– А я думаю – следов дрофы мало, – вспомнил Горохов. – Вот и ответ. Еды нет – дрофы нет.
– И сколопендр… – говорит Миша. – За весь день три следа всего видел. Или, может, четыре.
– Да, песок тут почти мёртвый, – согласился с ним Андрей Николаевич. И вправду, после буйства жизни, которое они наблюдали в горах, тут было очень тихо и пустынно. Пыль после заряда почти улеглась, солнце скрылось и на небе стали появляться бесконечные россыпи звёзд. Два смелых и сильных человека курили и смотрели на замысловатые созвездия. Стоя почти на самом краю вселенной, перед бесконечной пустыней, под чёрным бездушным небом, они молчали. Молчали и думали о завтрашнем дне, о будущем.
***
Он сам никогда не был в Сиве, а Миша точно не смог вспомнить пустыню, что окружала эту местность. И поэтому они немного промахнулись. Почти час ехали на юг, прежде чем поняли, что едут не туда. Когда солнце уже как следует поднялось из-за горизонта, Горохов остановил машину, вылез из кабины и при помощи секстанта определил их точное местоположение.
– Надо возвращаться, – сказал он Мише, пряча секстант в тайник фляги. Шубу-Ухай смотрел на него и на его манипуляции с непонятным прибором, едва не раскрыв рот. И, конечно же, спорить не стал: ну, возвращаться так возвращаться.
И Горохов, развернув грузовик, повёл его на север. Ехали почти час, и опять они не нашли поселения.
– Ну, Михаил, – уполномоченный не стал глушить двигатель, чтобы не отключать кондиционер, так как, несмотря на раннее утро, температура поднялась уже выше сорока пяти. – И где твоя Сива?
– Тут должен быть… где-то… – не понимал Шубу-Ухай.
– Должен быть… – повторил Горохов невесело. – И что будем делать? Сразу на Глазов поедем?
Он не стал этого говорить вслух, но подумал, глядя на немного растерянного проводника: «А если и там никого нет?».
Тогда охотник, словно понял его мысли, вылез из кабины и стал карабкаться на верхушку ближайшего бархана. Песок под ним осыпался, но Миша упорно лез вверх и остановился на самом гребне. Он некоторое время всматривался в разные стороны, а потом вдруг стал махать уполномоченному рукой: иди сюда!
Они не могли найти это селение, потому что от Сивы совсем ничего не осталось, лишь едва различимые, занесённые песком развалины, которых за высокими барханами и видно не было. Только одно двухэтажное здание, огороженное хорошим бетонным забором в два метра. Стояло оно на возвышенности среди кактусов, а над домом торчала мачта антенны в добрый десяток метров.
Это был блокпост, на котором их приняли как родных. Маленький и сухой ефрейтор, усаживая их под кондиционер и угощая правильно сваренным чаем, рассказывал:
– А больше тут никого и нет, люди ушли отсюда, на юго-западе наша Семнадцатая застава – и всё, за нею только степь.
– Из-за даргов люди ушли? – уточняет Горохов.
– И из-за даргов тоже, – говорит ефрейтор. – А ещё от жары, от бескормицы, от всего…
– А в Глазове живёт кто-то? – спрашивает уполномоченный.
– Да никто там давно не живёт, – отвечает военный, – говорю же вам, тут давно никого нет, сбежали отсюда люди. Иной раз вот такие, как вы, промысловики тут встречаются, идут на старые места, на Ижевск иной раз ходят за добычей, да и те стали редко появляться. В этом году ещё никто не проходил через меня. Теперь Ижевск – это такая даль, что ближе на Пермь ходить. А раньше, лет ещё десять назад, так шёл промысловик на Ижевск. Я помню те годы…
И тут Миша словно обиделся на военного, склоняется к Андрею Николаевичу и шепчет тому:
– Не знает он ничего, сидит тут в своём домике, чай пьёт круглый день, откуда ему знать про Глазов.
А у Горохова уже настроение начинает портиться. Он хмурится, молчит, пьёт хорошо сваренный чай с дольками синего кактуса и думает, что вся эта история Шубу-Ухая про человека Оглы, что когда-то добывал для Люсички реликт, может вот так вот просто взять и закончиться. Потому что… потому что нет больше этого человека, нету Оглы. А этот жилистый, иссушенный бесконечной жарой ефрейтор, что сидит перед ними, конечно, должен был про него что-то знать. Что-то слышать… А он говорит, что вокруг, кроме солдат на Семнадцатой заставе, никого нет. Никого! И если это так, то… что им делать?
– Поехали отсюда, – шепчет ему Миша. И только сильнее раздражает его этим.
– Куда? – почти зло спрашивает у него уполномоченный.
– На Глазов поедем. Найдём там Аяза Оглы.
– Ты только что целый посёлок не мог найти в этих барханах. Мотались по песку туда-сюда, а сарай этого Оглы ты отыщешь? – тихо, но зло говорит Горохов.
Но ефрейтор расслышал его слова:
– Так вы, что, ненормального, что ли, ищете?
И Миша, и Андрей Николаевич сразу уставились на военного, и Горохов уточняет:
– Ненормального?
– Аяза, – объясняет ефрейтор. – Он с даргами живёт.
– С даргами живёт? – не верит Горохов.
