Я иду по туннелю в раздевалку. Я хочу взять свой телефон. Хочу позвонить и узнать, как там Монтана. Но я не делаю этого. Не стоит давать тренеру еще один повод разозлиться на меня. Вместо этого я сажусь на скамейку перед шкафчиком и жду. Проходит совсем немного времени, и в раздевалке становится шумно. У каждого игрока есть своя рутина или ритуал, чем он занимается в перерыве.
В данный момент Грей разговаривает по телефону, снимая с себя экипировку. Он звонит дочери, а затем проводит в душе не менее десяти минут. Трэвис сидит на скамейке, откинув голову назад и закрыв глаза. Я так и не могу понять, молится он или медитирует, но именно этим он занимается первые десять минут, и да поможет Бог каждому, кто попытается с ним заговорить.
Кинг принимает душ и ложится на массажный стол. С ним одновременно работают два массажиста. А я? Обычно я снимаю коньки и прыгаю на велосипед или беговую дорожку, пока смотрю повторы игр на планшете. Мне нужно двигаться, чтобы сохранить мышцы разогретыми. Но поскольку я знаю, что сегодня не играю, я довольствуюсь тем, что сижу здесь и смотрю, как все остальные занимаются своими привычными делами.
Как по расписанию, за пять минут до начала третьего периода тренер собирает команду и начинает свою обычную напутственную речь. Он рассказывает стратегию на период, а затем отправляет нас на лёд. Я уже на полпути к туннелю, последним вхожу в дверь, тренер идет за мной.
― Готовься, Джеймсон. Ты выходишь во второй пятерке, ― говорит он.
Я киваю головой.
― Я готов, тренер.
― Я чертовски надеюсь, что готов. Ты пропадал три недели с какой-то загадочной травмой, о которой меня не поставили в известность. Что бы с тобой ни было, надеюсь, ради тебя и команды, что все обошлось.
Я не говорю ему, что это не так. Это чертово чудо, что Монтана сегодня вышла из дома. У меня такое чувство, что, если бы не поддержка Алии, она бы этого не сделала.
Алия ежедневно звонит мне, спрашивая, может ли она приехать. Я всегда отсылаю ее к Монтане ― это ее решение, хочет она принимать гостей или нет. Иногда она не хочет никого видеть, особенно после встреч с доктором Уэст.
Спит она по-прежнему дерьмово, о чем свидетельствуют темные тени под глазами. Не думаю, что она будет крепко спать, пока не убедится, что этот ублюдок Эндрю покинул этот мир. И я не могу дождаться того момента, когда сообщу ей об этом.
Я занимаю место на скамейке запасных и смотрю на лёд. Шайба падает, и мы выигрываем вбрасывание. Грей и Кинг рядом со мной, и все мы ждем момента, чтобы выйти на площадку и показать всем ту линию, которой так не хватает нашей команде.
Как только нас выпускают, я перепрыгиваю через борт и вступаю в игру. Когда ты играешь так долго, как я, пропустить три недели ― это ничто, все движения записаны в мышечной памяти.
Грей перехватывает шайбу, и мы втроем несемся по льду, рвемся к воротам. «Виннипегские Клены» встречают нас. У них хорошая защита. Я внимательно следил за ними всю игру, поэтому, когда Грей передает шайбу направо, мне, я делаю ложное движение влево и обхожу парня, который замедлился с начала второго периода.
Я вижу просвет. Он небольшой, но есть. Прямо между ног их вратаря. Я делаю бросок и наблюдаю, как шайба проскальзывает мимо него и попадает в сетку. Вспыхивает красный, звучат сирены, а из углов площадки валит дым. Толпа кричит, болельщики в свитерах «Рыцарей» вскакивают на ноги. Хлопают и радуются.
Я опускаюсь на колено и поднимаю вверх клюшку.
― Да, блядь!
Грей и Кинг хлопают меня по спине, а я поднимаю глаза и вижу ее. Монтана стоит в окне. Я целую свою перчатку и протягиваю к ней. И в этот момент камеры устремляются к ложе и выводят лицо Монтаны на гребаный джамботрон. Как только она замечает это, ее глаза расширяются, и она отходит назад. Из поля их зрения.
― Черт, ― шиплю я. Затем смотрю на Грея.
― Даже не думай об этом, мать твою. Я позвоню Лие со скамейки. Они вместе. С ней все будет в порядке, ― говорит он.
Я киваю головой, ни на секунду не веря, что с Монтаной все в порядке. Она попытается притвориться, но я ее знаю. Она боится, что ее увидят, а ее лицо только что показали на этом гигантском экране. Его видят десятки тысяч людей, не говоря уже о том, сколько сотен тысяч смотрят игру из своих гостиных, пабов и других мест в этой стране, где есть телевидение.
Я перепрыгиваю через борт на скамейку запасных. И прежде чем я успеваю рвануть по туннелю, Грей бьет меня рукой в грудь, толкая на сидение.
― Подожди, ― ворчит он. Затем он протягивает руку и говорит с кем-то. Я не успеваю поднять глаза и посмотреть, с кем, как он уже набирает номер на телефоне.
Я не слышу, что он говорит. Я даже не слышу шума толпы. Мой взгляд сосредоточен на ложе. Я нужен ей. Я должен добраться до нее. Я чувствую это всем своим нутром.
Грей держит телефон перед моим лицом.
― Это Монтана.
Я снимаю шлем и выхватываю аппарат из его рук.
― Танна, ты в порядке?
― Я в порядке. Это был отличный гол, Люк, ― отвечает она, ее голос тихий.
― Мы можем уйти, если ты хочешь… Если тебе нужно, мы можем уйти, ― говорю я.
― Нет, игра почти закончилась. Я хочу, чтобы ты вернулся и забил еще.
― Ты уверена?
― Да, уверена. Иди и закончи игру, Люк. Я буду смотреть, ― говорит она.
― Хорошо. ― Я завершаю звонок и передаю телефон обратно Грею. ― Спасибо. ― Я киваю ему, натягивая шлем обратно. Если Монтана хочет посмотреть, как я забиваю, то именно это я и собираюсь сделать. ― Выпустите нас, тренер! ― громко прошу я, перекрикивая болтовню товарищей по команде.
Тренер сердито смотрит на меня и качает головой, а затем дает сигнал для нашей линии. Как только мои коньки касаются льда, меня впечатывают в борт, да так сильно, что я чуть не падаю обратно на скамейку.
― Ублюдок, ― ворчу я, отталкивая от себя огромного игрока «Кленов». Я бы с удовольствием сбросил перчатки. Но когда эта мысль приходит мне в голову, появляется Грей. Прямо рядом со мной, его перчатки уже на льду, а его кулак врезается в голову этого придурка.
Вот за что я люблю этот спорт. Нет, не за драки, а за принадлежность к команде. За уверенность, что Грей всегда прикроет меня на льду и вне его, также как я его. Именно поэтому, когда он валит ублюдка на землю, я помогаю судьям оттащить его. Мой друг, как известно, временами бывает вспыльчив и не всегда знает, когда нужно остановиться.
Глава девятнадцатая
Дорогой Шон,
Прошлая ночь была ужасной. Каждый раз, когда закрываю глаза, я вижу его. Эндрю. Такое ощущение, что его власть надо мной никогда не закончится. Я не знаю, что нужно сделать, чтобы это прекратилось. Если бы я могла заставить эти образы исчезнуть, я бы смогла спать нормально. Я бы смогла жить дальше.
Вчера вечером я ходила на игру Люка. Тебе бы понравилось. Хотела бы я, чтобы ты был здесь и увидел, как хорошо он играет. Я представила тебя на льду вместе с ним, а потом моргнула, и тебя не стало.
Почему ты не можешь быть здесь? Ничего этого не было бы, если бы ты не ушел. Прошло четыре года, Шон. Я должна смириться с тем, что потеряла тебя. Прошло столько времени, но мне снова очень нужны объятия старшего брата. Ты нужен мне, Шон, а тебя здесь нет.
Я беспокоюсь, что эта ситуация слишком тяжела для Люка, что мои проблемы оттолкнут его. Конечно, он этого не признает. Кажется, он думает, что все будет хорошо. Но это не так. Наверное, уже никогда не будет.
Вчера вечером мое лицо показали на джамботроне. Помнишь, раньше я любила, когда это происходило? Ну, теперь уже не так сильно. Вчера я хотела бы стереть его. Я не хотела быть там. Я беспокоюсь, что Эндрю мог увидеть меня. Что он теперь знает, где я, и придет за мной. Я не хочу, чтобы он меня нашел. Я не могу вернуться к тому, что было раньше. Я бы предпочла отправиться к тебе.
Я не знаю, что делать. Я даже не знаю, помогает ли мне писать эти письма. Я сижу здесь, в углу какой-то случайной гостиной, которой никто не пользуется, и слезы текут по моему лицу.
До следующего раза,
Монтана
Я закрываю дневник и вытираю слезы. Я злюсь, что позволила себе так расклеиться. Я устала и расстроена тем, что не могу просто забыть об этом. Я хочу закрыть дверь этой части моей жизни, но под ней словно вбит клин. Что-то удерживает ее открытой. Я хочу с этим покончить. Мне нужно, чтобы это произошло. Но у меня недостаточно сил, чтобы справиться.
Я поднимаюсь с пола и выхожу из укромного уголка, который нашла. Мне нужно умыться, прежде чем Люк увидит меня. Поэтому я пробираюсь в одну из многочисленных туалетных комнат этого огромного дома. Включаю холодную воду и умываю лицо. Затем я смотрю на свое отражение в зеркале. Я начинаю походить на себя прежнюю ― ту, какой я была до Эндрю. Ну, кроме теней под глазами.
Я могу это сделать. Я должна это сделать.
Я выключаю воду, мысленно считаю до шести, а затем отправляюсь на поиски Люка. Я не сразу нахожу его. Он на кухне, готовит обед.
― Я начинаю думать, что у тебя фетиш на еду, ― говорю я, опуская дневник на стойку. Люк смотрит на маленький блокнот, но ничего не говорит. Я не беспокоюсь о том, что он прочтет его. Я знаю, что он этого не сделает.
― Я люблю поесть. И тебе не помешает. ― Он направляет на меня лопатку.
― Что ты готовишь?
― Тако. Все уже на столе, и это… ― Он берет сковороду и выкладывает мясо на сервировочное блюдо. ― …тоже готово. Так что давай есть.
Я иду за Люком в прилегающую столовую и вижу, что стол заставлен всеми ингредиентами, которые только можно придумать для тако.
― Выглядит потрясающе.
― Спасибо. А теперь ешь, лютик. ― Он ухмыляется.
― Лютик? ― Я поднимаю бровь. Это что-то новенькое.
― Я хочу подыскать для тебя какое-то прозвище. Я сообщу, когда найду то, которое тебе подойдет.
― Думаю, Танна мне вполне подходит. ― Люк и Шон ― единственные, кто так меня называл. Все остальные всегда называли меня Монтаной.