– Там, там можно поставить машину в тень.
И вправду, уполномоченный увлекся красотами огромного здания и датчиками на приборной доске и не сразу увидал бетонные навесы за барханами.
Он сначала не может понять, что там под этими навесами сложено, но когда подъехал поближе – понял. Там были сложены высохшие дарги. Они просто сложены в штабеля, словно большие, чёрные, уродливые куклы. Проезжая мимо этих штабелей в поисках свободного навеса, Андрей Николаевич замечает, что некоторые штабеля сложены аккуратно, ноги к голове, ноги к голове, и лежат в них мертвецы достаточно ровно. А вот других сваливали навалом, причём у некоторых отламывались конечности, которые валялись тут же. Горохов смотрит на Халипа Адыля Аяз Оглы вопросительно: может, пояснишь, что всё это значит? И тот, поняв взгляд уполномоченного, отвечает:
– Неудачные образцы. Их будут по новой перерабатывать, – он немного молчит и добавляет: – Ну, я так думаю.
Но Андрей Николаевич и сам об этом догадался, его интересует другой вопрос:
– А зачем всё это?
И тут Оглы поражает его ответом:
– Сам спросишь… – он кивает на здание. – Иногда они выходят снизу, чтобы пообщаться. Может быть, и к тебе выйдут. Я не знаю точно, но ко мне один раз вышли.
– Пришлые? – догадывается уполномоченный, и сразу в нём включается сборщик информации. – Или боты? Сколько их было, какие они были? Как вы общались? – у него были и ещё вопросы, но он понял, что нужно остановиться и послушать Аяза.
– Их было двое, и на людей они не похожи, может, и боты, но уж очень… Не такие как мы, но с руками и ногами. Говорят они на русском, скрипят как-то, но разбирать можно.
– То есть ты с ними говорил? О чём? – продолжает Горохов.
– Я тогда болел сильно, приказа меня изъедала, пара пальцев уже выгнулись и закостенели, и я измучился, всё время пил обезболивающие… И, конечно, попросил у них лекарство, – Халип Адыль Аяз Оглы протягивает к Горохову абсолютно здоровые пальцы: на, смотри, и намёка нет на болезнь. – Одна инъекция, сделали тут же… И всё, здоров был через месяц. Вообще весь здоров… Лишь зубы те, что выпали, не выросли, а так – волосы… всё, всё стало как в молодости.
– И за что же такая щедрость? – интересуется Горохов, как раз загоняя раскалённый грузовик в тень под бетонный навес, где не было сушёных чёрных тел, и выключая едва уже не кипящий мотор. – Что потребовали взамен?
– Ничего… Никакой щедрости, просто попросили больше никогда в Блок не заходить. Сказали, что теперь у них моя ДНК имеется и больше я их не интересую, – объяснил Оглы. – Сказали, если ещё раз зайду… всё.
Уполномоченный молчит, обдумывая только что услышанное, а Оглы говорит ему:
– Мы приехали. Ты у цели. Когда откроется дверь, пойдёшь по большому коридору, там будет немного темно, ни на что не обращай внимания, ничего не трогай, иди на свет. Большой резервуар с первожизнью будет в большом зале под большим стеклом, там светло и очень жарко, градусов восемьдесят или больше, торчать там долго не нужно, там кожа на лице, на шее начинает гореть. Но потом всё пройдёт, когда уйдёшь оттуда.
– Резервуар? – удивился Андрей Николаевич. Он с трудом себе представлял резервуар, в котором могло быть много вещества.
– Да, там её много… Будешь её зачерпывать, не снимай перчаток, первожизнь биологически активна, сразу начинает разъедать кожу.
Горохов несколько секунд молчит, а потом произносит:
– Ты раньше всего этого почему-то рассказывать не хотел, зато теперь разговорился… Давай-ка начнём всё с начала… Так как, ты говоришь, дойти до большого зала с резервуаром?
