Пух…
И сноп искр разлетается в стороны. А фонарь над входом в дом погас. Вот теперь умный автомат вырубил всю сеть в помещении. Ну, во всяком случае, уполномоченный надеется на это. Он сделал всё, что собирался сделать, и теперь, привалившись спиной к одной из солнечных панелей, Горохов не торопясь перезарядил револьвер. И стал ждать.
Два квадроцикла возле дома, один лучше другого… Ну не ездит же подполковник на трёх машинах сразу. А значит, в доме кто-то должен быть.
Потихонечку ветер стал утихать. Горохов, примостившись в тени солнечных панелей, стал разглядывать улицу. Фонарь над входом так и не горел, значит и в доме, скорее всего, света не было. Этого он и добивался. Он вспоминал свою Наталью… Базарова была очень современной женщиной, она знала, что нужно делать, когда нет света, знала, кому звонить в случае каких-то неполадок. Дом был сферой её ответственности, и в нём не было для неё секретов. Тем не менее, даже она непременно позвонила бы ему, чтобы сообщить о мелких домашних неприятностях. «Кран сломался… Или: воздуховод кондиционера песком забило». Она сообщала потом: «Я вызвала мастера, придёт к вечеру, не раньше… В доме духотища такая…».
Уполномоченный надеялся, что и жена Габиева уже сообщила ему, что после заряда в доме отключился свет. Сообщила, что вызвала мастера, но время-то сколько, рабочему люду уже вставать через шесть часов, вряд ли кто-то сейчас к ней поедет. Только если аварийная бригада. Но этих вызывать очень дорого, а ложиться спать без кондиционера… Горохов привстал и, не высовываясь из-за солнечных панелей, пробрался к северной стене, на которой висел один кондиционер. Кондиционер должен был негромко урчать, но этот, что называется, безмолвствовал. В общем… всё шло, как и было ему нужно.
А ветер стих окончательно, пыль улеглась, и где-то внизу запела одинокая цикада. По улице поехали машины. А ему страшно захотелось курить. Вот только делать этого было никак нельзя. В замершем воздухе запах табака был бы легко уловим для любого некурящего.
В общем, Горохов затих. Он не знал, появится ли подполковник, но собирался ждать, если понадобится, хоть до рассвета. К утру ему пришлось бы уйти, но до двух часов уполномоченный собирался пробыть тут, на крыше. Сидя так, что ему было видно всю прекрасно освещённую дорогу возле дома, и на запад, и на восток.
Горохов взял флягу и выпил немного воды. Турбина снова заработала, но теперь она едва шевелилась в стоячем воздухе. Ночь. Прошелестела крыльями добравшаяся до центра города какая-то безумная саранча. Город уже спал. Было тихо, и он приготовился считать минуты.
Но нет, считать минуты и ждать до рассвета ему не пришлось… Дверь в доме открылась, и он услыхал голоса. Да, людей, кажется, было двое, один голос принадлежал женщине. Нет, второй, хоть и был мужской, но это был голос не подполковника… Человек, говоривший с женщиной, был явно намного моложе того.
Два человека вышли из дома и свернули в проулок между домами, они разговаривали между собой, идя вдоль стены дома, потом завернули за угол.
У него не осталось сомнений, что люди идут к лестнице, и тогда он аккуратно, чтобы не шуметь, переместился к ней поближе.
Признаться, Андрей Николаевич не ожидал, что кто-то, кроме ремонтников утром, решит взобраться на крышу. И не совсем знал, что ему делать. Впрочем… У него был револьвер, а ещё булыжник, которым он поначалу хотел разбить стёкла в припаркованных у дома квадроциклах, чтобы изобразить ограбление транспортных средств. И тут булыжник оказался кстати.
– Камиль, только осторожно, – донёсся до крыши женский голос, и стену снизу осветили фонарём.
– Ма, я осторожно… – ответил ей молодой голос.
Она светила вверх, а парень полез на стену, цепляясь за скобы. А Горохов, подобравшись к лестнице поближе, но так, чтобы не попадать под луч фонарика, поднял камень…
Он слышал, как человек забирается всё выше и выше, приближается к нему, и когда макушка головы человека стала ему видна, подсвеченная снизу фонариком, уполномоченный без замаха, но с усилием опустил на неё булыжник…
Тук…
Звук был глухой, но вполне себе слышимый… Удар получился хороший…
– Оо-ааа…
Затем раздался тихий металлический звон, кто-то пересчитывал ступеньки лестницы ботинками, а потом что-то мягко шлёпнулось на песок. И послышалось всхлипывание…
– О Господи! Камиль! – воскликнула женщина. – Ты, что, упал?
«Конечно же, упал, ты, что, не видишь, дура?! Ты же на него фонариком светишь!».
Уполномоченному очень хотелось прокомментировать вопль женщины.
– О… – застонал человек.
– Господи, да что случилось-то? – женщина была на грани истерики. – Да ты весь в крови.
– Меня кто-то ударил! – простонал человек.
– Кто? Там кто-то был? Ты его видел? – причитала женщина. – Пошли в дом, скорее… Ты можешь идти?
Луч фонарика скользил по краю крыши.
– Да никого я там не увидел, не успел…
– Ты можешь встать? – истерично восклицала женщина. – Сынок, ты можешь встать?
