– Она любит на прохладном полежать.
И тут же Гупа подходит к тряпью и валится на него, её платье задирается, и мужчины видят её хоть и пятнистые, но вполне себе женские ягодицы, хотя, вернее сказать, ягодицы девочки-подростка. Но Гупу это не смущает, ей и вправду нравится валяться на мокром тряпье. Она довольна и расслаблена, её рот с её отличными зубами широко раскрыт, вот только свой свёрток из красной тряпки она так и не выпустила из рук.
«Свёрточек она так и не отпускает».
А Аяз подходит к ним с Мишей и начинает лить воду на пол прямо им под ноги, и говорит при этом:
– Сейчас вам будет получше. А вода… У меня её тут много, там, – он кивает на стену, – в развалинах есть кран, давно пробурили, поставили задвижку, вода чистейшая, напор хороший, можете пить сколько хотите. И с собой ещё взять.
Тут уже уполномоченный снимает маску, оглядывается по сторонам, глядит наверх. Прямо над ними – большой технологический проём; воздух, задувающий в щель под дверью, уходит в этот проём, получается сквозняк, хороший сквозняк, который ещё охлаждается испаряющейся из-под их ног водой.
«Холодная тяга».
Так в песках казаки охлаждают себя, если нет масла для генераторов. И теперь Горохов снимает и очки.
Аяз тут же подходит к нему, заглядывает в лицо и говорит удовлетворённо:
– Серые глаза.
«Что это значит?».
Горохов не понимает, но в свою очередь замечает, что не может определить возраст Оглы. Тридцать? Двадцать пять? Тридцать пять?
«Для человека, что живёт в этом аду без кондиционера, у него слишком хорошая кожа, будь даже у него целое подземное озеро отличной воды, всё равно он так хорошо выглядеть бы не смог. Кто-то ему возит таблетки. Много разных и дорогих таблеток».
Вот только глаза Оглы. Только в них проступает некоторое нездоровье. У хозяина этого жилища желтоватые белки.
А ещё Горохову кажется, что он ощущает запах… Нет, он наверняка его опознать не может, но похож… Похож.
И тут вдруг, словно встревая в их «гляделки», заговорил Миша:
– Аяз, а ты помнишь Рохлина?
– Рохлина? – переспрашивает хозяин дома. Он теперь смотрит на Шубу-Ухая, а тот, как и Горохов, тоже снял маску.
– Помнишь, он возил тебе саранчу, когда у тебя была приёмка в Шыктыме? – продолжает охотник.
И тут Аяз чуть улыбнувшись отвечает ему:
– Ты что-то напутал, Мандухай. Никогда Рохлин не возил мне саранчу. Тот Рохлин, которого мы с тобою знали, он к Южным куреням прибился, жил с казачкой одноглазой, искал для казаков воду и копал им колодцы. И пил водку. И ты с ним тогда пил. Пока одноглазая вас не выгнала из своей палатки. Это было ещё до того, как ты подался на север, в Серов. Это когда ты всё ещё думал, что Церен тебя к себе позовёт.
Судя по помрачневшему лицу Миши, ответ был исчерпывающим.
«Вон как этот Оглы осадил старого приятеля. Видно, отношения у них ещё те. Хотя Миша к нему вроде хорошо относится».
А Аяз отошёл от них, вытащил из ящика большой тесак, подошёл к накрытой пластиком куче, что лежала у окна, и откинул пластик. Там была запечёная или, может быть, завяленная половина туши небольшого варана. Хозяин быстро, всего за пару движений, отрубил несколько рёбер и поднёс их Гупе. Та тут же вскочила, схватила рёбра и вцепилась в них своими отличными зубами, благо мяса на них было предостаточно. А Аяз повернулся к ним и спросил, больше обращаясь к Горохову, чем к Мише:
– Вы ведь сюда за первожизнью приехали?
Охотники переглянулись, и, поняв, что Шубу-Ухай всё ещё находится в чуть подавленном состоянии после ответа Оглы, Горохов ответил:
– За веществом.
– Угу, – понимающе кивнул хозяин дома. – Ладно, – он указал тесаком на Андрея Николаевича. – Отведу тебя за ним. С тебя тысяча рублей.
«Тысяча рублей?».
У Горохова не было с собой таких денег, и он хотел спросить, нельзя ли разбить платёж на части, но его опередил Миша:
– А меня? Не отведёшь?
В этом его вопросе так и сквозила обида, обида почти детская.
И Аяз твёрдо ответил ему:
– Тебя нет. А его отведу.
– А почему меня нет? – искренне удивился Шубу-Ухай. – Аяз! Почему так?
– Потому, – коротко пояснил Оглы. – Ты тут будешь. С Гупой.
Такого поворота событий Миша явно не ожидал. Он был раздавлен и уже не находил в себе сил на новый вопрос или на попытку оспорить решение Аяза. Конечно, Горохов очень рассчитывал на Мишу, он думал, что Миша поможет ему, но если вопрос стоял так, то уполномоченный готов был согласиться: «Ну, значит, пойду с Оглы один. Лишь бы этот лощёный тип не передумал».
Тем не менее, нужно было разобраться с деньгами. И Андрей Николаевич произнёс:
– У меня нет с собой столько денег.
– Так у тебя есть машина, – спокойно ответил Аяз. – Езжай найди. Где я живу, ты теперь знаешь. Я буду ждать.
Говоря это, хозяин дома демонстрировал абсолютную невозмутимость. Как будто заранее знал, что так всё и будет, и ничему не удивлялся.
«Э, хитрый Оглы… Не живёшь ты здесь, а если живёшь, где твоя рация, а для рации электричество нужно, антенна высокая, что-то ни панелей, ни антенны я здесь у тебя не видел. Может, где в развалинах поблизости прячешь? Хотя вряд ли… И эта уютная лежаночка для Гупы меня почти не убеждает. Нет, Оглы, своё настоящее лежбище ты нам не покажешь».
В этом Горохов был уверен, а вот в том, что Оглы его тут дождётся – нет. Уполномоченный несколько секунд думает под выжидающими взглядами Аяза и Миши и наконец произносит:
– Я отдам тебе грузовик. Он стоит намного больше тысячи.
Оглы чуть подумал и легко согласился:
– Ладно.
Глава 44
И тут заговорил Шубу-Ухай, вернее, зашептал; теперь, после того как Аяз сказал ему, что не возьмёт его за веществом, он сидел насупившись и был явно недоволен всем происходящим:
– Андрей! Ты чего? Машина тысячи две стоит! А сами мы как возвращаться будем?
– Машина стоит больше двух тысяч, это очень хорошая машина, – отвечал ему уполномоченный, – а если я найду вещество, Аяз нас довезёт. Ну, хотя бы до Семнадцатой заставы.
– До заставы… – произнёс Аяз, слушая их разговоры, – я бы вам не советовал ехать на Семнадцатую заставу, если у вас будет первожизнь.
– Волошин знает про вещество? – догадался Горохов.
– Знает, – кивает хозяин дома. – И знает ему цену. Он отберёт его у вас, отдаст своим, северным.
– Э! – не верит Миша. – Солдат отберёт?
– Отберёт, – уверяет его Аяз. – Этот Волошин – он не простой прапорщик. Его сюда не случайно три года назад прислали.
– За тобой присматривать? – снова догадывается уполномоченный.
– Вроде, – соглашается хозяин дома. И добавляет: – За всем, что тут происходит. Я вас до Кирса довезу, туда часто приходят водовозы, там много хорошей воды. Ещё и топливо там добывают, там много рыбы. Оттуда уже и до Большого Города доберётесь.
В принципе, такой расклад Горохову подходил даже больше, чем застава… Ему самому этот прапорщик Волошин не нравился. И он, чуть подумав, согласно кивнул: ладно.