Нет, конечно, он и не думал, что эта краткая консультация поможет ему избежать всех неожиданностей и опасностей, но про то, что он мог хоть как-то предвидеть, в чём мог предугадать какую-то опасность, об этом он должен был спросить и переспросить проводника.
«Если бы этот урод соизволил разговаривать со мной всю дорогу, можно было бы этого аврального допроса избежать».
Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. И Андрей Николаевич всё-таки надеялся, что ещё не поздно. Впрочем, оттягивать дел он не любил. Взялся – делай, не тяни. Опасно? Так вся твоя жизнь – сплошная, концентрированная опасность.
– Ладно, – наконец произносит он. Берёт баклажку и долго пьёт из неё. И вправду, Оглы не врал, вода у него отличная, без намёка на какие-то привкусы или на известковый осадок. Он выпивает литр, не меньше, ещё примерно литр выливает себе на грудь и на плечи. Закон физики гласит, что процесс испарения всегда сопровождается понижением температуры. Потом он закрывает баклажку – её он собирается взять с собой – и лезет к себе в рюкзак. Достаёт из него меднабор, вытаскивает стимуляторы и на всякий случай обезболивающие. Всё прячет себе в карманы, добавляет патроны, две мощные гранаты, а ещё достаёт дозиметр-прищепку, цепляет его на воротник пыльника. Ну, делает ещё кое-что необходимое. А когда берёт винтовку и собирается уже выйти из кабины, молчавший всё время его сборов Халип Адыль Аяз Оглы вдруг говорит:
– С винтовкой ты внутрь не войдёшь.
Это меняет дело. Уполномоченный очень, очень не любит ощущать себя безоружным. Он молча смотрит на проводника: ну-ка, объясни? И Оглы говорит ему:
– Ворота, пока у тебя винтовка, – не открываются.
– У них там металлодетектор?
– Не знаю. Кажется, нет, винтовку я оставил, а пистолет был при мне, – признаётся тот. – Но вон там, видишь, перед стеной стоит такая тумба, на ней кнопка. Ты на неё нажимаешь, и ворота открываются, а если ты с винтовкой – сколько ни дави, ничего не откроется.
«Ладно, посмотрим».
Впрочем, это понятно, будь он из пришлых, и сам бы к себе людей с такими стволами не пускал. Винтовка, конечно, вещь с точки зрения боя роскошная, но и с тем, у что у него есть, в помещении он сможет себя показать. Обрез, револьвер, пистолет, пара гранат… Не так уж и мало для замкнутого пространства. На всякий случай он достаёт из рюкзака двухсотграммовый брусок пластида. Взрыватели и пульт контроля у него во фляге.
«Лишь бы с остальным пустили. А там уж как-нибудь…».
Халип Адыль Аяз Оглы смотрит на его приготовления очень внимательно. Он, кажется, удивлён увиденным. А Горохов, проверяя револьвер, про себя усмехается:
«Да, вот так-то, дружок. Вот так готовится к делу, по твоей же классификации, самый опасный человек в степи».
Глава 50
Он вылез из кабины, не произнеся ни слова; время слов закончилось, теперь пришло время дела. Просто взял одну трёхлитровую баклажку с водой, винтовку и свою флягу. Всё остальное нужное было в бездонных карманах его пыльника или в глубоких карманах галифе. Уполномоченный просто открыл дверь кабины и, не попрощавшись, вывалился на адский жар со всеми вещами. Хорошо, что машина была под навесом. Но раскалённый воздух даже тут сразу окутал его иссушающим зноем. Хотелось сразу вернуться в прохладную кабину, но Горохов уже приступил к работе. Вернее, к последним приготовлениям перед основной работой.
Сразу к тумбе, что торчала из земли на расчищенной от песка площадке, он не пошёл. А полез в ремонтный ящик, что был под кузовом рядом с одним из баков. Оттуда он вытащил специальный ключ, а ещё пластиковую коробочку с запасными свечами. Коробочку он спрятал к себе в карман, а потом пошёл и открыл капот. Уполномоченный не доверял Халипу Адылю Аяз Оглы, и поэтому, присев на горячее железо, стал со знанием дела выкручивать свечи зажигания. Он выкрутил две и принялся за третью, когда появился Оглы. Он был, как всегда, без очков и респиратора. Проводник заглянул под капот и, увидав, что происходит, удивлённо спросил:
– А что ты делаешь?
– Ну, знаешь… – начал Горохов абсолютно серьёзным тоном, – ты мне очень понравился, Халип Адыль Аяз Оглы. И я решил, что хочу продолжить знакомство с тобой, – уполномоченный уже выкрутил третью свечу и стал крутить последнюю, – поэтому я хочу выйти из этого милого домика с веществом в кармане и увидеть свой грузовик – ну и тебя, конечно.
Но Оглы уже всё понял, он попытался схватить Горохова за руку.
– Э, да ты что?
Но Горохов ловко вырвался и усмехнулся:
– Тихо, тихо, Халип Адыль Аяз Оглы… Ты же говорил, что мне ничего не угрожает, что я выйду оттуда, и ещё до темноты мы с тобой отсюда уедем.
Но всё благодушие, всё спокойствие уже испарились из этого человека, он снова схватил Горохова за кисть руки.
– Отдай свечи!
Схватил сильно. До сих пор этот человек казался уполномоченному крупным, но каким-то рыхлым и безвольным, человеком, которому по большому счёту всё равно и который просто не хочет ни о чём с ним говорить. Но Андрей Николаевич ошибался. Аяз держал его руку, словно тисками сжимал. Он не собирался её выкручивать, скорее держал очень крепко, а когда Горохов попытался вырвать руку, он схватил и другую.
– Пожалуйста, верни свечи.
– Подождёшь меня тут… Ты же говорил, что мне ничего не угрожает, а значит, я вернусь, и мы спокойно отсюда уедем. – повторял уполномоченный, пытаясь освободиться от рук Аяза.
– Ничего не предрешено! – выдыхал Халип Адыль Аяз Оглы, – Ты можешь там остаться, а мне нельзя заходить в Блок, меня там дезинтегрируют, а пешком мне до моих укрытий не дойти.
Но уполномоченный рисковать не собирался, он не хотел выйти из здания и понять, что Оглы уехал, а ему остаётся только присесть рядом со штабелями сушёных даргов и тоже высохнуть.
– Грузовик мой, – ответил уполномоченный и, поняв, что просто так от проводника не оторваться, он чуть оттолкнул его и, поскольку тот упёрся для противодействия толчку, дёрнул его на себя, опустив голову вниз, чтобы лбом встретить лицо противника. Дорогие очки Горохова слетели с лица…
«Лишь бы были целы», – мелькнуло в голове у Андрея Николаевича. Но сейчас ему было не до них, на всякий случай у него были запасные, дешёвые.
А удар вышел неплохой, но Халип Адыль Аяз Оглы, что называется, не поплыл, но Андрею Николаевичу удалось вырвать из его «клещей» свою левую руку, и сразу он наносит акцентированный удар ему снизу вверх, под правый локоть, под правое ребро в печень. Может быть, и не очень сильно, но достаточно точно. Удар в печень – не шутка. Пусть даже и не такой сильный, как хотелось бы. Общий спазм брюшины сразу передёрнул тело Оглы, и ноги у него чуть подкосились. Он немного нагнулся вперед. Теперь руки Горохова были свободны, он хватает Халипа Адыля Аяз Оглы за голову и резко дёргает её вниз, встречая правым коленом. Вот этого удара Оглы уже перенести на ногах не смог, он валится навзничь на присыпанный песком бетон. Его рот открыт, а глаза крутятся в орбитах, словно у наркомана. Он раскачивается в попытках встать. Это даже не нокдаун, это нокаут. Но Горохов не дожидается, пока он придёт в себя. Уполномоченный поднимает свои шикарные очки с земли, осматри