И энергия этой земли тоже так считала. Сила клубилась, дрожала, охотно шла на призыв. Энергия нарастала, как приливная волна, музыка звучала всё громче, подхваченная пением духов и игрой неземных инструментов, гром грохотал, ветры носились в воздухе, а высоко в небесах прекрасная вилия расправила свои крылья. А потом она замерла, и сила хлынула сквозь её тело, дикая и первобытная…
Он прикрыл глаза, наслаждаясь. Он пережил уже множество годовых циклов, но поворот Колеса Года здесь и сейчас ощущался очень реальным, очень острым, звеняще-настоящим… Костры, и ветер, и скошенная трава, и обмелевшая тёплая река… И свобода.
И больше ничего.
Он провалился в это ощущение, как в тёплую воду, и пропустил момент…
— Братец-суховей? — её голос был тих и отрывист, но для него звучал громче всяких там идиотов с их судьбоносными трубами. Он тут же распахнул глаза, и вот же она — стоит по колено в воде, прямо перед ним, и река играет с подолом её одежд, а венок в её руках прекрасен и ярок.
Она слегка задыхалась после бешенного танца, щёки покраснели, грудь вздымалась судорожно, но глаза смотрели серьёзно и пытливо.
Глаза тоже другие, но в тот момент, когда пламя костров отражалось в них, ему вдруг показалось, что они всё те же.
Рыжие, как пески Сахары.
— О чём ты так серьёзно думаешь этой праздничной ночью, сердце моё? — спросила она.
— О песке далёких пустынь, — ответил он, что было, в принципе, точно.
Но не совсем.
Она улыбнулась странной улыбкой, от которой веяло пеплом и полынью.
— Ты скучаешь по дому, суховей, — сказала она мягко, и это не был вопрос. — Ты залетел так далеко, в чужие края. Это нормально — скучать.
Он рассмеялся.
Он мог бы сказать ей, что к него нет дома, но это было бы враньё.
Другой вопрос, что его дом не имел отношения к территории как таковой. Просто у его дома были глаза цвета заката, цвета песков Сахары. Но он не хотел ей этого говорить.
Сегодня, если уж на то пошло, была её ночь. Нечего забивать ей голову всякими глупостями.
— Скучать по дому может только тот, у кого есть этот самый дом, — ответил он чуть насмешливо. — Таким, как я, это не так уж и важно. Мой дом там, где дует ветер.
— Если ты так говоришь, — она не выглядела убеждённой. Его это не удивило.
Для неё дом нынче значил много — намного больше, чем в прошлых воплощениях. Издержки культуры, особенности эпохи, последствия воспитания… Он это понимал. Он не смел бы вмешиваться, как бы ни хотелось. По сути, он и так провёл с ней много времени, опекая с самого раннего детства, летая в облике почтового голубя по всем её поручениям, следуя пушистым котом, и одной из подруженек, которую потом никто не мог вспомнить, и нянькой, и тенью… Он и дальше будет за ней следовать, конечно. Но всё так же, издали. Он хотел бы быть к ней ближе, но — не в этой жизни, где дом и семья так важны для неё, где она столь сильно верит в любовь и женские чары, где она хочет быть достойной дочерью своих родителей…
Ему этого всего не понять, конечно.
Он деймон, он гений воздуха, он никогда не ходил по земле в человеческом теле, потому всё вышеперечисленное ему чуждо и неинтересно. Всё, что лежит за пределами искусства, тайных знаний, чар и духовных практик, для него остаётся простой потерей времени, в лучшем случае — приятной забавой. Он скорее презирает эту сторону человеческой природы, пережиток стайного периода, инстинкт продолжения рода, который по неведомой ему причине принято романтизировать...
Но это она, и он будет уважать её решения, какими бы странными они ни казались, какую бы горечь ни приносили. Здесь и сейчас она хочет быть уважаемой частью человеческого общества, потому он не потащит её за собой в неизвестность, как бы ни хотелось.
Он так решил.
— Не стоит тратить эту ночь на разговоры со мной, — сказал он так мягко, как мог. — Для меня все повороты Колеса Года похожи, как один, потому что я не старею и не молодею. Как бы ни менялся мир вокруг меня, я сам останусь прежним, но ты… С тобой совсем другая история. Эта ночь для тебя, и она не повторится. Так что не трать её на духов, которые всё равно никуда от тебя не денутся. Тебе ведь надо что-то сделать с этим венком, правда? Ты сегодня плясала в кругу, так что любой будет счастлив принять от тебя этот дар. Так что иди и наслаждайся вечером!
“А я прослежу, чтобы тот, кого ты выберешь, не навредил тебе, — пообещал самому себе он, зная, что ни за что не нарушит. — И присмотрю, чтобы со временем он бегал за тобой, как собачонка. Я никогда не позволю тебе быть нежеланной, никогда. Ты не попросишь об этом, но тебе и не надо просить: я сломлю волю любого, кого ты захочешь для себя, и брошу его сердце к твоим ногам, как дешёвую безделицу. Нет на свете душ, сердец и игрушек, которые я не подарил бы тебе. И сегодня ты получишь того, кому захочешь отдать этот венок. Это подарок, который я тебе обещаю.”
