Ходит, словно со звонком,
Дурень с длинным языком.
Все он слышал,
Все он помнит,
У него всезнайки вид.
И на службе дурень звонит.
И в трамвае не молчит.
Одним словом – языкат,
Для врага он просто клад.
Чтоб не выдал он шпиону
Наши тайны в грозный миг,
По суровому закону
Так прижми его язык,
Чтоб от боли дурень взвыл,
Чтоб он больше не звонил.
По решению Военного совета Ленинградского фронта начато сооружение ЛЭП от Волховской ГЭС для снабжения электроэнергией блокированного Ленинграда. 223,5 км воздушных линий (от Волховской ГЭС до мыса Кареджи на восточном берегу Ладожского озера и от мыса Осиновец на западном берегу до Ленинграда), кабельную вставку длиной 22,5 км (из них 21,5 км по дну Ладожского озера), 3 подстанции возводились под обстрелами и налетами, и ЛЭП была готова через 45 дней вместо 56, определенных командованием. 23 сентября Волховская ГЭС прорвала энергетическую блокаду города.
Для создания необходимого запаса дров в 1,3 млн кубометров на предстоящую зиму решено использовать старые деревянные здания.
Через 2 недели после зачитывания в войсках приказа № 227 «Красная звезда» в передовой разъясняла, что нужно проводить различие между трусами и людьми, у которых в какой-то момент сдали нервы. В Кремле, видимо, поняли, что когда мера жестокости превышена, ее эффективность исчезает. После этой статьи в «Звездочке» в газетах перестали появляться призывы «расстреливать трусов». А в сентябре, в разгар жестоких боев, уполномоченному контрразведки в Сталинграде настрого было предписано следить, чтобы командиры не злоупотребляли правами, предоставленными им приказом.
В блокадном Ленинграде в день, на который гитлеровцами было намечено взятие города, состоялось историческое исполнение ленинградскими музыкантами 7-й («Ленинградской») симфонии Дмитрия Шостаковича. Поэт Ольга Берггольц, всю блокаду проработавшая на ленинградском радио, вспоминала: «…Они работали на оборону – музыканты единственного оставшегося в Ленинграде оркестра – оркестра радиокомитета. Да, в Ленинграде в те дни не раздавалось по радио ни одной песни, ни одной мелодии – кто-то решил, что „сейчас для этого не время“, но оркестр жил, он давал концерты для Англии и Швеции – необходимо было, чтоб и там знали, что мы живы и не только сопротивляемся и боремся, но даже играем Чайковского и Бетховена… Наши оркестранты почти не играли зимой – не хватало дыхания, особенно духовым – „диафрагме не на что было опереться“. Оркестр таял. Некоторые ушли в армию, другие умерли от голода. Трудно забыть мне серые, зимние рассветы, когда совершенно уже свинцово отекший Яша Бабушкин диктовал машинистке очередное донесение о состоянии оркестра. „Первая скрипка умирает, барабан умер по дороге на работу, валторна при смерти“, – отчужденным, внутренне отчаянным голосом диктовал он. И все же те, кто оставался, – главным образом на казарменном положении, – помимо службы ПВО, не оставляли и своей основной работы. Самоотверженно работал, репетировал с ними в обледеневших студиях какие-то наиболее доступные им по физическим силам произведения Карл Ильич Элиасберг. А когда пришла весть об исполнении Седьмой – „Ленинградской симфонии“, а затем самолет доставил в радиокомитет ее партитуру, почти несбыточным желанием загорелся оркестр – исполнить ее здесь, на ее родине, в осажденном, полуумирающем, но не сдававшемся и не сдающемся городе!.. Но для исполнения требовался удвоенный оркестр, а в радиокомитете осталось к весне всего 15 живых музыкантов… На помощь пришел городской комитет партии: во-первых, он выделил музыкантам дополнительную ежедневную кашу без выреза (купонов в карточках), – кажется, к тому времени это составляло уже целых 40 граммов крупы или соевых бобов. По Ленинграду был через радио объявлен призыв ко всем музыкантам, находящимся в городе, – явиться в радиокомитет для работы в оркестре… Пришел истощенный, но, как всегда, строгий и собранный орденоносец Заветновский, концертмейстер, первая скрипка Филармонии. Пришел 70-летний старейший артист Ленинграда валторнист Нагорнюк… И все-таки музыкантов не хватало. Тогда Политуправление фронта и Пубалт отдали распоряжение прикомандировать к сводному городскому оркестру лучших музыкантов из армейских и флотских оркестров… И вот 9 августа 1942 года после долгого запустения ярко, празднично озарился белоколонный зал Филармонии и до отказа заполнился ленинградцами… На сцену вышли музыканты. Огромная эстрада Филармонии была тесно заполнена – за пультами сидел сводный городской оркестр. Здесь было ядро его – музыканты Радиокомитета, артисты И. Ясенявский, потушивший первую зажигалку на крыше радиокомитета, начальник пожарного звена скрипач А. Прессер, музыканты А. Сафонов и Е. Шах, рывшие окопы близ Пулково; здесь сидели музыканты в армейских гимнастерках и флотских бушлатах… За дирижерский пульт встал Карл Ильич Элиасберг – он был во фраке, в самом настоящем фраке, как и полагается дирижеру, и фрак висел на нем, как на вешалке, – так исхудал он за зиму… Мгновение полной тишины, и вот – началась музыка. И мы с первых тактов узнали в ней себя и весь свой путь, всю уже тогда легендарную эпопею Ленинграда: и наступающую на нас страшную, беспощадную враждебную силу, и наше вызывающее сопротивление ей, и нашу скорбь, и мечту о светлом мире, и нашу несомненную грядущую победу. И мы, не плакавшие над погибающими близкими людьми зимой, сейчас не могли и не хотели сдерживать отрадных, беззвучных горючих слез, и мы не стыдились их». Когда смолкли последние звуки, разразилась овация. Зрители аплодировали оркестру стоя. И вдруг из партера поднялась девочка, подошла к дирижеру и протянула ему огромный букет из георгинов, астр, гладиолусов. Для многих это было каким-то чудом, и они смотрели на девочку с каким-то радостным изумлением – цветы в умирающем от голода городе… В записке, вложенной в букет, семья ленинградцев Шнитниковых благодарила оркестр за чудесное исполнение симфонии.
