– Из мирных, – отвечает Халип Адыль Аяз Оглы.
Сказал – и всё, закрыл тему и замолчал. Но Горохов отставать от него не собирается, он хоть уже и не работает в Трибунале – ну, скорее всего, – но привычка собирать информацию никуда не делась.
– А кто ей половину головы отстрелил?
Вот теперь Оглы на него взглянул прежде, чем ответить:
– Солдаты.
Одно слово, и… он опять закрывает тему. Но Горохов не собирается сдаваться, мало того, он чувствует, что эта тема чуть-чуть – чуть-чуть, – но задела попутчика; кажется, Гупа для Аяза не безразлична, и уполномоченный пытается вызвать в нём реакцию:
– Чёртовы животные, полбашки пулей снесло, а она не сдохла. Вот бы людям так.
Оглы, кажется, не слышал его последней фразы, он только указывает в стекло рукой:
– Вон у того бархана, в конце… сворачивай на запад.
Солнце уже садится, но его света ещё вполне достаточно, чтобы заставить Горохова жмурить глаза, даже затемнённое лобовое стекло не помогает, и он надевает свои дорогие очки. И ещё почти полчаса ведёт машину на запад. Молча.
А через полчаса, когда солнце окончательно спустилось за горизонт, Аяз говорит ему:
– А теперь снова надо ехать на юг.
Андрей Николаевич делает так, как он просит, и, раз местный уверяет, что дарги тут не опасны, включает все фары, в том числе и те, что расположены на крыше кабины.
Теперь, после долгого молчания, он решает возобновить их, если так можно выразиться, диалог и спрашивает:
– Так почему ты не взял с нами Мишу? Места в машине хватило бы.
Аяз даже не поворачивает головы к нему, так и смотрит перед собой.
«Молчишь?».
Это его молчание уполномоченному уже надоело. А тут как раз хорошая ровная поверхность между двумя небольшими барханами образовалась, и уполномоченный давит на газ, набирая скорость. Пятнадцать километров на спидометре, двадцать… двадцать пять…
Андрей Николаевич бьёт по тормозам.
В машине тормоза отменные, спасибо старому товарищу; сам Горохов спокойно сидит на своём месте, крепко держась за руль, а вот Аяз слетает с сиденья и валится на панель. Он удивлённо глядит на Горохова: это что было? Но тот даже не поворачивает головы в его сторону, он спокойно включает первую передачу, начинает набирать скорость. Пыль, густое облако догоняет машину, и теперь клубится в свете фар, а уполномоченный просто ведёт вперёд грузовик, а когда Оглы усаживается на своё место, он спокойно произносит:
– Так почему ты, Халип Адыль Аяз Оглы, не захотел взять с нами своего старого друга?
– Мандухай мне не друг, – отвечает ему Аяз. И в этим словах наконец послышались Горохову хоть какие-то эмоции.
«Ну вот… разговор и налаживается потихоньку».
– А он считает тебя своим другом, – замечает Андрей Николаевич.
– Пусть считает, – отвечает Аяз и, похоже, собирается закончить беседу, но Горохов снова спрашивает:
– Ну даже если и не друг, почему не взял, в степи опытный человек никогда помехой не будет.
И Аяз тут и отвечает с заметной неприязнью:
– Он холуй Церен, нечего ему тут вынюхивать.
Эмоции. Вот этого Горохов и ждал, вот теперь и начинался у них настоящий разговор.
– Нечего? К нему, между прочим, два раза Иван приезжал от Церен, два раза с ним серьёзно разговаривал, всё хотел выяснить у него, как тебя найти. Но Миша ему ничего не сказал.
– А кто этот Иван?
– Я его не знаю, – признаётся уполномоченный. – Но сдаётся мне, что лучше тебе с ним не встречаться.
Кажется, Оглы с ним на этот счёт согласен, и Горохов продолжает:
– А ты, я смотрю, Церен не любишь, да, Халип Адыль Аяз Оглы?
– А ты её знаешь? – в свою очередь интересуется Аяз.
– Немного, – врёт уполномоченный.
– Церен тварь, ни одному её слову верить нельзя, – выдаёт с неожиданной для него эмоциональностью Оглы.
«О, так обиженно обычно говорят мужички, которых бросила баба». Андрей Николаевич про себя усмехается и развивает тему, умышленно спрашивает грубо, ещё и посмеиваясь противно:
– Слышь, Халип Адыль Аяз Оглы… а ты её, это… имел, да?
Оглы теперь глядит на него с нескрываемым презрением, но уполномоченному плевать на это, он поглядывает на собеседника, продолжая мерзко ухмыляться:
– Ну, имел, да? Она баба что надо. Шикарная.
– Держись от неё подальше, она не шикарная, она хуже паука, она сожрёт тебя, – говорит Горохову Аяз и добавляет многозначительно. – Если уже не сожрала.
– Ну, пока что я тут, – отвечает уполномоченный беззаботно, но эта его беззаботность только маска, на самом деле он внимательно слушает и обдумывает каждое слово этого странного человека. И тут же, пока разговор не затух, пока эмоции ещё ослабляют внимание и контроль собеседника, он задаёт следующий вопрос:
– Слушай, а почему ты просил Мишу привести к тебе человека конченного?
– Чего? – не понимает Оглы.
– Ты Мише говорил: чтобы сходить за веществом нужен человек, которому нечего терять, – подсказывает Андрей Николаевич и добавляет: – Или ты о таком его не просил?
Нет, отказываться от своих слов Халип Адыль Аяз Оглы не стал, он просто немного уточнил:
– Нужен человек смелый и опытный. Который не испугается в последнюю минуту и дойдёт до конца.
– А, – понимает Горохов, – значит, есть чего пугаться, да?
– На самом деле – нет, – заявляет Оглы. – Сначала страшно, там всё страшно, но потом ты поймёшь, что тебе ничего не угрожает.
– Там – это где? – уточняет уполномоченный, вдруг понимая, что, возможно, это один из главных вопросов, которые он задавал в своей жизни.
Тут Оглы снова замолкает. Но уж теперь-то Андрей Николаевич не собирается отступать.
– Я нашёл немного вещества, оно вытекало из… ну, из таких чёрных труб, конических, похожих на деревья. Они выходили из земли. И там ничего не было страшного, кроме страшной жары. А что страшного там, куда ты меня ведёшь? Давай, Халип Адыль Аяз Оглы, рассказывай, я должен знать.
– Ты нашёл патрубки, через которые подземная первожизнь выходит на поверхность питаться солнцем, – пояснил ему Оглы. – А я отведу тебя в дом первожизни, в резервуар. Там её очень много. То место… Я называю его Блок, там она живёт.
– А что это такое вообще? – продолжает расспросы Горохов.
– Я не знаю, – огорчает его Халип Адыль Аяз Оглы. – Я думаю, что это то, без чего невозможна жизнь вообще, – он продолжает, но его речь полна сомнений. – Наверное, из этого пришлые создают новых животных… – Оглы делает паузу. – Даргов тоже…
– Даргов? – переспрашивает уполномоченный.
– Да, там их много… – говорит Аяз и, глядя на выражение лица собеседника, усмехается. – Не бойся, они для тебя не опасны, ну, сам увидишь.
«Ну ладно, посмотрю. В принципе, бояться мне нечего: что этот Оглы может с меня получить, если заведёт в засаду? Только грузовик, пару бочек топлива и несколько хороших стволов. В принципе, улов неплохой – для обычного бандоса… Вот только не похож он на простого бандита. Слишком хорошая у него кожа, чтобы охотиться на грузовики».
– Северяне и Церен обещают за вещество неплохие деньги, – продолжает уполномоченный.
– Не связывайся с Церен, отдай первожизнь северным, – рекомендует Халип Адыль Аяз Оглы. – Церен подлая, у неё все мысли только о новом теле, хочет вечно молодой быть, она столько людей на свои корпуса и обновления перевела.
«А не ты ли для неё этих людей по всей пустыне собирал?».
– А всё равно рано или поздно первожизнь понадобится, одной протоплазмы для вечной молодости мало, – продолжает Оглы.
«Ну допустим. А вот откуда тебе-то про это всё известно, дружок? Эх, нету тут баб северных, они бы из тебя всё вытянули!».
Горохов слушал его и сразу обдумывал сказанное, и при этом успевал ещё управлять грузовиком, ведя его среди песчаных волн ночью. Ещё и успевал замечать, как мало тут саранчи… Мало трупного мотылька… Всего живого мало. Он уже обдумывал следующий вопрос, как вдруг Аяз произнёс:
– Подожди… Стой. Остановись тут.
Андрей Николаевич сразу выжимает педаль тормоза, и колёса, поднимая пыль, перестают крутиться: всё, встали. Горохов не глушит двигателя и не выключает фар, ждёт: ну, что дальше?
Халип Адыль Аяз Оглы открывает дверцу кабины и выскакивает из неё, не надевая респиратора; он начинает подниматься на ближайший бархан.
И остановившись там в темноте ночи, так и стоял несколько минут.
«И что он там делает?».
Андрей Николаевич пытался рассмотреть своего проводника. Но это было непросто, Горохов понял лишь, что тот смотрит куда-то на юг или на небо. А когда Аяз вернулся в машину, он указал Горохову в сторону юго-запада:
– Нам туда.
И уполномоченный сменил направление движения.
«Что он там в темноте мог разглядеть? По звёздам, конечно, ориентироваться можно – умеючи; но это только в том случае, если ты знаешь точно, где находишься сейчас. Если стоишь у знакомой каменной гряды, или не меняющего места холма, или, например, развалин населённого пункта. Даже пара приметных термитников может быть хорошей топографической точкой отсчёта. Но что он смог разглядеть тут среди барханов, сплошных песков, которые меняют свой узор ежедневно? – это было Горохову абсолютно непонятно. Впрочем, пока он не собирался как-то прояснять этот вопрос. – Едем на юго-запад? Ладно, как скажешь».
Глава 47
Конечно, у него была куча вопросов к Оглы, но уполномоченный, когда-то хорошо освоивший теорию допроса, понимал, что сейчас давить на Аяза не нужно, после первой «беседы», в которой Андрей Николаевич был откровенно настырен, «пациенту» нужно дать время привыкнуть к новой форме отношений. Дать ему понять, что его желания тоже учитываются, чтобы перейти на новый уровень доверия. Вот тогда уже можно будет начать говорить, что называется, по душам.
К тому же ему, после трёх часов за рулём, было немного не до того; всё-таки ночная дорога в барханах требует повышенного внимания, а значит, утомляет. Хоть за всё время он не увидел в свете фар ни следов даргов, ни следов сколопендр, всё равно время от времени прикасался к цевью винтовки, как бы успокаивая себя. А ещё мысленно упрекал Мишу, который, пока он спал, выкурил у него столько сигарет. И теперь Горохов терпел, понимая, что сигарет ему на обратный путь точно не хватит, даже если курить по три штуки в день.