Вслух он бы этого не сказал, конечно, не сказал. Да и не пожелала бы она подобное принять: она превыше прочего ценила волю, и это качество было из тех немногих, что оставались неизменны от воплощения к воплощению.
Но он был суховеем, и здесь, в этих землях, его призывали обычно именно для любовных заклятий. “Иссуши душу её, чтобы она жаждала лишь меня, как глотка воды,” — именно с такой просьбой обычно обращались к нему. Он делал, забирая взамен плату.
И что же ему, быть сапожником без сапог? Он будет устраивать всяким посторонним ведьмам и ведьмакам счастье, а его душа не получит желаемого? Такого не будет, само собой.
Он даст ей любого, кого она пожелает. Это будет его вклад в празднование этой ночи.
— Любой будет счастлив принять от меня венок? — спросила она медленно. — Ты и правда в это веришь? Или просто говоришь, чтобы подбодрить? Я не настолько хороша, Шази. Не льсти попусту.
— Я в этом уверен, как мало в чём, — усмехнулся он.
Здесь, на этом празднике, почти нет духов, способных перебить его силу — а с теми, что есть, он сумеет договориться.
Между тем, она нервничала.
Он ненавидел, как она нервничала, не выносил выражение страха и неуверенности в этих глазах. Кого она могла желать? Кто мог стоить таких эмоций? Он держал в уме несколько возможных кандидатур, наиболее вероятной из которых казался княжеский сынок — между ними давно уже что-то намечалось, и родня с обеих сторон уже вовсю вела разговоры.
Сам князёнок был так себе, если честно. Младший отпрыск третьей жены, не особенно важная птица в глобальном смысле, потому его и выпихнули сюда… Но по местным меркам, возможно, юноша вполне тянул на прекрасного принца.
Но не для деймона. Его изводила сама мысль, что драгоценная душа может бояться из-за предстоящего объяснения с таким ничтожеством.
— Ты получишь, кого бы ни пожелала. Обещаю тебе, — он добавил в голос чар. — Кому бы ты ни отдал свой венок, тот будет твоим так долго, как будет на то твоя воля.
— Тебе стоит осторожней обращаться с обещаниями, — ему почудилось нечто в её глазах, но он решил разобраться позднее. — Они опасны.
— Не в данном случае.
Её улыбка казалась странной, торжествующей и горькой одновременно.
— Да будет же по слову твоему, — сказала она.
И протянула ему венок.
-
Что же, ему, наверное, следовало это предвидеть.
Следовало помнить: в любом веке, в любом теле, она всегда умела его удивлять.
И что, спрашивается, ему делать с этим теперь? Что ему делать с ней?
Он вздохнул.
Как он мог забыть, что она ещё очень молода? Даже если сейчас, в отсвете костров, глаза её и кажутся старыми, на самом деле она почти что непозволительно юна. И, в этом воплощении, поразительно романтична. А какую юную деву в определённый период времени не прельщает нечто демоническое?
Юности нравится запретное, овеянное тайной, будоражащее воображение. Будь всё иначе, так называемых “невест духов” не становилось бы так много. Нет, всё понятно с теми, кого приносят в жертву добрые родственники (и в этом смысле он был рад, что ведомства запрещают подобное, хотя и понимал прекрасно: жертвы всё ещё будут, просто другие). Но многие девушки становились невестами духов по собственной инициативе. Кот-то не от хорошей жизни, кто-то во имя власти, но самый большой процент приходился на желающих получить в своё распоряжение бессмертного, таинственного и прекрасного, который будет любить только её одну.
По факту, редко хорошо кончалось. Настолько редко, что истории можно пересчитать по пальцам одной руки. Проблема только в том, что обычно именно эти случаи пересказывали охотней всего: люди любят всё романтичное. Вот только…
— Я не человек, душа моя, — сказал он мягко, — я не могу этого принять.
— Так уж не можешь? — сверкнула глазами она. — Не ты ли обещал, что тот, кому я отдам венок, будет моим? Да ещё и так долго, как я пожелаю? И что же теперь с твоим обещанием?
Стоит признать: это был случай, когда он, демон, был пойман в ловушку некорректно созданного контракта. Это было весьма непрофессионально с его стороны — и, что хуже, он не совсем понимал, что с этим теперь делать.
Не то чтобы он не был готов дать ей многое.
Но — не всё, что угодно.
В конечном итоге, из них двоих именно он станрше на тысчонку-другую лет.
— Я и так принадлежу тебе, как деймон принадлежит хозяину, — заметил он спокойно. — Ты отдаёшь мне этот венок, потому что хочешь надо мной больше власти?
Странное выражение промелькнуло на её лице. Кажется, она была… обижена?
— Этот венок не имеет ничего общего с властью, — заметила она.
— Разве? А мне вот кажется иначе. Ты говоришь “принадлежать тебе”, и что это, если не власть?
Она покачала головой.
— Для тебя, быть может, всё — власть, в угоду твоей природе. Но… — она оборвала себя, будто запретив продолжать. — Ты прав, я была груба. Я поняла… неверно. И возжелала слишком много. Мне нет оправдания.