине… – Строки из поэмы английского поэта-романтика Джона Китса (1795–1821) «Канун Святой Агнесы» цитируются в переводе С. Сухарева. Главные герои поэмы – влюбленные Маделина и Порфиро, разделенные общественным неравенством, которые совершают побег в ночь накануне дня Святой Агнесы.
…В уме пожар, в душе томленье… – строки из стихотворения «К Констанции, поющей» английского поэта Перси Биши Шелли (1792–1822). Впервые опубликовано в сборнике «Посмертные стихотворения» (1824).