Те, кто не смог попасть в филармонию, слушали концерт на улице у репродукторов, в квартирах, в землянках и блиндажах фронтовой полосы.
Готовились к концерту и на передовой. В один из дней, когда музыканты еще только расписывали партитуру симфонии, командующий Ленинградским фронтом генерал-лейтенант Леонид Александрович Говоров пригласил к себе командиров-артиллеристов. Задача была поставлена кратко: «Во время исполнения Седьмой симфонии композитора Шостаковича ни один вражеский снаряд не должен разорваться в Ленинграде!» И 9 августа 1942 года армия дала свой концерт – концерт артиллерии Ленинградского фронта, которая всей своей мощью ударила по артиллерии и аэродромам противника. Эта операция называлась «Шквал». Ни один снаряд не упал на улицы города, ни один самолет не сумел подняться в воздух с вражеских аэродромов в то время, когда зрители шли на концерт в Большой зал филармонии, пока шел концерт и когда зрители после завершения концерта возвращались домой или в свои воинские части.
Затишьем в артиллерийском обстреле Ленинграда воспользовались спортсмены. В этот день состоялись большие легкоатлетические соревнования, в которых участвовали спортсмены Красной армии, всевобуча, МПВО.
Исполком Ленгорсовета и бюро ГК партии приняли постановление о подготовке к зиме. Предстоит утеплить водопроводные и канализационные трубы, произвести очистку дымоходов, ремонт печей, кухонных очагов. Для сохранения нормального теплового режима и улучшения водоснабжения под жилье отводятся только первые три этажа домов. Живущие выше будут переселены вниз.
В газете «Красная звезда» опубликовано стихотворение Алексея Суркова «Ненавижу!», которое заканчивалось следующими строками:
Стало сердце, как твердый камень.
Счет обиды моей не мал.
Я ведь этими вот руками
Трупы маленьких поднимал…
Ненавижу я их глубоко
За часы полночной тоски
И за то, что в огне до срока
Побелели мои виски…
Осквернен мой дом пруссаками,
Мутит разум их пьяный смех,
Я бы этими вот руками
Задушил их, проклятых, всех.
Подводная лодка М-96 под командованием Александра Маринеско потопила вражеский транспорт водоизмещением 5 тыс. тонн.
За день снайперами и разведчиками Ленинградского фронта уничтожено до 400 вражеских солдат и офицеров.
«Сколько ты убил немцев?» Письмо в редакцию под таким названием публикует «Ленинградская правда»:
«Здравствуйте, дорогие братья Коля и Петя!
Шлю привет с фронта через газету, так как не знаю вашего адреса. Знаю только, что вы честно и мужественно сражаетесь против фашистского зверья и защищаете нашу любимую родину.
Коля и Петя! Я нахожусь у стен нашего родного и любимого города, где мы провели немало счастливых дней. Проклятые фашисты расстроили нашу жизнь, они, как разбойники-грабители, ворвались в нашу страну, убивают мирных жителей, расхищают их имущество. Но нашего Ленинграда не видать им как своих ушей.
Я уложил около двух десятков гитлеровцев – это только начало. А теперь у меня к вам вопрос: сколько вы истребили фашистских гадов? Метко ли вы их бьете?
Наша родина не была и не будет под фашистским игом, нам нужно как можно быстрее выполнить первомайский приказ нашего любимого вождя товарища Сталина. Все свои знания, всю свою энергию мы должны положить на то, чтобы очистить нашу землю от фашистской мрази.
Жду вашего скорого ответа. Желаю боевых успехов.
Ваш брат М. А. Давыдов. Действующая армия».
Массовая эвакуация населения, проводившаяся в целях превращения Ленинграда в военный город, завершилась.
30-летие встретил участник войны Евгений Гаврилович Новицкий (1912–1997), начальник парашютно-десантной службы 7-го гвардейского штурмового авиаполка (ВВС Балтийского флота), совершивший к январю 1945 года 61 боевой вылет. Он лично потопил 4 фашистских транспорта, за что 6 марта 1945 года удостоился звания Героя Советского Союза. Гвардии капитан авиации.