– Жаль отдавать такую машину, – всё равно расстраивался Миша. – Кондиционер в ней очень хороший.
– Ничего, пусть забирает; если добудем вещество, всё окупится, и возьмём новую хорошую машину, – тихо уверял его Горохов. Он помнил, на что были готовы идти долговязые северные бабы, лишь бы добыть реликт. Он был уверен, что в Институте ему заплатят за него серьёзные деньги. Да и пророк с Люсичкой тоже были люди с деньгами. И он повторил: – Всё окупится.
Миша тут спорить не стал, он заметно поугас после того, как его старый приятель не захотел его брать с собой: ладно, пусть Аяз забирает машину, раз уполномоченному не жалко такой хорошей вещи. Но было видно, что ему не терпелось. И он спросил у Аяза:
– Ну, раз с ценой решили, – когда пойдёте?
А вместо ответа хозяин дома бросил небрежно свой тесак в ящик и достал оттуда же что-то напоминающее книгу. Он стряхнул с предмета пыль. И показал его Горохову:
– Вот, это будет тебе нужно.
Это была, как оказалось, пластиковая коробка, в которой были закреплены шесть толстеньких пробирок, и были они закреплены так, что все их было видно; и, показывая эти пробирки, Аяз пояснял:
– Первожизнь нужно кормить солнцем. Без солнца она умирает. Солнце – её еда.
Горохов вспомнил, что и он, и Кораблёва перевозили вещество в плотно закрытых коробках. А хозяин дома протянул коробку Горохову: на, посмотри. И продолжил:
– Иногда их нужно доставать и поворачивать, чтобы стекляшки были на солнце.
Уполномоченный взял коробочку, осмотрел её и сказал:
– Понятно.
А Миша опять спросил:
– Так когда вы пойдёте?
И Аяз почти сразу ему ответил:
– Поспим, да в ночь и пойдём. Чего тянуть?
– А вернётесь? – кисло спрашивает Шубу-Ухай. Да, он по-настоящему расстроен, это видно. Хотел мужичок сам вещество для своей Церен добыть. И не вышло. Горохову его даже жалко. Но почему Миша даже не попросил Оглы объяснить свой отказ, почему сразу смирился? Вот этого Андрей Николаевич не понимал.
– Дней пять тут с Гупой посидишь, мы и вернёмся, – обещает ему хозяин дома. – Тут недалеко, если на машине. Еда у вас есть, воды вообще хоть пей, хоть мойся. Так что дождётесь.
Миша только покорно кивает головой: хорошо, буду ждать.
– Дарги по дороге будут? – сразу интересуется уполномоченный.
– Нет, – Аяз машет рукой успокаивающе. – Вернее, есть, но они здесь смирные, и оружия у них нет. Нет, об этом волноваться не надо.
– А о чём надо? – уточняет Горохов.
– Так ни о чем не надо. Съездим, я тебе место покажу, ты сходишь и возьмёшь, вон, – он кивает на коробку с пробирками, – сколько склянок есть, столько и наберёшь.
– А больше? – продолжает всё выяснять уполномоченный. – Больше этого можно будет взять?
И тут Аяз Оглы зависает и молчит секунд десять, а может, даже и больше, он смотрит на Горохова не мигая и наконец отвечает:
– А больше у тебя не получится.
– У меня? – не унимается Андрей Николаевич. – А если вдвоём пойдём? Ты тогда тоже возьмёшь, сколько можно взять, – хозяин дома смотрит на него своими карими глазами и молчит. Горохов чувствует, что этими вопросами раздражает его, а может быть, даже злит, но так как происходящее уполномоченному не очень нравится, особенно то, что он пойдёт на опасное дело без Миши, он повторяет вопрос несмотря на то, что Аяз молчит: – Ну, так ты сможешь тоже взять с собой вещества?