Можно сказать, что при дневном свете, более-менее подробно, увидел свое родное село спустя 8 лет после окончания школы. И офонарел!
Развал инфраструктуры только начинался еще, это не так в глаза бросалось, но дома выглядели заметно менее ухоженными, больше бурьяна у подворий было… Дом Культуры стал похож… обшарпанный какой-то стал. Публика — нарко-алкогольный шалман. Молодежь, как с другой планеты, планеты бичей.
И пьяных! Среди белого дня! Почти все! И дети — грязные по большей части. Такого никогда не было.
Я еще в школе учился, когда в Ленинском был построен один из самых крупных и современных в стране молочных животноводческих комплексов, были еще свиноферма на 20 000 голов и репродуктивная молочно-товарная ферма. Изменились они капитально. Описать изменения можно одной фразой: всё утонуло в говне!
Конечно, я многого не ожидал от села, всё-таки нас, студентов сельхоза, в хозяйства для помощи в проведении противоэпизоотических мероприятий вывозили, но то были совхозы так себе, не выдающиеся. Но Хорольский совхоз! У нас даже молодежь от городской не отличалась. И здесь сразу — такое.
Начал я замещать ветеринара животноводческого комплекса, который ушел в отпуск. Коммуниста Серегу Лактина, ветфельдшера по образованию. Ветфельдшер на ставке врача — тогда нормальная практика была. Даже главный ветврач совхоза был фельдшером. Специальность остродефицитная.
Сама ветеринарная амбулатория и ветаптека были в нормальном состоянии. Почти больница. Санитаркой была женщина непьющая и аккуратная, чистоту и порядок поддерживала на уровне.
Но комплекс! Принял я от Лактина в первый день амбулаторию и аптеку, пошел посмотреть комплекс и ухнулся в навозную жижу на территории по пояс… Не буду описывать остальное. И так, наверно, всё понятно. Говно и мухи, мухи, мухи! И говно. Всё засрано.
Надои — чуть-чуть не дотягивали до 2 тысяч литров на корову. Падеж телят — почти 30%. Никакого экстрима — нормально для животноводства СССР к концу 80-х.
Доярки и телятницы. Я же матери всю школу помогать ходил на ферму. Нормальные женщины работали. А остались непьющими две коммунистки (о работе которых расскажу кое-что «хорошее», там есть что сказать). Остальные… Бедные женщины!
Счастливый народ СССР! Зажравшиеся потребители! Только негодяй, конечно, мог о спивающемся и опускающемся народе говорить, что он сам в этом виноват.
Достаточно было посмотреть на условия работы доярок, чтобы понять причину алкоголизма. Зарплата плясала в районе ста рублей почти у половины, особенно у молодых. Остальные, кто постарше, с большим опытом — примерно на полсотни больше зарабатывали. Коммунистки — около 300. Работа… Ну, вы поняли, наверно уже — не сахар. И еще, как я писал, хоть лбом пусть эта доярка головой стену сарая разобьёт, но она надои в своей группе коров не поднимет. Не от нее это зависит. И все они ненавидели этих двух коммунисток. Я думаю, что если бы им дали волю, то подняли бы на вилы этих партийных товарищей, как когда-то помещиков.
Коммунистки были передовиками производства и орденоносками. Потому что партия использовала их для собственной окончательной дискредитации. Производственные показатели (и зарплату, соответственно) этим двум теткам делали элементарно просто: коров, которые в их группах теряли продуктивность (яловость, болезни вымени, кетоз) передавали менее сознательным и совсем не партийным, а взамен из других групп — самых удойных. И процесс этот был постоянным. Ну, естественно, и корма получше, комбикорма по-больше…
И это паскудство, конечно, было на глазах всего коллектива. Отличная политико-воспитательная работа!
Меня в то время, конечно, больше занимала проблема падежа телят. И вот за разрешением этой проблемы, я пришел к выводу, что социалистический способ хозяйствования, если его специально не гнобить, конкурировать с частной собственностью не может. Это будет не конкуренция. Это будет уничтожение, циничное уничтожение капитала. Именно поэтому при Сталине 27% прирост производства ежегодно был. Просто потому, что социализму мешать не нужно. И «мобилизационная экономика» здесь не при чем. Просто людям нужно отдать хозяйственную инициативу. Капитализм победил феодалов потому, что он более широкие круги населения включал в активную экономическую жизнь. Коммунизм ВСЁ население в это включает.
А в позднем СССР после Сталина народ был выброшен из активной экономической жизни…
Телята на ферме дохли, как мухи, от болезни, которую знала только советская ветеринария. Называлась она «диспепсия телят». Короче, расстройство пищеварения. Этиология изучалась десятилетиями, писались тысячи диссертаций. Больше нигде в мире такой болезнью телята не болели. Заболевали с недельного возраста. Понос, обезвоживание, интоксикация — смерть. Лечение — что ни делай, хоть под капельницей сутками держи — эффект — летальность 50%. Даже выше.
Заболеваемость — да почти поголовная. Только очень немногие из этих малышей почему-то не были подвержены. Рождались, наверно, в рубашках.
