А степь тут была, ну, если не совсем мёртвой, уж точно не очень и живой. Первое время редко какая саранча или трупный мотыль влетали ему в лобовое стекло. Он сметал живность со стекла «дворниками» и не особо волновался о грязи на стекле. Но вот ближе к утру, после четырёх часов, когда Халип Адыль Аяз Оглы уже то и дело клевал носом на ровных участках дороги, в стекло полетел мотыль. Насекомых, которые летели на свет фар, стало заметно больше. Это Горохов отметил. И появление насекомых немного, но бодрило его.
«Хоть что-то, кроме нескончаемых гор нетронутого песка. Правда, откуда они тут? Кругом же ничего живого нет. Где они находят себе трупы для пропитания?».
Горохов, признаться, начинал выдыхаться понемногу: последнее время из-за руля почти не вылезал; хорошо, спокойно спал только на конспиративной квартире, пока ждал своего начальника; а ещё в машине прекрасные и расслабляющие двадцать восемь градусов, как тут держать себя в руках? В общем, к семи часам, на рассвете, он понял, что нужно остановиться.
Аяз сразу вытащил с задней панели кабины большой свёрток, в котором было мясо. Стал резать его плохим, сильно сточенным ножом на длинные куски.
Мяса варана – очень качественная и дорогая еда, по сытности уступающая только разве что крахмалу или яйцам термитов. Ну а по вкусу… тут ей равных не было. Оглы не экономил эту роскошь, раскладывал куски на пластике: бери, дорогой Горохов.
Мясо было прожарено идеально, в некоторых местах тепло едва тронуло его, но в тех местах оно было самым нежным. Вот только запекали его в песке и не очень заботились о герметичности посуды, песок иной раз хрустел на зубах. Да и просолено оно было неважно. Либо готовящий не любил соль, либо у неё её было очень мало. В общем, соль и сушёный и истолчённый чеснок уполномоченный достал из своего рюкзака. И это прошлось Аязу по душе, и тогда Горохов понял:
– Мясо Гупа пекла?
– Угу, – сразу кивнул Оглы. Он ел некрасиво, жадно, почти не жевал, посыпал солью длинные, сочные куски, отправлял их в рот и глотал, не разжевав как следует.
И тут Горохов снова начал:
– А ты видел пророка?
– Угу, – ответил Аяз и стал сыпать соль на новый кусок.
– А кто тебя с ним познакомил? – Горохов старался придумывать вопросы, на которые трудно отвечать однозначно. – Как ты смог до него добраться?
– Я работал на них, старался, они были мною довольны, один раз привёз им сразу девятерых на переработку… Они были довольны, говорили, что я лучший сборщик… Илья, есть там у них один такой, сказал, что пророк знает о моём усердии и хочет со мной поговорить, – вспоминал Оглы.
– Он тебя не удивил? – интересуется уполномоченный.
– Удивил, – отвечает Аяз. – Он выглядел как парень восемнадцати лет… Пророк, о беседе с ним мечтают сотни и сотни людей, а ему всего восемнадцать лет, и глаза он прятал за тёмными очками, хотя мы сидели в комнате в которой было мало света.
– Да, – согласился Горохов, и продолжил плести свою паутину: – Сотни людей им верят. Я знал людей из их секты… Как ты думаешь, почему им верят?
– Как почему? – Оглы удивился, он даже перестал пожирать мясо. – Они дают людям надежду. Люди видят, что, если стараться и усердно на них работать, можно получить новый корпус. Корпус, который не стареет и почти не болеет. Это и есть обещание будущего.
– А откуда у них эта технология? – продолжает Андрей Николаевич.
– Пророки… – Аяз снова солит длинный кусок мяса. – Они встретили в пустыне Отшельника, кажется, это был караван переселенцев, что бежал от даргов на север… Ну, я такую версию слышал. И этот отшельник показал им какой-то блок с оборудованием, который они теперь называют Первый Храм. Ну и научил их пользоваться им. А потом показал ещё пару таких блоков.
Горохов как раз видел один такой блок, за рекой напротив Полазны, даже был в нём.
– Это же были блоки пришлых? – уточняет он.
– Ну а чьи ещё? – соглашается Оглы.
– Откуда же Отшельник знал, как работает это оборудование? – продолжает интересоваться Горохов.
И на этот вопрос Аяз, кажется, отвечать уже не хочет, он начинает сворачивать пластик, на котором лежит мясо: всё, завтрак закончен. Нет-нет, уполномоченный так просто его отпускать не собирается.
– Слышишь, Халип Адыль Аяз Оглы, так кто такой этот Отшельник?
Но Оглы молчит и упаковывает мясо, и тогда Горохов говорит вместо него:
– Он ведь из пришлых, – и добавляет: – Видел я их оборудование, оно всё… не наше… Там всё не такое, как у нас… Там без объяснения не разобраться.
Он думал, что это удивит проводника, но тот невозмутимо завернул мясо и положил его на полку для багажа. И лишь потом согласился:
– Да, он пришлый, – и добавил чуть погодя: – Он ушёл от них и стал помогать людям.
– А чего это он ушёл от своих? – продолжал интересоваться Горохов. Линию «стал помогать людям» он даже и развивать не хотел.
– Как я понял, он был не согласен со своим местом, он рассчитывал на большее, но ему не позволяли сменить должность. И он решил уйти от своих.
А вот это была уже интересная информация, дающая ключ к следующей ступени, и уполномоченный продолжил:
– А ты, что, виделся с Отшельником?
Вот теперь Аяз посмотрел на него с удивлением: что за глупости?
– Нет, я его никогда не видел.
– А откуда же ты знаешь, что он был недоволен отведённым ему местом у своих? – Горохов смотрит на своего собеседника внимательно, глаз не отводит. Ловит каждую его эмоцию, что может отразиться на лице. И даже как будто помогает Аязу ответить на этот вопрос: – Это ты просто так думаешь? Это твои домыслы?
Но Оглы не ведётся на эту его подсказку и отвечает:
– Мне пророк рассказал.
И тут уполномоченный идёт на дискуссионный «конфликт», один из проверенных приёмов в теории допроса. Он улыбается собеседнику и говорит ласково:
– Ты врёшь, Халип Адыль Аяз Оглы, никакой из пророков не мог тебе этого рассказать, – на самом деле Горохов не может знать этого наверняка, может, и взаправду об этом Аязу рассказал пророк, но уполномоченный блефует, и блефует уверенно. – Никто из пророков не знает о том, почему Отшельник ушёл от своих.
И тут Андрей Николаевич начинает понимать, что его блеф удался: глаза Аяза стекленеют, он словно пропадает из кабины грузовика, оставив тут только телесную оболочку.
– Аяз, Ая-а-аз, – трясёт Горохов его за плечо. – Ты можешь мне ответить, откуда ты знаешь про причину ухода Отшельника от своих? Ну, можешь?
И тот наконец, словно пробуждаясь, отвечает уполномоченному:
– Нам надо ехать.
– Нам надо немного поспать, – говорит ему Горохов, – вон там, кажется, неплохие камни, там тень.
И Аяз ничего ему возразил.
«Раньше я думал, что он что-то недоговаривает. Теперь ясно, что он не говорит ничего. В общем, с ним нужно держать ухо востро».
Горохов ставит машину в тень каменной гряды, выставляет самые малые обороты, чтобы только хватало на кондиционер, откидывает спинку сиденья и устраивается спать.
Халип Адыль Аяз Оглы не говорит ему при этом ни слова. Он сидит, как и сидел, и то ли дремлет с открытыми газами, то ли думает о чём-то.
«Вот и прекрасно».
Лучше, конечно, было бы сейчас ещё немного проехать, а в самую жару, с десяти утра и до шести вечера, отстояться где-нибудь в тени, но Горохов и вправду вымотался. Он выпивает пол-литра воды и за секунду засыпает.
***
Кто же мог подумать, что к четырём часам дня температура перевалит за шестьдесят? Термоизоляция на крыше кабины – и та горячая, на песок смотреть невозможно, он кажется белым даже через затемнённое лобовое стекло.
«Кто бы мог подумать… Ты и должен был думать. Вон стрелка термометра двигателя уже приближается к красной зоне. Как бы не закипел. А ведь уровень жидкости в радиаторе после отдыха проверял… Просто температуры тут такие, что транспорт на них не рассчитан!».
Он снова отпускает педаль газа, чтобы не греть двигатель ещё больше. Машина тащится по пустыне со скоростью в десять километров в час. Меньше всего ему хочется сейчас «закипеть» и остаться без кондиционера. Ведь в кабине и с кондиционером сейчас около сорока.
Уполномоченный снова обливает себе грудь водой. Немного льёт на темя. Точно так же ведёт себя и Оглы. За последние два часа они не сказали друг другу ни слова. Так и едут, переводя воду; слава Богу, её у них предостаточно. Но Горохов решается:
«Нужно остановится, чтобы не «закипеть».
И, найдя первую неплохую тень у большого камня, под который можно встать, направляет туда грузовик.
Ему жуть как не хотелось выходить на улицу, но он хотел открыть капот, увидеть, что с мотором всё в порядке. Горохов одевается, надевает всё по правилам, закутывается сразу, тут уж никаких вольностей быть не может. Время пять, но градусник показывает шестьдесят четыре. Солнце ещё необыкновенно жгучее. Тут получить солнечный ожог можно буквально за пару-тройку минут. Он глушит двигатель, кондиционер может поработать полчасика и на аккумуляторе, аккумулятор у него в машине лучший из тех, что можно было найти в Соликамске. Уполномоченный сразу надевает респиратор, очки, перчатки и лишь тогда открывает дверь. Одежда держит температуру кабины, ветра нет, и он идёт и открывает капот.
От двигателя идёт дым, но его совсем немного, прокладка качественная, пусть чуть и прогорает, но продержится ещё дней пять запросто. И у него есть пара запасных. Радиатор – не притронуться, но и это нормально. Шестьдесят четыре в тени – значит, на солнце всё раскаляется до ста. В общем, грузовичок ещё терпит, крепкая всё-таки машинка.
Он пока не закрывает капот, путь так постоит, и идёт смотреть скаты. И…
Горохов видит что-то у подножия скалы. Что-то… чего в пустыне быть не должно. Это какая-то чёрная… какой-то… нет, не камень… какой-то чёрный пластик, присыпанный песком и пылью.
Человек, в чьи должностные обязанности всегда входил сбор информации, не может пройти мимо того, чего в песках ещё не видел.