трассы, что вела из городка на юг. Горохов быстрым шагом добрался до парковки и, не приближаясь к ней слишком, стал рассматривать машины, что выстроились у гостиницы вдоль дороги. Машина Юры была уже тут. В общем, можно было заходить в гостиницу. У гостиницы было несколько входов. И он выбрал самый неприметный, вход через столовую.
Он сменил свой вид: одежда, маска, головной убор сейчас у него были не те, что были в горах, пыльник он запахнул, чтобы спрятать револьвер, а обрез… Так обрезы тут дело обычное, у каждого второго-третьего такой. Вот только комплекцию сменить Горохов не мог. Первый признак, по которому будут его опознавать, – рост и ширина плеч. Но и с его ростом людей встречается немало. Он остановился, убедился, что тут, у угла запылённого здания, его никто не видит, достал из рукава пистолет, взвёл его и снова спрятал в рукав. Машинально проверил патроны в обрезе, взвёл курки и толкнул тяжёлую, с хорошими уплотнителями, дверь в столовую.
Вошёл в полутёмное прохладное помещение, подождал, пока за ним закроется дверь, и огляделся.
Народа в столовой было немного, так что те, кто мог представлять опасность, что называется, сразу бросались в глаза. А их тут было двое. Опасные, таких видно по снаряжению, по дорогому оружию, по бронежилетам под одеждой.
Небритые, внимательные… У одного «Т-10-20» у другого пистолет-пулемёт… На коленях лежит. Сразу взглянули на вошедшего. Уставились, глаз не отводят. Но он игнорировал их взгляды. Пошёл к стойке, краем глаза осматривая помещение.
«А вот и ещё один!».
То был простой на вид охотник, видок потасканный, ружьишко потёртое, башмаки стоптанные… Вот только – это сразу бросилось Горохову в глаза – сидел этот человек просто у стены, не под кондиционером, хотя там, под прохладным потоком, что изливался из урчащего ящика, были свободные места, целый стол свободный… Странное дело, любой степняк при первой возможности усядется на самое приятное место; если надо будет, перенесёт туда все свои тарелки, как только хорошее местечко освободится… А этот – нет…
Почему? Тут всё было ясно: с места этого охотника было видно оба выхода сразу. И выход на стоянку, и выход на улицу. И тарелок перед ним не было, и рюмок тоже, человек просто пил чай. А ещё сидел он, навалившись на стол локтями и опустив косматую башку, лица его было не разобрать, он глядел в полупустой стакан…
А вот руки его Горохов разглядел.
Вот этот и был тем самым человеком, кто ждал здесь Андрея Николаевича. Он был здесь главный. Но уполномоченный решил, что это ещё не все из тех людей, что его ждали. Кто-то должен был ещё следить за грузовиком. Четверо как минимум. И этих врасплох застать не удастся. Эти уже настороже. Уже готовы.
Правильно было бы сразу развернуться и бегом кинуться к двери, в надежде, что эти люди не успеют вскинуть оружие. Но надежда эта была… так себе. И тогда уполномоченный просто идёт к прилавку, за которым сидит парень-калека, и говорит спокойно, не снимая респиратора:
– Три рюмки водки… – и, указывая на поднос, на котором лежат небольшие бутерброды с паштетом, – и вот этих вот… три штучки.
Он буквально кожей чувствует взгляды опасных мужиков, к которым он стоит боком… Они не знают, он ли это или просто какой-то похожий на него человек… Поэтому и не стреляют. Ждут.
А тот, что сидит у стены, конечно, тоже наблюдает за ним; тут, правда, в столовую входят ещё два человека, водители, они тоже подходят к прилавку и Горохов перекидывается с ними парой ничего не значащих слов, он кажется спокойным, хотя знает, что в любой момент человек у стены или кто-то из двоих опасных, если им вдруг придёт в голову, могут поднять оружие и выстрелить ему в спину или в бок. Но он ведёт себя спокойно. Естественно. Всё, что может вызвать у наблюдателей хоть какое-то подозрение, – это его комплекция и то, что он всё ещё не снял маску.
– За водку и бутерброды… – посчитал парень, протягивая Андрею Николаевичу тарелку с едой, – с вас тридцать шесть копеек.
Не спеша и придерживая полы пыльника, несмотря на напряжение, уполномоченный отсчитывает мелочь без сдачи, кладёт её на прилавок. И, взяв тарелку, идёт… к тому мужичку, что сидит у стены. Ставит тарелку и рюмки на соседний стол, садится, укладывая обрез рядом с тарелками… Двое опасных, кажется, теперь им интересуются не сильно, у одного из них сработала рация, он поднёс её к уху, ему что-то сказали, и они, быстро собравшись, поднялись, взяли оружие и пошли к выходу на стоянку. Видно, водитель Юра у грузовика обнаружился.
А вот тот, что сидел у стены, никуда не пошёл, так и сидел, склонив голову, словно думает о чём-то… Вот только одну руку опустил вниз… И тогда уполномоченный ему и говорит:
– Морозов, положи-ка руки на стол. Чтоб я их видел.
Говорит достаточно громко, чётко, хоть не снимая респиратора. И для убедительности пару раз слегка стукнул стволами обреза о края стола. Человек, сидевший у стола, не взглянув на Андрея Николаевича, даже не подняв головы, кладёт руки на стол, берёт в них пустой стакан из-под чая и лишь после этого спрашивает:
– Ты по кольцу меня узнал?