– Да могу, мама… Да не дёргай меня… Сейчас встану, – почти хныкал ей в ответ Камиль.
– Нужно идти отсюда, вставай… – просила женщина.
– Да встаю я…
Он наконец встал, и они медленно пошли к углу дома, светя перед собой фонарями.
– Мама, не нужно меня держать, я могу идти сам, – уже с некоторым раздражением говорил Камиль.
– О, Господи, ты весь в крови, весь…
– Мама, я знаю, хватит причитать… – отвечал ей сын. – Я сам знаю, что я в крови…
– У тебя лоб разбит. Сверху.
– Мама, я лучше тебя знаю, что у меня разбито.
– А тебя точно кто-то ударил? Ну, там… Наверху…
– Ты же видишь, я весь в крови! Или не видишь? Откуда у меня кровь, по-твоему?
– Ну, может, ты сам обо что-то ударился?
– Мама! – раздражённо говорит Камиль, и они сворачивают за угол.
Дальше Горохов почти не различает слов, и вскоре они заходят в дом.
«Нужно было вызывать аварийку, а не экономить, папашка ваш ещё бы наворовал», – вслед им назидательно думает уполномоченный.
В общем, всё складывается для него как нельзя лучше. Горохов немного ждет и сам начинает спускаться по лестнице. Он не чувствует никаких угрызений по поводу этого Камиля. Ну, получил по башке камнем паренёк… Ничего, крепче будет…
У Андрея Николаевича уже включился режим «безжалостности». У любого бандоса, любого убийцы-людоеда из приговорённых часто находилась какие-то родственники: жёны, дети, матери… Это в его случае не играло никакой роли. Никакой… А уж после того, как подполковник Илькан Габиев вломился к нему в дом, Горохов с его родственниками особо церемониться не собирался. Камнем по башке – ну, значит, камнем по башке.
Он аккуратно опустился на песок и включил фонарик.
Глава 30
Он осмотрел свеженаметённый песок у дома. Женщина и молодой человек как следует тут поднатоптали, и ему было несложно пройти по их следам, почти не оставляя своих. Он оглядел улицу, прежде чем выйти из тёмного проулка между домами. Убедившись, что там появились редкие прохожие, вышел и пошёл по улице. Прошёл пару домов, стараясь выглядеть на придверных камерах, что из жилищ были направлены на улицу, как можно более естественно, прошёл два дома и обнаружил очень узкий и удобный для укрытия проулок. Он сразу свернул туда и только там выбросил булыжник: больше не нужен. Тут, в темноте, уполномоченный и остановился. Он присел и огляделся, нет ли поблизости камер. Ему всё ещё хотелось курить, но сейчас он точно делать этого не собирался. Теперь, после ранения Камиля, Горохов был уверен, что женщина позвонит мужу. Дом без электричества, сын ранен, ну какая женщина в такой ситуации не позвонит своему мужчине? А на улице появился мощный, судя по двигателю, квадроцикл. Андрей Николаевич собрался и достал револьвер. Машинально откинул барабан, хотя тут, между домами, было темно, и патронов в барабане он разглядеть не мог. Впрочем, Горохов и так знал, что оружие снаряжено как подобает.
Револьвер системы Кольцова.
Боеприпас у револьвера мощный, пуля аккуратная, в общем, оружие это очень точное. Его дистанции, если без прицела, – короткие и средние. Десять, двадцать, тридцать метров. На таких расстояниях уполномоченный, работая из револьвера, почти не промахивался.
Главное, главное, чтобы охраны у подполковника было не много. «Хорошо бы он приехал один».
Но такой расклад был маловероятен. А если с Габиевым будет больше двух человек, Горохов просто собирался уйти через проулок на соседнюю улицу, не начиная дела. И, судя по всему, приближающийся квадроцикл был один. Значит, с подполковником будет не больше трёх человек. Уполномоченный чуть выглянул из-за угла. Он уже держал оружие наготове… Но это был не подполковник. Машина остановилась невдалеке, и из неё вышли мужчина и женщина, они быстро зашли в хороший дом, что располагался напротив дома Габиева.
Андрей Николаевич убирает оружие и снова приваливается к стене дома, замирает.
«Лишь бы на стене не было клещей».
Где-то всё так же одиноко пиликает цикада, по улице проходят два человека, проезжает небольшой грузовичок, а уполномоченный ждёт, поглядывая на часы. Тихо и пустынно. Обычная безветренная ночь. И так проходит почти полчаса. Пока от западного конца улицы до уполномоченного не доносится звук работы дорогого мотора. Конечно, он не может из своего проулка, из узкого и тёмного пространства между домами, видеть приближающийся транспорт. Но почему-то Горохов уверен, что это подполковник всё-таки, несмотря на нынешнюю его занятость, решил заглянуть домой и проверить, как там домашние.
Андрей Николаевич снова достаёт револьвер. И, слыша, как приближается звук мотора, даже взводит курок.
Дорогая машина, наверное из осторожности, не доехала до дома Габиева, остановилась едва ли не рядом с тем тёмным проулком, в котором притаился уполномоченный. Судя по шуму двигателя, метрах в десяти. Или даже меньше… И двигатель смолк. Пару секунд было тихо.
Андрей Николаевич привстаёт… Он поначалу хотел уйти чуть дальше от уличных фонарей в темноту, но услышал, как кто-то произнёс негромко: