олстой приводит эпизод, связанный с солдатами русской армии, когда те вошли в один из кавказских аулов. Он пишет о том, как солдатам было велено жечь хлеб, сено и самые сакли. По всему аулу стелился едкий дым, и в дыму этом шныряли солдаты, вытаскивая из саклей, что находили, главное же – ловили и стреляли кур, которых не могли увезти горцы. Так поступали всегда и во всех армиях. Так происходило и под Ленинградом. Так, к сожалению, поступают и в сегодняшних войнах, причём везде. В этом кроется бесчеловечность любой войны.
Буров:
Отразив наш удар в направлении Будогощи и Грузино, враг возобновил сегодня наступление на тихвинском направлении.
Бомбой, разрушившей четырёхэтажный дом на Большом проспекте Петроградской стороны, ранено 38 человек и убито 4 человека. Всего в Ленинграде разорвалось сегодня более 50 бомб. Вражеским снарядом, попавшим в детскую клинику Военно-медицинской академии, ранено 20 человек. Это был первый снаряд. Обстрел, начавшийся в 9 часов 5 минут, продолжался 5 часов.
После полуторачасового перерыва снова раздался грохот разрывов. На этот раз обстрел продолжался 25 минут. Но затем гитлеровцы ещё дважды открывали огонь. В этот день пролилась кровь 213 ленинградцев.
Автор:
В этот день записей в дневнике Лееба не оказалось. Зато другой немецкий высокий чин, начальник генерального штаба сухопутных войск Гальдер, уделил ленинградскому направлению пристальное внимание. Вот что он записал 5 ноября: «Полковник Бенч доложил о положении со снабжением на фронте группы армий “Север”. Положение на отдельных участках тяжёлое. Войска не имеют никаких запасов и потребляют то, что удаётся достать на месте (картофель, конина)».
Ленинградцы постепенно привыкали к тому, что пунктуальные немцы начинали артиллерийские обстрелы по расписанию. По утрам их артиллерия нередко открывала огонь именно в 9 часов утра, после того, как немецкие орудийные расчёты заканчивали завтрак. По свидетельству блокадников, артобстрелы были губительнее бомбёжек. О последних обычно заранее сообщали средства оповещения, а при артобстреле предупреждение звучало, когда снаряды уже падали на улицы города. Как сообщается в книге Игоря Богданова «Ленинградская блокада. От А до Я», в ноябре 1941 года на улицах и площадях Ленинграда разорвалось 11 230 снарядов. За осень этого года в городе от вражеской артиллерии погиб 681 человек и 2269 были ранены.
Лееб:
Успех достигнут как в наступлении на Тихвин, так и по обеим сторонам Волхова. В то же время возникла угроза правому флангу, где осталась лишь одна 20-я моторизованная дивизия. Дивизия вынуждена была отвести назад своё правое крыло.
Необходимо определиться, следует ли продолжать наступление всеми наличными силами на совсем уже близкий Тихвин, либо нужно будет притормозить для того, чтобы перебросить подразделения для усиления флангового прикрытия.
Буров:
В канун 24-й годовщины Великого Октября гитлеровцы подвергли город на Неве жестокой бомбардировке. В 19 часов 45 минут одна фугасная бомба разрушила два дома на Таврической улице, 29 и 31. Только здесь погибло 22 человека и ранено 24 человека. Вперемежку с бомбами фашистские лётчики сбрасывали листовки, в которых хвастливо объявлялось, что 7 ноября Ленинград будет подвергнут массированной бомбардировке. Составители листовки подобрали даже подобие рифмы: «Седьмого будем бомбить, восьмого будете хоронить».
В честь завтрашнего праздника сегодня детям было выдано по 200 граммов сметаны и по 100 граммов картофельной муки. Взрослые получили сверх скудной продовольственной нормы по пять солёных помидоров.
Скрябина:
Юра Тарновский с 20 октября устроил фиктивно моего Диму к себе в мастерскую. Хотя мастерская находится ещё в периоде организации, но Дима уже считается рабочим и получает вместо 125 граммов хлеба – 250. Это очень важно для Димы. Он всегда обладал завидным аппетитом, и когда перешли на голодный паёк, то быстро сдал. Меня приводит в отчаяние его полнейшая апатия. Он перестал чем-либо интересоваться, читать, даже разговаривать. Трудно поверить – даже к бомбёжкам он относится равнодушно.
Единственно, что может вывести его из равновесия, это – еда. Целый день он голоден, шарит по шкафам, ищет съедобное. Ничего не найдя, начинает жевать кофейную гущу или эту ужасную дуранду (жмыхи), которую раньше ели только коровы.
Дуранду теперь ест весь Ленинград. За неё отдают что угодно: чулки, обувь, отрезы материи. Отнесёшь на рынок какую-либо ценную вещь и получаешь взамен кусок этого вещества, такого жёсткого, что не только откусить, но и топором не отрубить. Начинаешь строгать, как кусок дерева. Получается что-то вроде опилок. И вот из них пекут лепешки. На вкус они ужасны, а после того, как съешь, начинается изжога.
Хлеб выдаётся тоже малосъедобный: муки в нём самый минимальный процент, а больше жмыхов и почему-то целлулоид и ещё какая-то неизвестная, невообразимая смесь. В результате такого состава хлеб сырой и тяжёлый. И всё-таки люди готовы из-за него перегрызть друг другу горло. Утром по дороге из булочной тщательно прячешь его: было немало случаев, когда на улице хлеб отнимали.
Автор:
В записях Лееба Ленинград и то, что с ним было связано, в данный момент ушли на второй план. Головной болью для него стала теперь тихвинская операция. Успехи пока здесь были совсем незначительными, а проблем становилось всё больше. Основная причина заключалась в том, что приходилось вновь раздваиваться, нанося удары по двум направлениям: вдоль Волхова и на Тихвин.
В начале ноября имели место столкновения между финскими и советскими войсками на Карельском перешейке. По масштабности и ожесточённости боев они не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило на «Невском пятачке» и тихвинском направлении. Как пишет Ян Кишкурно, автор книги «Карельский перешеек. Неизвестная война 1941», потери Красной армии с 3 по 6 ноября под Белоостровом составили 43 человека убитыми и 102 ранеными. Затем наступило затишье, в результате чего в конце ноября с Карельского перешейка на Тихвин была переброшена ещё одна стрелковая дивизия. После чего в составе 23-й армии осталось лишь четыре дивизии, которым на север от Ленинграда противостояли пять финских дивизий.
Судя по записи Скрябиной, сметана и другой дополнительный паёк, о которых написал Буров, её детям ни в этот день, ни после не достались. Иначе она, несомненно, поведала бы о таком роскошном подарке.
Апатия для многих ленинградцев означала смерть. Усугублялось это чувство безразличия не только отсутствием еды, но и невозможностью вырваться из блокированного города.
Лееб:
Ситуация на Волховском фронте подобна вопросу о жизни и смерти. Командир 39-го моторизованного корпуса позвонил и попросил срочной помощи для 20-й моторизованной дивизии. Она совершенно измотана и подвергается постоянным атакам. Обнаружена колонна противника в составе 700 автомобилей, следующая на Волховстрой. Предположительно для противодействия 39-му моторизованному корпусу.
Сейчас задача состоит в том, чтобы удержать восточный фланг на Невском фронте. В составе группы армий «Север» в настоящий момент имеется единственное подразделение маневренного резерва. Это 10-й пулемётный батальон, находящийся в расположении 18-й армии. Если же потребуются дополнительные силы, то взять их будет неоткуда. Тогда придётся временно приостановить наступление на Тихвин. Как цель наступления Тихвин в значительной степени утратил бы своё значение, если бы 21-я и 11-я пехотные дивизии овладели Волховстроем.
Буров:
Над городом в этот день не появился ни один фашистский бомбардировщик. В 8 часов утра начался обстрел. Всего за день в городе разорвалось около 200 вражеских снарядов.
В связи со сложной военной обстановкой демонстрация трудящихся 7 ноября не проводилась. На улицах города были вывешены государственные флаги и праздничные лозунги. В 12 часов состоялся радиомитинг, посвящённый 24-й годовщине Октября. Говорили о непоколебимой решимости ленинградцев и воинов фронта отстоять колыбель Октября.
По крайне урезанным нормам муки в Ленинграде осталось на восемь дней, а крупы – на девять.
Скрябина:
Как мы и предполагали, в Октябрьскую годовщину немцы бомбили интенсивнее и беспощаднее, чем обычно. Особенно отличились они вчера вечером: налетели тучи самолётов, воздух гудел от множества машин. В сотый и тысячный раз задаёшь себе вопрос: где же наша противовоздушная оборона? Почему не видно советских истребителей? Немцы летают, как дома, а наши зенитки палят впустую, только усиливают шум.
Сегодня с помощью Тарновской старалась вернуть к жизни нашего Диму. Зоя Михайловна энергична и не теряет своего оптимизма. Она твёрдо верит, что война скоро кончится, что Ленинград всё же будет взят немцами. Надо потерпеть ещё некоторое время. Она старалась всё это внушить Диме, даже сердилась и кричала на него. Потом начала умолять подтянуться ради меня, более бодро относиться ко всем лишениям. Как могла, я поддерживала её, но на Диму это всё не производило никакого впечатления.
Теперь умирают так просто: сначала перестают интересоваться чем бы то ни было, потом ложатся в постель и больше не встают. Я особенно боюсь этой апатии у Димы. Его нельзя узнать. Ещё в конце августа и в сентябре он носился по всему городу, выискивал продукты, интересовался военными сводками, встречался с мальчишками-товарищами. Теперь целыми днями он стоит в ватнике у печки, бледный, со страшной синевой под глазами. Если так будет продолжаться, он погибнет. Делаю всё возможное, чтобы его лучше кормить, но всего этого слишком мало.
Вот наш жилец, Юра Тарновский, например, ходит каждый день в одну столовую, где съедает по шесть-семь тарелок дрожжевого супа, который можно получить без карточек. Трудно себе представить это «лакомое» блюдо голодного Ленинграда: дрожжи и вода. После еды люди распухают, а в смысле питательности эта еда – ничто, нуль калорийности. Но я хотела бы, чтобы и мой Дима, по примеру Тарновского, охотился за этим супом, – может быть, хоть это выводило бы его из состояния страшного безразличия.