Только чего там диссертации было писать, если причина болезни была в технологии! Умы из Минсельхоза, ведя животноводство по экстенсивному пути, так увеличили нагрузку на доярок, что доить коров стали не три раза в день (а только что отелившихся — 4), как было еще в начале 70-х, а два раза. Естественно, и телят начали кормить 2 раза в сутки. Представляете, фактически новорожденного ребеночка, кормить 2 раза в сутки. Сколько он проживёт?
Так и этого мало. У коровы 4-камерный желудок: сетка, книжка, сычуг и рубец. В этих камерах поочередно происходит переваривание грубого корма под воздействием желудочного сока и микрофлоры. У теленка работает только один сычуг, он сена не ест еще, поэтому остальные отделы желудка бездействуют, и нормальной для их работы микрофлоры там пока нет. Если в них попадет молоко, то оно там не будет перевариваться, а просто загниёт. Экстенсификация привела к тому, что нагрузка и на телятниц выросла, у них в группах телят стало в два раза больше. И с молчаливого согласия зоотехников телят перестали выпаивать из сосок. Двухлитровые банки с черными резиновыми сосками были выброшены, телятам молоко наливали в ведра. Так быстрее и проще. Только из ведра животное пьет большими глотками, поэтому пищевод переполняется и молоко попадает не только в сычуг, но и в другие отделы желудка. Там оно начинает гнить. Интоксикация, понос, обезвоживание. Нарастание интоксикации — смерть.
Вообще-то это при Сталине называлось вредительством, и потомки ответственных за такое отношение к социалистической собственности становились детьми врагов народа…
И у меня возникла идея поменять технологию так, чтобы можно было вернуться к 3–4-х разовому доению коров. И при этом, чтобы не увеличивать продолжительность рабочего дня. Стал я проводить хронометраж всех технологических процессов — не получалось. Оказалось, что и так, только работая почти на бегу, доярка укладывалась в 8-м часов. Отсюда и физическая, и моральная усталость. Даже времени толком на приведение рабочего места не оставалось. Даже вымя не успевали толком мыть, поэтому молоко было обсеменено микрофлорой и сортность его снижалась, что на зарплате сказывалось опять же.
Выхода не находилось. А подсказал мне идею скотник. Дядя Гриша Руденко. Ровесник моего отца, только он один из немногих мужиков того поколения не пил. У него язва желудка была. И дядя Гриша как-то мне рассказал, что когда появились первые доильные аппараты, то сначала в нашем совхозе, еще в 60-е годы, коров перестали делить на группы и закреплять их за каждой отдельной дояркой. Какое-то время женщины доили всех подряд. Стадо стало единым. Продолжалось это буквально несколько дней, потом бригадиру и зоотехнику указали, что бухгалтерия не знает, как зарплату начислять…
Черт, а ведь закрепление за каждой дояркой коров нужно было только при ручном доении! Корова не к личности человека привыкает, а к рукам доярки, к ее манере за вымя дергать. При аппаратном доении — животному разницы нет, кто приляпает к вымени агрегат — он одинаково у всех работает.
И если, ликвидировать эту групповщину, которая была похожа на внедрение элементов частной собственности на советской молочной ферме, то что получается? А получается возможность запустить процесс разделения труда, весь технологический процесс разделить между работниками, технологические операции вести не последовательно, а параллельно. Операции кормления, чистки навоза, санитарной подготовки вымени, снаряжения доильных аппаратов, доения, дезинфекции оборудования… можно вести параллельно, если за каждую операцию будет отвечать отдельный человек, а не один работник будет их все производить. И по моим расчетам, рабочий день при двухразовом доении сокращался с восьми до трех с небольшим часов. Если добавить еще одну дойку, то даже при этом времени оставалось и хвосты коровам мыть (хвост в навозе — минус 10% удоя, там нервных рецепторов много, их раздражение налипшим говном такой эффект даёт), и стены белить.
А если не будет «групповщины», то заработает молокопровод и женщинам не придется таскать молоко в бидонах к приемщику. В условиях же, когда каждая под себя гребёт, этот молокопровод из прочнейшего стекла «коровы рогами разбивают»…
Начал я эту идею свою в массы запуливать. Директор комплекса (была отдельная должность директора молочного комплекса в совхозе) на меня посмотрела, как на обкурившегося местной коноплей. Зоотехник, тоже представитель прекрасного пола после сельхозтехникума, вообще ничего не поняла, так и ответила: «А какая разница? Эта же работа всё-равно одними и теми же людьми делается?». Дальше объяснять ей было что-то бесполезно. Тетка и так нормально себя чувствовала. Спокойно.
Оставалось только низшее звено. Доярки. Те, кто по-старше, относились ко мне строго критически. По их мнению я был ветврач так себе. Потому что я упорно не желал колоть их коровам бициллин. Вот тот, кого я подменял, Серега Лактин, если ему доярка говорила, что корова какая-то не такая, заболеть, наверно, хочет, разводил флакончик бициллина и делал корове укол, она потом не заболевала. Я первое время пытался им объяснить, что бициллин — антибиотик, им лечат инфекционные заболевания и доза там — не флакончик. Флакончик — человеку, а корова весит в 7–8 раз больше человека, поэтому нужно столько же флакончиков для одной инъекции корове. А колоть один флакончик — только микрофлору выращивать, устойчивую к бициллину. Не верили. Серега же колол!