– Я сниму рюкзак, пойду к тебе! – кричит Шубу-Ухай.
– Нет, не нужно! – отвечает уполномоченный. – Я подожду, пока эта вода закончится!
Горохов знает, что в степи такие ливни не бывают долгими. Но это, правда, в степи. А здесь… И тут снова всё вокруг вспыхивает белым, слепящим светом, а через пару минут по небу опять прокатывается какой-то ужасный грохот. Вот этого всего в степи он точно не видел.
Глава 19
Миша что-то прокричал ему, но он не разобрал слов и остался стоять, глядя, как вода омывает ему ноги. А через респиратор дышать уже трудно, фильтры промокли, и он снял его. И продолжил стоять, правда, теперь он уже не стеснялся опираться на винтовку. Кажется, в рюкзак наливается вода, он весит уже килограмм сорок, что ли.
А пока уполномоченный думает о тяжелеющем рюкзаке, проходит минута. Другая. Но ливень не унимается. Хлещет и хлещет. А он стоит и стоит посреди реки, боясь пошевелиться.
– Ты здесь?! – кричит Шубу-Ухай. Он снова пытается фонариком высветить Андрея Николаевича.
– Да! – отвечает тот. – Я в порядке! Жди!
– Ага… Жду!
Теперь он снимает и очки. Они мешают. После этого проходит ещё минута или чуть больше, у него уже начинает уставать левая нога, на неё он опирается больше всего. На нём ни одной сухой нитки, но, к счастью, ливень, кажется, начинает ослабевать. Или… Нет, ему не кажется… Дождь идёт на убыль, это видно по текущим через его ноги потокам.
Дождь идёт на убыль. Но не так быстро, как ему хочется; вода льётся и льётся с неба. И вот потоки вокруг ног ослабевают, разбиваются на отдельные ручейки, и Горохов наконец начинает различать охотника. Тот, оказывается, стоит всего метрах в десяти-двенадцати над ним. И уполномоченный начинает искать место, куда можно поставить ногу. И это не так уж и просто, грунт стал мягким, но скользким.
Шаг… Ещё шаг…
Дождь всё ещё идёт, но теперь это не сплошной поток воды, отвесно падающий с неба. Теперь он может выбирать, находить лучом фонарика камень, торчащий из грунта, или ровную площадку для ноги. Вот только боится, что левая, уставшая от перенапряжения нога может подвести.
«Только судороги мне сейчас не хватает!».
Ещё шаг… Ещё…
Наконец Андрей Николаевич видит Мишу, присевшего на краю ровной площадки. Тот, уже без рюкзака, упираясь ногой в скалу, протягивает ему навстречу руку: хватай.
– Я боялся… Думал, смоет тебя, – говорит он, вытягивая Горохова. Потом отводит его метров на двадцать от спуска.
«Я сам так думал».
Дождь ещё не заканчивается. Миша ведёт его к камню, рядом с которым можно остановиться. Тут уполномоченный скидывает тяжеленный рюкзак… Он очень устал, ему хочется сесть к камню, отдохнуть… Нет, не попить водички, воды ему сейчас хватает и так… Но, как и положено степняку, он первым делом начинает вычищать грязь из ствола винтовки. Миша стоит рядом, подсвечивает ему фонариком.
– Такого дождя в жизни не видал.
Горохов, всё ещё тяжело дыша, вытряхнув из ствола грунт и воду, хотел было ему что-то ответить, но не успел. На соседнем склоне полыхнула синим огромная и яростная молния.
Они оба, как по команде, повернули голову в сторону вспышки… И на фоне этого света, залившего склоны, Горохов , разглядел в той стороне, откуда он только что поднялся, чёткий контур большого существа. Оно всего на секунду было освещено, но так как до него было метров двадцать, не больше, он успел хорошо разобрать его очертания. Уполномоченный даже через нескончаемый шелест дождя расслышал, как Шубу-Ухай негромко произнёс:
– Зурган!
Сколько нужно опытному человеку времени, чтобы снять оружие с предохранителя и поднять его…
Синий свет молнии уже погас и снова стало темно, но уполномоченный уже стрелял, по памяти…
Та-та-та-та…. Та-та-та-та…
Пламя на конце ствола винтовки даёт достаточно света, чтобы Андрей Николаевич краем глаза разглядел, как и проводник поднял своё ружьишко и тоже целится в темноту. Но не стреляет, не видит, куда. Сам Горохов тоже не видит, бьёт наугад, наудачу… Чуть правее, чуть левее…
Та-та-та… Та-та-та… Та-та-та…
Но звуки работы винтовки перекрывает раскатистый и близкий гром. И тогда он перестаёт стрелять.
Темно. Только его фонарик, валяющийся в луже возле левой ноги, даёт свет. Дождь всё ещё шуршит… Это плохо. Из-за падающей воды он не слышит больше ничего, кроме Миши.
– Повезло нам, – тихо говорит проводник.
– Боюсь даже спросить, в чём наше везение, – едко произносит уполномоченный; он думает, сменить ли ему магазин в винтовке, ведь он расстрелян больше чем наполовину. Но на это уйдёт несколько секунд. Так что он просто ждёт.
– Молния вовремя вдарила, – поясняет охотник.
– А, это да… – соглашается Горохов и продолжает тихо: – Это повезло. А ещё повезло, что он до меня не добрался, когда я застрял на подъёме. Миша…
– А…
– Будь внимателен, я поменяю магазин в винтовке.
– Ага, – отвечает охотник. – Но ты будь спокоен, он ушёл.
– Откуда ты знаешь? – спрашивает уполномоченный, быстро перезаряжая оружее.
– Ты в него попал, – уверенно говорит Шубу-Ухай.
– Ты видел? – не очень-то верит уполномоченный; он дёргает затвор и теперь готов снова стрелять.
– Нет, не видел – думаю!
Андрей Николаевич так и знал.
– Думаешь? И почему же ты так думаешь?
– Ты быстро стреляешь, из тебя получился бы хороший охотник, – поясняет проводник.
«Видно, точность огня он считает саму собой разумеющейся».
– Да, наверное, – соглашается Горохов и, не опуская ствола винтовки, приседает и понимает фонарь. – Но всё равно, ты будь настороже.
– Ага, – соглашается Миша. – По-другому тут нельзя.
А дождь тем временем заканчивается. Снова сверкает молния, но она уже далеко, гром до них докатывается через несколько секунд. Но они ещё примерно минуту стоят с поднятым оружием. Теперь света фонаря хватает, чтобы осветить десяток метров, и на этом расстоянии от них они никого не видят.
***
Дождь превратился в отдельные капли, надо было убираться с этого места, но Горохов, да и Миша понимали, что шестиногому забраться в дождь по раскисшему грунту на гору – раз плюнуть, а значит, и догнать их на плоском месте будет ещё легче, поэтому не спешили. Сначала Шубу-Ухай осматривал свой рюкзак с фонарём, пока уполномоченный стоял рядом с винтовкой в руках. Потом они поменялись. Горохов понял, что крахмал он завернул в пластик плохо, еда серьёзно намокла. В общем, всё, что могло промокнуть, – промокло. И самое печальное – промокла его единственная, почти целая пачка сигарет. Но он её не выбросил.
«Ничего – высохнет».
Рюкзаки и одежда добавили несколько кило веса, но они прекрасно понимали, что нужно уходить, обсыхать по дороге. И тут уполномоченный заметил, что луч фонаря проводника пожелтел, стал тусклым.
– Миша, а ты, что, забыл фонарик перед дорогой зарядить?
– Да нет, не забыл, он у меня заряжен был, – объяснял проводник, – но тут аккумулятор совсем старый. Не держит…
«Не держит. Он переводами людей через горы на север зарабатывал хорошие деньги. И где все эти деньги? У него дом, одежда, оружие, фонарь – всё старое, убогое».
Горохов закидывает на плечи рюкзак.
– Иди первым, Миша.
Охотник делает первые шаги, а уполномоченный несколько секунд ждёт, светит фонариком назад.
«Хорошо, если Миша прав, если я попал в шестиногого».
Эта пауза с рюкзаками пошла им на пользу, ветер, нагнавший тучи к вечеру, уже рвал их, угоняя на юг. Между туч то и дело появлялось темное небо и яркие точки звёзд. А где-то на юго-западе стало пробивать остатки туч светлое пятно большой луны.
«Полнолуние. Быстрее бы уже разлетелись тучи».
А ещё стало прохладно, он глядит на термометр и удивляется: «Обалдеть! Двадцать семь градусов». Горохов не может вспомнить, видел ли он когда-нибудь такую низкую температуру.
Он останавливался, оборачивался назад, замирал, держа винтовку наготове, но луч фонаря не находил ничего, что могло бы привлечь его внимание, ну разве что кроме начинающей подниматься от земли лёгкой дымки тумана. Постояв так секунд пять-семь, он разворачивался и, чавкая разбухшими от воды сапогами по лужам, по мокрой земле, снова шёл за проводником.
И тут горы стали оживать. Сначала дружно, как по команде, со всех сторон зазвенели цикады; когда ему на пути попадались лужи, в них обязательно билась одна или парочка цикад. Они вылезали из земли, учились летать, врезались в препятствия, падали на землю, в воду. И саранча словно ждала сигнала, тоже полетела, воздух стал наполняться большими и малыми насекомыми, при этом всё старательно шуршали крыльями. Ну, кроме трупных мотыльков, эти тоже полетели, но летали они бесшумно.
Теперь полагаться на слух не было никакого смысла, и все надежды уполномоченный возлагал только на свой дорогой фонарик с отличным аккумулятором.
То и дело какое-то насекомое влетало ему в маску или садилось на линзу фонаря, а он, иной раз скользя по грязи, шёл и шёл вперёд, стараясь не отставать от Шубу-Ухая.
«Ну, хоть не в гору».
Но, к его радости, ветер почти разогнал облака, не прошло и получаса после ливня, как на небе стала проглядывать луна. Сначала выглянула тонким краешком, но потом вывалилась на небо полностью. И засияла, затмевая звезды. Горохов выключил фонарик. На Мишин фонарь надежды было мало, он уже почти не светил, а что будет дальше, Андрей Николаевич знать не мог, так что лучше поберечь аккумулятор. Тем более что теперь они шли по освещённому плато, плоскому, большому, пологому склону, что спускался вниз с востока на запад. Редкий кактус, много колючки, термитники торчат время от времени. Почва стала каменистой.
А на этой почве то и дело мелькают дрофы. И главное, в воздухе, помимо мелких насекомых, какое-то немыслимое количество мелькающих теней. Козодои.
«Вот у них тут раздолье».
Место было открытое, и в свете луны, в общем-то, ему было неплохо всё видно, метров на сто. А уж Мишу он видел особенно хорошо. У себя за спиной он никого не замечал. Такому крупному существу, как шестиног, спрятаться тут было просто негде. И уполномоченный чувствовал себя спокойно. Вернее, спокойнее, чем полчаса назад. Вот только…