На безымянном пальце правой руки у уполномоченного Морозова тонкое серебряное колечко, он его всегда носил.
– По кольцу, – отвечает Горохов.
– Забыл снять, – сетует человек.
Андрей Николаевич не стал говорить ему, что первым делом он сел неправильно, что сядь Морозов под кондиционер, Горохов, быть может, не стал бы его разглядывать и в итоге принял бы его за простого охотника.
Андрей Николаевич смотрит на своего коллегу, на своего товарища, и не понимает его, вообще не понимает.
– А ты, Костя, теперь, значит, и без решения Трибунала работаешь? Тебе ни ордера, ни приговора не нужно?
Вот тут уже Морозов поднимает на Горохова глаза. Он отрастил волосы, щетина на лице недельная, не сразу уполномоченный узнает в нём знакомые черты, и Морозов отвечает ему спокойно:
– Почему же без ордера? Поживанов и Вольский на совещании обещали всё оформить как полагается. После утверждения нового комиссара.
– И Вольский тоже? – вот тут Горохов удивляется. Это тоже был один из уважаемых комиссаров. Такой же, как и Бушмелёв, человек старой закалки.
– На совещании оба выступали, – подтверждает коллега. – Сказали: работайте, всеми нужными бумагами мы вас обеспечим.
– Задним числом? – уточняет Горохов.
В ответ Морозов лишь пожимает плечами: задним числом.
– А что же они вам про меня сказали?
Прежде чем ответить, Морозов помолчал.
– Сказали, что ты халтурить стал, что заказы левые брал, что совсем от денег и успехов потерял берега. Ещё сказали… что в комиссары настырно лез.
– Халтура? Никакой халтуры я не брал… Брехня всё это, – зачем-то стал оправдываться Горохов. И тут же, поняв всю смехотворность ситуации, уже спокойно сказал. – Ни разу я не брал левых заказов.
На что Морозов лишь пожал плечами: да, а мне-то что?
– Андрей… Это дело не моё, мне сказали старшие по званию. Я, что, спорить с ними буду?
– Старшие по званию? – Горохов стягивает маску. И продолжает зло: – Эти старшие по званию Бушмелёва убили, за то, что он направил меня в Серов… Убили, чтобы он их на чистую воду не вывел.
И опять Морозов пожимает плечами:
– Они старшие, у них свои дела… Комиссары пусть сами меж собой разбираются, – он снова смотрит на Андрея Николаевича, не пряча глаз и не стесняясь того, что говорит. – Горохов, не все такие храбрые и непреклонные, как ты, я бы людей Поживанова, какими бы они там ни были, пачками отстреливать не решился, у меня, знаешь… семья есть.
Глава 35
«Семья есть».
Это говорил ему смелый человек и надёжный товарищ. Нет, никогда особо близки они не были. Не так уж и много было у них общих дел. Виделись они нечасто. Но Морозова, как и большинство своих коллег, Андрей Николаевич считал своими настоящими товарищами… Ан нет… Как оказалось, у некоторых «семья есть». Он понял, что дальше разговаривать на эту тему с коллегой смысла больше не было.
– Сколько вас тут?
– Четверо, – сразу отзывается Морозов.
Горохов, оглядывается; они оба говорят негромко, и на них никто из присутствующих в столовой никакого внимания не обращает. Уполномоченный не знает, верить своему коллеге или нет, он смотрит на него, а тот поясняет:
– Было шесть человек, но двоих сегодня утром отозвали, забрали в Город… После того, как ты Габиева с группой ликвидировал.
– Габиев ворвался в мой дом, запугивал моих парней. Искал мою жену, забрал из дома все мои деньги и всё оружие, – пояснил Андрей Николаевич.
– Об этом нам никто ничего не говорил, – рассказывает Морозов, – просто сказали, что Габиев вышел на твой след, а ты за это его убил.
– Брехня это… – замечает Андрей Николаевич и, привстав, забирает ружьё Морозова. – Эти трое твоих… Они не из наших… Позови-ка их сюда.
– Андрей, не убивай их, – почти требует тот.
– Это ещё почему? Бандосы, работают на бандита Поживанова? С чего бы мне их не убивать? – интересуется Горохов, откидывая полу пыльника, чтобы можно было быстро достать револьвер.
– Один из них из солдат, он после ранения, второго из городской службы безопасности выгнали за ерунду какую-то. Третий… он приблудный, но тоже неплохой мужик.
– Все вы неплохие мужики… Ты за мной по горам шёл? – вдруг спрашивает Андрей Николаевич.
– По каким ещё горам? – в ответ спрашивает коллега.
– В Серове когда был последний раз?
– Лет восемь назад, – вспоминает Морозов.
– А когда тебя сюда прислали? – интересуется Горохов.
– Три дня назад, – говорит его приятель. – Матвейчук был у нас старшим. А сегодня его и ещё одного человека отозвали в город, сказали, что ты расстрелял Габиева и его охрану, – Морозов делает паузу. – Ты его специально… Обдуманно…
– Обдуманно, – отвечает Горохов. – И хладнокровно. Он ворвался ко мне в дом, я же тебе сказал. Я такого никому прощать не собираюсь.
Коллега Андрея Николаевича ничего не говорит, и не поймёшь по его виду, осуждает он Горохова или нет. И тот наконец говорит ему: