– Где мой секстант?
– Кто? – не понял Аяз, морщась от уходящей боли и ещё не понимая, что происходит.
Уполномоченный только разозлился сильнее, ударил Аяза по затылку и прошипел сквозь зубы:
– Я теперь и без тебя доберусь до места, будешь извиваться, я просто нажму на спуск.
Горохов умел произносить подобные фразы, и у любого неподготовленного человека эти слова, крепкая рука сзади на одежде и горячие стволы страшного оружия, упирающиеся в шею, вызывали вполне ожидаемую реакцию. Оглы не был исключением, он, видно, не привык к подобному обращению и сразу стал успокаивать Андрея Николаевича:
– Слушай… Подожди… Послушай… Я скажу тебе…
Он был если не напуган, то в смятении, как раз как и нужно было уполномоченному, тот довольно сильно дёрнул его за одежду, как бы встряхнул и ещё сильнее вдавил стволы обреза в шею Оглы.
– Ты, недоумок, видно, ещё не понял, с кем имеешь дело, – произнёс он почти с яростью, чтобы усилить эффект, – Миша не объяснил тебе, кто я…
Тут Горохов сделал паузу, и Оглы успел вставить в их беседу слова, которые удивили уполномоченного:
– Я знаю, кто ты!
– Знаешь? – удивляется Андрей Николаевич. – И кто я, по-твоему?
– Ты какой-то знаменитый убийца, которого ищет Трибунал.
– Что? – теперь Горохов удивляется ещё больше. – И кто же тебе это сказал? Откуда ты про это узнал тут, на краю земли, про меня и про Трибунал?
– Прапорщик с Семнадцатой заставы. Волошин. Он, когда давал мне радиограмму… он сообщил, что меня ищут какие-то люди. Один, говорит, бродяга, который меня знал, это он имел в виду Мандухая, я сразу понял, что это он, а про тебя Волошин сказал, что ты выдаёшь себя за простого охотника, но, судя по всему, ты тот самый знаменитый убийца, которого ищет Трибунал и который хочет спрятаться тут у нас, на юге.
– О, и почему же ты согласился встретиться с таким опасным убийцей, как я? – спросил Горохов, так и не отпуская одежду Аяза.
– Потому что… – Халип Адыль Аяз Оглы продолжал сбивчиво, – потому что я понял, что вас прислала Церен… Она уже дважды присылала людей искать меня. Люди были опасные… И я подумал, что я помогу вам взять первожизнь, и тогда вы… она… отстанет от меня. И больше не будет присылать людей.
– А что было с теми людьми, что приезжали до нас? – спрашивает уполномоченный.
– Одних выгнал отсюда Волошин, – сразу отвечает Оглы, – а вторые уже не стали заезжать на Семнадцатую заставу, проехали мимо, стали искать меня в песках. Я прятался от них, как мог, потом нашёл их машину, у них мотор сломался, и Гупа нашла их в песках.
– И добила? – догадывается Горохов.
– Да.
– А почему же ты согласился встретиться со мной и Мишей? – не отстаёт от него Андрей Николаевич.
– Мандухай… Мы с ним работали в этих местах в молодости, он их знает, поэтому Церен его сюда и прислала, он знает мои укрытия, он хороший следопыт, он мог меня найти, а ещё ты… Волошин сказал, что если сводки из штаба не врут, то ты самый опасный человек в степи, что ты в одиночку убивал целые банды. Я подумал, что Гупа с тобой может и не справиться. Я подумал, что лучше отведу тебя туда, ты зайдёшь в Блок, возьмёшь первожизнь и отвезёшь её Церен, и она наконец отстанет от меня.
Всё это звучало… правдоподобно. Зная Люсичку, он вовсе не удивлялся, что некоторые люди могут её по-настоящему бояться. Но у Горохова была ещё пара вопросов, и он не отпускал Аяза и не убирал от его позвоночника обрез.
– А почему ты не взял с нами Мишу?
– Он… – начал Оглы, – он ничтожество. Он всё расскажет Церен, расскажет, как найти Блок, он как будто её раб, и тогда она сама будет знать, где взять первожизнь.
«И ты тогда окажешься не нужен».
– А я? – продолжает Горохов. – Я ведь тоже могу ей рассказать.
– Нет, ты умный… – это было похоже на лесть, но Халип Адыль Аяз Оглы тут же пояснил свою мысль: – Зачем тебе говорить обо мне и Блоке кому-то, тем более такой сколопендре, как Церен? Она, если поймёт, что может и без тебя найти Блок, она тебя уберёт, чтобы ты не рассказал о Блоке северным. А если никто знать об этом месте не будет, если тебе опять понадобится первожизнь, мы опять с тобой за нею сходим, просто ты будешь мне платить немного… за сопровождение.
И это звучало вполне разумно. Да, разумно… Этот Халип Адыль Аяз Оглы знал, как правильно подбирать слова и казаться логичным.
«Ну допустим!».
И тогда Горохов задал последний вопрос из тех, что интересовали его именно в этот момент:
– Ну ладно, пусть так, а где мой секстант?
И тут Оглы поворачивает к нему голову, глядит на Горохова снизу и говорит:
– Я не знаю, что это такое.
И самое удивительное, что Халип Адыль Аяз Оглы не врёт ему. Уполномоченный всегда чувствовал ложь, у него было что-то вроде детектора под кожей, обмануть его мог только умелый лжец, лжец профессиональный, такой же, как и он сам; и на этот раз и в словах, и в мимике собеседника заслуженный сотрудник Трибунала не почувствовал и намёка на обман.
«Кажется, он не врёт».
Глава 49
Дело было в том, что фляга, в которой уполномоченный держал свой драгоценный секстант, всегда висела у него слева, и когда он садился за руль, он ставил её в удобную полость в двери, слева от себя. А Оглы всю дорогу сидел на пассажирских местах, то есть справа от него. И даже когда Горохов спал, он спал прямо за рулём, просто отодвинув водительское сидение, и, чтобы добраться до фляги, Халипу Адылю Аяз Оглы пришлось бы перелезть через него. Нет, это было невозможно, так как теперь, в условиях повышенной опасности, Андрей Николаевич спал очень чутко и моментально реагировал на любое движение.
Последний раз он пользовался прибором ещё в логове у Аяза, после этого он его не видел. Но координаты, полученные тогда, Горохов помнил отлично. И теперь был уверен:
«Я смогу вернуться обратно и без секстанта… И без Оглы».
А ещё он понимал способ искать Блок в пустыне – лиловый луч, который в ночи видно за много километров. То есть эту его поездку, даже вернись он сейчас в точку выхода, уже нельзя было считать полностью проваленной.
А Аяз, кажется, и не думал на него злиться за тот небольшой допрос, он всё с тем же отрешённым видом уселся на своё место и всё так же смотрел вперёд, не произнеся за два часа езды ни одного слова.
И заговорил лишь тогда, когда уполномоченный сказал ему:
– Буду искать тень, – уже наученный вчерашней ездой, он не хотел ждать, пока на солнце у него снова начнёт перегреваться двигатель. – Вечером поедем дальше.
Как раз тут оказались хорошие камни, которые со стороны тени были сплошь устланы чёрным бархатным ковром. Это мотыль, падальщик, прятавшийся от поднимающегося всё выше солнца в тени. Сотни тысяч этих неприятных насекомых были верным индикатором самого прохладного места в округе.
Но Халип Адыль Аяз Оглы удивил уполномоченного, он, даже не взглянув на камни, возразил ему:
– Лучше нам ехать сейчас.
И когда Горохов удивленно взглянул на него, он пояснил:
– Мы уже недалеко. Блок будет через пару часов, там есть хорошая тень. Ты сходишь за веществом, а когда вернёшься, мы немного подождём и, когда жара начнёт спадать, поедем по холоду обратно. Сэкономим время.
«Ну если так…».
Да, наверное, так они смогли бы как следует выиграть во времени, и несмотря на то, что температура уже почти дошла до шестидесяти, Горохов повёл машину дальше.
«Надеюсь, техника выдержит».
***
Оглы ему дважды говорил одну фразу, и вот теперь слова стали обретать форму.
Почти сразу после скал, облепленных мотыльком, он увидал одного худого высокого дарга, тот шёл между барханов и тащил за ноги другого… Тащил на юг… Или мёртвого, или не подающего признаков жизни. Услышав мотор их грузовика, он выпустил ноги второго дарга, стал смотреть на машину, не отводя глаз. Скорее всего, он не видал такого чуда. Это был не опасный дарг. Он был истощён и без оружия. Горохов, рассмотрев его как следует, уставился на «дорогу» и проехал мимо. Оглы, кажется, и вообще не взглянул на дарга.
А ещё через некоторое время дарги стали попадаться всё чаще. То сидел какой-то прямо на самом солнце, то валялся около бархана, присыпанный песком. В общем, за час езды уполномоченный насчитал семерых.
«Дальше их будет больше».
Оглы не врал. Андрей Николаевич бросил на проводника быстрый взгляд. Нет, он ему не верил. Горохов не знал, что в голове у Халипа Адыля Аяз Оглы, но верить ему он не собирался.
«С ним нужно быть очень внимательным».
Горохов сам себя похвалил, вспомнив, что разрядил винтовку Оглы.
Иссушённые или еле живые дарги попадались всё чаще и после пятнадцати он перестал их считать, ему и без этого было за чем следить. Температура… Градусник показывал уже шестьдесят шесть.
«Даже боюсь себе представить, что тут будет к двум часам дня! – он смотрит на датчик температуры двигателя. – Ну вот… Через полчаса нужно будет искать тень и останавливаться».
Он хотел повернуть голову к Оглы, чтобы сообщить ему об этом. Но тут прямо перед ним, где-то далеко впереди, рассекая почти белое небо, из песков вырвался мощный, ещё более белый, чем небо, луч.
Это выброс был так скор, что и глазу, и мозгу едва хватило времени, чтобы его заметить и чтобы осмыслить. И тогда уполномоченный взглянул на проводника: ты тоже видел? А тот ответил ему на его молчаливый вопрос словами:
– Да, Блок близко. Через час доедем.
Так и вышло: раньше, чем через час, над барханами на фоне неба проявилось нечто белое, что своими чёткими прямыми углами резко контрастировало с мягкими линиями барханов.
«Сколько там в нём метров? Метров двадцать в высоту?!».
В Березняках тоже имелись дома в пять и шесть этажей, но тут, в раскалённой степи среди барханов, – и вдруг сооружение с идеальными углами и линиями.
Он ведёт машину вперед и с удовольствием любовался бы красотой здания, но его глаза то и дело опускаются к приборной доске: вода в радиаторе на грани закипания. И немудрено. Градусник показывает, что за бортом уже шестьдесят восемь в тени. И, словно поняв его тревогу, Оглы указывает рукой: