снес немцу половину черепа из трофейного парабеллума. Третий немец бросил оружие и сдался. Хотели его допросить, чтобы узнать, какая сила идет за ними, но немец ничего не говорил по-русски, кроме «карош», «карош», а по-немецки никто из казаков не понимал. Пришлось фрица прирезать и прикопать у ручья, как и двух остальных. Лошадей забрали себе, но через два дня оставили – дядька Ковтун сказал, что по той тропе, которой он поведет их на перевал, лошади не пройдут.
Забравшись на высоту, они увидели внизу грязно-серую реку, вливавшуюся в долину. Это опять были немцы, и их снова было много, даже больше, чем тогда, под Туапсе.
– Вот хады, – с чувством сказал дядька Ковтун, сплевывая в пропасть. – К перевалам прут, сволочи. Чуют, что по побережью им не пройти, там их морская пехота в лепеху раскатает, так они на горы нацелились...
– Ну, в горах-то мы их запросто остановим, – легкомысленно сказал Антоха Бобров и тут же получил от командира затрещину.
– Остановил один такой! У германца для горной войны особые солдаты есть, не шелупонь зеленая. «Едельвейсы», слыхал?
– Нет, не слыхал, – скривился Антоха, потирая затылок. – Что еще за едельвейсы?
– По-нашему, горные егеря, – буркнул командир. – В Германии ж горы, поди, тоже есть.
Далеко на севере поднимались к небу черные султаны дыма, оттуда доносились слабые отзвуки канонады – наши изо всех сил пытались остановить продвижение немцев к Большому Кавказскому хребту. Судя по вползавшей в долину дивизии – безуспешно.
Немцы шли споро – Леха прикинул, что у перевалов они окажутся самое позднее послезавтра.
– Надо наших предупредить, – сказал он. – Вон их сколько!
– Надо, – хмуро подтвердил дядька Ковтун. – Так что нечего тут рассиживаться, лезем в горы!
– А чего не по дороге? – спросил Антоха.
– А потому что на дороге нас сверху любой увидит, – непонятно ответил командир. – Как вот мы фрицев сейчас видим...
«Кто может нас сверху увидеть? – подумал тогда Леха. – Разве только свои?»
Но уже к вечеру он понял, как сильно ошибался.
Они пробирались по склону, прячась за стеной высоких сосен. Внезапно шедший впереди Ковтун остановился и обернулся, прижимая палец к губам.
– Ш-ш, люди внизу!
Осторожно приблизившись к командиру, Леха заглянул ему через плечо.
К склону ущелья прилепился с десяток домиков – обычный горный аул. Над крышами домов курился сизоватый дымок. Видны были маленькие фигурки людей, снующих между дворами.
– Гляди, что делают, – Ковтун выматерился сквозь зубы.
Леха присмотрелся. Пятеро или шестеро крохотных человечков стучали молотками, сколачивая что-то из длинных досок. Сначала ему показалось, что они строят забор или, может быть, лестницу, но постепенно он понял, что это было на самом деле.
Обитатели аула сколачивали длинные столы.
– Это... для кого? – дрогнувшим голосом спросил Максим Приходько.
– Не для тебя, – отрезал Ковтун. – Вон, видишь, кто там в теньке прохлаждается?
Под старым раскидистым деревом сидели на деревянных скамьях трое солдат в странной, словно забрызганной пятнами грязи форме. Без головных уборов, светловолосые, они ничем не напоминали чернявых местных жителей.
– Немцы? – еще не веря глазам, проговорил Белоусов.
– Они самые, – командир скривился, будто раскусив гнилой орех. – Разведчики. Местные их как дорогих гостей принимают.
– Почему? – Леха, не отрываясь, смотрел вниз, на аул. В глубине души он надеялся, что это какая-то хитрость, и что сейчас горцы набросятся на наглых фашистов и скинут их в реку. – Это же предательство!
– А ты чего хотел? В горах много таких, кто ждет не дождется, чтобы немцы нас с Кавказа прогнали. Их деды против генерала Ермолова дрались, понял?
– Смерть гадам! – Приходько стащил с плеча винтовку.
– Дурак ты, – вздохнул дядька Ковтун. – Ну, положим, разведчиков мы перебьем. А сколько в ауле домов, ты считал? Двадцать с лишком. Это значит – двадцать головорезов, которые эти горы с малолетства знают. Они, чтобы перед фрицами выслужиться, будут нас ловить, пока не поймают. Надо тебе это?
Но Максим не успокоился.
– Что ж нам, как зайцам, по лесу бегать? Да казаки мы или нет? Неужели мы предателей не покарав, так уйдем? К тому же ты, дядька, один трех немцев положил, а нас вон пятеро!
Командир рассердился, вырвал у Максима винтовку.
– Олух царя небесного! Наша задача – до перевалов живыми добраться. Там мы нужнее, понял? А с предателями разобраться всегда успеем.
Аул обошли стороной, но на душе у всех было тяжко.
На ночь остановились в живописном ущелье над рекой Уллу-Муруджу. Костер из осторожности не разжигали, спали на мягких мхах под кучей лапника. Ночь выдалась холодная, из ущелья тянуло сыростью, и наутро самый младший боец, семнадцатилетний Вася Шумейко, едва сумел подняться на ноги. Его одолел кашель, который, как казалось Белоусову, разносился по всему ущелью. Из-за заболевшего Шумейко маленький отряд теперь полз по склону со скоростью черепахи.
– Вот что, – сказал Ковтун, – надо разделиться. Ты, Леха, и ты, Максим, идите вперед, а мы с Антоном и Васей следом.
– Зачем это, дядька?
– За тем, что хоть кто-то до перевала доберется, – хмуро ответил Ковтун.
И Белоусов с Приходько пошли. Вскоре они услышали внизу на дороге дробный топот копыт.
Всадник скакал на север, навстречу подползающей немецкой колонне. Был он явно из местных – в бурке и папахе из черного каракуля. Лицо свирепое, один глаз закрыт повязкой.
Приходько вскинул было винтовку, но Леха остановил его.
– Погоди, Максим, мы ж не знаем, кто это и зачем!
Спустя еще полчаса показались новые гости – на этот раз с севера. Мужчина и женщина, оба верхом. Красивая блондинка в костюме для верховой езды и здоровенный, грузно сидящий в седле блондин в эсэсовской форме.
– Ну, сейчас даже не отговаривай! – Приходько лег в траву, поймал на мушку блондина и приготовился нажать спусковой крючок. На этот раз Леха и не думал мешать товарищу, но Максим почему-то не торопился стрелять.
Блондин вдруг повернулся и посмотрел прямо на них. Видеть их он, конечно, не мог – парней надежно скрывала высокая трава – но взгляд эсэсовца внимательно ощупывал склон, как будто немец знал, что там прячутся враги.
– Чего медлишь? – прошептал Леха.
– А вдруг за ними еще кто-то едет, – нерешительно пробормотал Приходько. – А сзади у нас дядька Ковтун с ребятами...
Женщина что-то сказала мужчине, тот покачал головой. Она рассмеялась и стукнула своего жеребца стеком. Мгновение – и всадница скрылась за соснами. Эсэсовец последовал за ней. Момент был упущен.
– Эх, Максим, – с досадой бросил Леха, – ты, видно, только на словах готов фрицев стрелять!
– Да я хотел, – оправдывался Приходько, – а потом этот как зыркнет, у меня палец словно одеревенел...
Но им неожиданно повезло – пройдя под возвышавшимся над ущельем утесом, похожим на гигантскую голову в остроконечном шлеме, парни увидели перед собой усыпанное валунами плато, полого поднимавшееся к югу. Там, у подножия отвесной скальной стены, виднелись две маленькие черные фигурки.
Остроглазый Леха вгляделся и удовлетворенно хмыкнул – всадники спешивались, устраиваясь на привал.
– Ну, – хлопнул он Максима по плечу, – наше счастье – не ушли они далеко! Давай, Максим, пробежимся налегке – пока они там отдыхают, мы к ним вон оттуда подберемся.
Бежать было трудно – узкая тропинка, по которой ходили, наверное, одни овцы, то и дело изгибалась, то ныряя вниз, то взбираясь на кручу. Подошвы скользили по гладким камням, ноги путались в петлях застлавших тропинку вьюнов. Но предвкушение близкой расправы с врагом придавало сил. Когда они добежали до нависавшего над рекой уступа, с которого лагерь немцев был виден как на ладони, Леха с удивлением обнаружил, что почти не запыхался.
На том берегу реки блондин-эсэсовец сосредоточенно помешивал что-то в котелке. Китель свой он снял, оставшись в одной рубашке с закатанными рукавами. Черный автомат лежал рядом на камнях.
Женщину Леха увидел не сразу, а увидев, очень удивился. Она зачем-то залезла под самый козырек высокой скалы и оказалась вне досягаемости прицельного выстрела. Ничего, подумал Белоусов, главное – уложить фашиста. А девка никуда не денется, не вечно же ей там висеть...
Они с Приходько залегли на уступе и навели обе винтовки на блондина.
– Ты, главное, не торопись, – прошептал Леха. – Стреляй ты первым, я вторым. Знаешь, как на охоте.
Белоусов тщательно прицелился. Широкая спина эсэсовца казалась отличной мишенью.
– Получай! – выкрикнул Максим, нажимая спусковой крючок.
При этом его локоть соскользнул с камня и слегка толкнул Белоусова под руку. Два выстрела грянули одновременно, и Леха сразу понял, что они промазали.
Эсэсовец с невероятной для его комплекции ловкостью прыгнул куда-то вбок, успев схватить в прыжке автомат. Над головами парней прогрохотала очередь.
Леха почувствовал жгучее разочарование. Еще несколько секунд назад он был уверен в том, что они уложат проклятого фашиста на месте! Если бы не неуклюжий Приходько!
А тот, похоже, даже не понял, что именно его оплошность спасла жизнь эсэсовцу.
– Получай! – орал он, посылая пулю за пулей туда, где прятался среди валунов немец. – Получай, гнида фашистская!
Тот огрызался короткими очередями, опасаясь выглядывать из-за камней. Леха, решив, что прицельного огня бояться не стоит, привстал на колени. В то же мгновение пуля немца срезала ветку у него над головой.
– Вот же собака! – выругался Леха, вновь распластавшись на камнях. – Он нас видит, а мы его нет!
Немец, видно, тоже понял, что у него преимущество. Он стрелял редко, но не давал казакам возможности поднять головы.
– По лошадям надо стрелять, – крикнул Приходько, – по лошадям, чтоб не ушли гады!
– Ты и стреляй, – разозлился Леха, – а я коней убивать зря не стану!