– Собирался, – и, помолчав, добавил: – Человек, приезжавший от Церен, сказал мне, что без этого она… болеет.
«Без этого она болеет… Ну, наверное, можно сказать и так».
Горохов теперь молчит, идёт, стараясь не задевать одеждой и рюкзаком растительность, уж больно тут много клещей и пауков.
И ему есть о чём поразмыслить.
«Если так подумать… С Шубу-Ухаем можно пойти в степь. Поискать реликт. Как он поведёт себя в сложной ситуации, конечно, неясно, но то, что в горах и песках он не пропадёт – это понятно. Уж обузой не будет точно, – и опять уполномоченный восхищается Люсичкой. Он даже усмехается почти радостно: – Ты глянь на неё… Вот баба какая ушлая, она ведь специально дала мне наводку на Мишу, знала ведь, что мы с ним поладим, знала, что заговорим о её насущной просьбе».
Конечно, с его болезнью ему было бы неплохо найти реликт, может, и правда сектанты его вылечат.
«Вылечат!».
Уполномоченный не хотел даже про себя думать, что для полного излечения ему придётся поменять «корпус». Он прекрасно помнил слова, сказанные ему пророком, человеком с прозрачной кожей:
«Мы соберём вам новый корпус. В нём не будет грибка… Для этого нужно просто добыть реликт… Просто…».
И они с Мишей идут по зелёному склону, спускаясь всё ниже и ниже; несколько минут молча, а потом вдруг Андрей Николаевич задаёт проводнику вопрос, который тот ну никак не ожидал услышать:
– Миша…
– А…
– А ты мог бы ещё разок сходить на север?
Проводник даже не поленился обернуться, чтобы посмотреть на уполномоченного, и лишь после этого отвечает:
– Ну, так-то можно сходить. Ты ходишь хорошо… Дойдём быстро. Дней за пятнадцать.
– Нет, – говорит Горохов уверенно. – Нет. Идти придётся с теми, кто ходит плохо.
– С женщиной? – сразу предполагает проводник.
– Да. С женщиной.
– Это плохо, – говорит Шубу-Ухай. – Ты же видишь, как по горам ходить. Нет, с женщиной в горах плохо. Днём жарко будет, ночью страшно будет. Плакать будет. Она даже воду себе нести не сможет, оружие нести не сможет…
«Тем более, что ей придётся нести ребёнка».
– Значит, ты водил женщин на север? – продолжает уполномоченный.
– Один раз… Мы с мужиками всё прокляли в том походе, – отвечает Миша. – Заказчик нам ещё денег дал. Сверху.
– Значит, на север по горам ходят одни мужики?
– Ага… Богатые, злые… – раскрывал проводник. – Без баб… Смеялись, говорили, что своих баб на этой стороне бросили. А там, на севере, найдут себе новых. Молодых. Говорили, что там много молодых баб, красивых… Которым деньги нужны.
– Это правда, – соглашается Андрей Николаевич.
– Ты видел таких? – интересуется Миша.
– Да, видел.
– Говорят, они все худые там.
– Да, все худые. Скорее стройные, – соглашается Горохов.
– Думаешь, у них мало еды?
– Еды у них навалом. Просто считают, что жир – это некрасиво. А стройная женщина – это красиво.
– Худые и красивые? – сомневается проводник.
– Ну, так тоже бывает, – говорит Горохов, вспоминая аппетитную красотку из консульства, что давала ему свой телефон. – Ещё они носят короткие юбки.
– Юбки? – произносит Миша уважительно. – Юбки – это красиво. А короткие – это… до колен?
– Ещё короче, – отвечает уполномоченный. И тут же удивляется: – Миша, но ведь ты же ходил на север, ты, что, там северных баб не видел?
– Да нет, не видел… Мы водим людей до Малькаука. Как он появится, мы им его покажем, и домой, а дальше они сами.
– А Малькаук – это где?
– Это? Это сразу за болотом, почти в горах, охотничий посёлок, рыбаки там тоже живут, – поясняет Миша, – от него два дня на машине или день по Оби – и Салехард будет.
После этого они замолкают. Солнце поднимается всё выше, а они идут и молчат, и каждый думает о своём.
***
К одиннадцати утра усталость стала давать себя знать, как раз к этому времени спуск по зелёному склону закончился, и начался хоть и не крутой, но подъём. Конечно, скорость движения их снизилась, и люди стали искать место для привала.
Это, как и в прошлый раз, была скала с хорошей, глубокой тенью, где было относительно прохладно. Горохов думал пообедать подсохшим крахмалом, семечками и вяленым мясом, но Миша выпил воды, взял ружьё и решил поискать хорошей еды.
– Я видел козодоев пару раз, ещё там, на склоне.
«Да, один козодой на двоих, в принципе, на обед хватит, хотя это, конечно, не дрофа… В общем, было бы неплохо, – а ещё он опять восхитился своим проводником. – Двужильный он всё-таки».
Уполномоченный уселся под отвесной скалой, стал глядеть по сторонам, нет ли какой опасности, а ещё на юрких гекконов, что бегали по отвесной стене в поисках клопов. И прождал Горохов так, наверное, полчаса, так и не услыхав выстрела. А ещё он думал об их разговоре про реликт.
Когда охотник вернулся, ни козодоя, ни дрофы у него с собой не было.
– Не нашёл, – пояснил Шубу-Ухай. – Можно было бы пройти дальше на север, там тихое ущелье небольшое, там что-то точно есть, но это долго.
И при этом он показал уполномоченному пять крупных яиц дрофы:
– Сейчас запеку… Песка нет, я запеку их на скале. Соль у меня есть. Будет вкусно.
– Ты же говорил, что не разоряешь кладки, – с лёгким укором заметил уполномоченный.
– Не разоряю, – тут же ответил проводник, – но мужиков не было, нашёл две кладки, баб бить не стал, взял из одной кладки три яйца, из другой два. Там ещё остались яйца. Сейчас крахмал поедим и всё остальное, а пока будем спать – яйца испекутся.
Они так и поступили. Потом Миша лёг спать первый. А Горохов, достав оптику из кобуры, положил её себе на колено, а перед собой поставил баклажку с водой и засёк время. Пятнадцать минут.
***
В половине пятого Миша его разбудил, и когда уполномоченный пришёл после сна в себя, положил перед ним яйца, скорлупа которых уже была раздавлена. Три яйца, кусок сушёного хлеба, коробочку с солью. Пальцы у Миши были грязные, и на скорлупе яиц остались их отпечатки.
– Пробуй, это мой способ их печь, – сказал проводник с некоторой долей гордости.
Горохов, чуть сполоснув руки, стал снимать с яиц скорлупу и удивился тому, что сами яйца достаточно мягкие. Оказалось, что желток в них не схватился. Он жидковатый.
– Соль, – проводник услужливо поднёс ему солонку. – Надо в жёлтое сыпать соль.
И когда уполномоченный сделал всё, как он просил, и попробовал яйцо, Миша сразу спросил с надеждой:
– Ну?
– Вкусно, – ответил Андрей Николаевич. – Да, вкусно.
– Я сам придумал! – с гордостью сообщил Шубу-Ухай. – Главное – не класть яйца на солнце. Нужно класть рядом, чуть в тенёк. Между горячих камней.
Это было обычное яйцо всмятку, такое подавали в ресторанах в Соликамске. Но откуда знать про это обычному охотнику из Серова? Куриные яйца для простых людей были непозволительной роскошью, а яйца дрофы все пекут в раскалённом песке, а там они почти всегда получаются крутые. А другие охотникам и не нужны, иногда они несут их целый день в кармане, чтобы съесть ночью. Да и то это делают редко. В крайних случаях, так как яйца очень дорогие. В некоторых местах за одно яйцо можно получить пять патронов для ружья.
– Да, очень вкусно, – повторяет уполномоченный. Пусть этот необычный человек думает, что удивил его. – Это ещё надо суметь так всё высчитать, чтобы в камнях получилось такое, – хотя, честно говоря, запечённая Мишей в песке дрофа – вот что показалось ему действительно вкусным. Но проводник этой простой похвале улыбался так, как будто его похвалили за самый удачный выстрел в его карьере. И при этом согласно кивал:
– Ага, ага… Это надо суметь… Это непросто.
«Странный он всё-таки».
Им предстоял новый подъём, хотя, как и предупреждал Шубу-Ухай ещё до начала похода, теперь подъёмы будут не таким крутыми, как в начале, и не такими длинными.
Он взглянул на термометр: сорок четыре градуса. Странное дело, тут, в горах… возможно, он привык уже к своему рюкзаку, но сейчас уполномоченный не чувствует ни жары, ни излишней усталости.
Он шёл за Мишей легко, сапоги просохли, он снимал их, когда спал, одежда и рюкзак тоже. Солнце высушило и грунт, он теперь не «едет» под ногами. Горохов прикидывает, что до ночи в таком темпе они могут пройти километров пятнадцать, даже несмотря на подъёмы. И Шубу-Ухай тоже идёт бодро, подтверждая его оптимистичные предположения. И так продолжалось до середины подъёма, а потом… На одном ничем не отличавшемся от всех прочих вздохе у него запершило в горле. Нет, он не курил на привале, после сна, сигареты в пачке ещё не высохли, но всё равно ему захотелось откашляться. И он, присев, чтобы не покатиться назад, уперся одним коленом в грунт, одной рукой схватился за край острого камня, торчащего из земли, другой рукой оттянул маску и стал кашлять. Кашлять тяжело, собирая и выплёвывая бурые сгустки мокроты. Уже и слезы навернулись на глаза, и пот его пробил лишний раз, даже рвотный рефлекс легко помаячил где-то в его сознании, а он всё ещё не мог отхаркаться и выплюнуть из себя всё лишнее. Наконец у него перестало щекотать в горле, он вытер рукавом слезы и отдышался. Ему стало легче, и уполномоченный первый раз за всё это время поднял глаза на своего проводника. Тот стоял метров на семь-восемь выше него и с деликатностью простого человека смотрел куда-то в сторону. Смотрел и ничего не говорил. А Горохов снял с рюкзака почти пустую баклажку и допил из неё всю воду, выбросил пластик и сказал потом:
– Ну ладно, всё… Пошли.
Глава 23
После короткого подъёма пошло длинное, почти ровное плато с небольшим углом, пологий спуск на юго-запад. И снова тут была масса растительности. Конечно, меньше, чем на предыдущем склоне, но тем не менее было красиво. Они шли с хорошей скоростью пару часов подряд, и теперь уполномоченный был уверен, что до темноты они пройдут больше, чем он предполагал поначалу. Вот только ещё до темноты ветер принес тучи, и начался новый дождь; нет, не тот ливень, который едва не смыл его на подъёме почти сутки назад, это был простой дождик на полчаса, но даже после него грунт размок, и их скорость сразу упала. А когда он кончился, Миша остановился и снял рюкзак. Вокруг них была новая поляна кактусов, между которых росла трава и колючка. Тут они осмотрели друг друга и свои рюкзаки на предмет насекомых, пока солнце не село, и Шубу, достав банку с инсектицидом, не экономя вещество, обработал Горохова и потом себя.