– Ну, с девкой из даргов. Он живёт где-то на западе отсюда, в такой глуши, куда даже наши патрули не забираются, и у него есть баба, вернее, девка молодая из даргов.
– Он с нею как с женой живёт, что ли? – интересуется Миша. Эта новость вызвала у него большое удивление, что сразу отразилось на его небритом лице.
– А хрен его знает, – отвечает ефрейтор. – Девка, говорят, вроде молодая для жены, да и уродливая, говорят, я сам-то её не видал. Это мне год назад сменщик рассказывал.
– Год назад? – спрашивает Горохов.
– Год назад, – отвечает военный.
– А с тех пор про него ничего не слышали?
– Нет, ничего, – солдат берёт кастрюльку с чаем. – Ещё налить?
– Да, – и Миша, и Андрей Николаевич подставляют стаканы.
Получив свою порцию бодрящего напитка, Горохов оживает, теперь от уныния, что начинало наваливаться на него ещё пару минут назад, и следа не осталось.
– Ну и как нам его найти? Ну, этого чокнутого?
– Ребятки… – ефрейтор качает головой, – хрен его маму знает. Товарищ мой, с заставы, говорит, что с ним можно по рации связаться. Они там знают, как его вызвать.
– Значит, нам надо на Семнадцатую заставу, – констатирует уполномоченный.
– Так точно, – отвечает солдат и тут же интересуется: – Слышь, ребята, а зачем он вам нужен-то?
– Да вот, – Горохов кивает на Мишу, – это родственник его. И он говорит, что этот родственник знает, где семь килограмм меди здесь закопано. Заодно мы хотели посмотреть варанов, может, поохотиться немного.
– А варана тут мало, – заявляет ефрейтор. – Ему тут жрать нечего, а дальше на юг еды ещё меньше, – он смотрит на Мишу, потом на уполномоченного и добавляет: – Здесь мало всего живого, а вскоре и вовсе ничего не будет. Тут в сезон до семидесяти доходит, мы в те месяцы днём из укрытий не выходим… Мёртвая здесь земля.
Глава 40
Мёртвая земля.
А дарги тут жить умудряются. Ефрейтор предлагал им остаться на ночь. Говорил, что засветло они до Семнадцатой заставы не доберутся. Но Горохов как будто боялся потерять время, потерять даже день, сказал, что поедет сразу.
И к уже часам к пяти вечера, когда солнце стало неуклонно катиться к горизонту на западе, Горохов на бархане, мимо которого проезжал, увидал две цепочки следов.
Уполномоченный машинально бросил взгляд на термометр: за пределами кабины пятьдесят два градуса. Белый песок за день раскалился, но две эти цепочки – старый степняк безошибочно узнал в них точные копии человеческих ног. Босых человеческих ног.
Горохов останавливает машину как раз напротив этих ничего хорошего не обещающих цепочек, опускает тонированное и запылённое стекло и говорит Мише:
– Видал?
И тот ему отвечает в своей обычной манере:
– Ага.
«Ага». Что это значит? Ты видел и удовлетворён увиденным? Видел и возмущён? Видел и тебе всё равно? Увидел и хочешь развернуть машину обратно? Что значит это твоё «ага»?
Шубу-Ухай чуть пригляделся и выдал увиденному развёрнутую характеристику:
– Молодой и старый, охотятся.
И это было скорее всего верным наблюдением. Следы отличались по размеру, первым шёл большой дарг, за ним поменьше. На песчаный холм они взбежали. Хотя правильнее, чтобы не расходовать напрасно энергию, да и не перегреваться под испепеляющим солнцем, бархан просто обходить. А раз бежали на песчаный холм, значит зачем-то, за кем-то. Охотились. И тут Миша добавляет:
– Часа три назад бегали тут или, может, четыре… Ты глянь, до ночи дождаться не могли, по самому солнцу слоняются…
– Тебе же ефрейтор сказал: жрать им тут нечего, – замечает Горохов. – Вот и охотятся круглые сутки.
Он закрывает окно, и машина едет дальше. И раньше-то уполномоченный по этим безлюдным местам ехал в напряжении, а теперь только и шарил глазами по степи, гнал машину и всё, всё на пути пытался охватить взглядом. И Миша, ехавший до этого почти развалившись на диване, сел ровно, тоже смотрел по сторонам.
Видно, его тоже мотивировала догадка о голодных даргах. Оно и понятно: неприятно ощущать рядом с собой существ, которые считают человечину отличной едой и которым в этих местах больше есть особо нечего.
Но их опасения были напрасны. До самого вечера, до заряда они так и не увидели более ничего пугающего, кроме одного следа крупной сколопендры.
***
Их словно ждали на Семнадцатой заставе. Кто-то на антенне, что уходила в чёрное небо прямо из центра заставы, включил фонарь.
Этот фонарь сиял в темноте, как самая большая звезда, его было видно издали, и, ориентируясь на него, они не промахнулись в очередной раз и не проехали мимо заставы.
Прапорщик Волошин, командир заставы, несмотря на поздний час, сам вышел посмотреть, кого это ночью принесло.
– Господа охотники, – он разглядывал то Горохова, то Мишу, благо света фонаря для этого хватало. – Каким ветром в наши края?
И вопросы эти были, как и догадывался уполномоченный, весьма непраздные.
– Да мы оба в этих местах бывали раньше, – отвечал Горохов, – вот и решили взглянуть, как тут что… Как саранча, как охота…