— Куда ты везешь нас, Касс? Я хочу домой. Наш Бэби так хочет спа-а-ать.
— Сейчас покажу Бэби кое-что забавное. Погоди немного.
Похоже, Касс с Эдди Дж. о чем-то сговорились. Заговорщически так переглянулись, и Норма Джин, вдруг занервничала. И еще ей страшно хотелось спать. Словно младенец засасывал ее в сон вместе с собой, в то безмолвное и тесное первобытное пространство без искорки света. Существовавшее еще до начала Вселенной, как и я. И ты вместе со мной.
Они находились на Сансет и поворачивали к востоку. Эту часть города Норма Джин знала, не любила и даже побаивалась еще с давних пор, с троллейбусных поездок на Студию, на занятия и прослушивания. Прибыв туда однажды утром, она узнала, что контракт с ней разорван. И еще на Сансет-бульвар всегда было такое ужасное движение! Непрерывный поток машин, двигавшихся с угрюмой безжалостностью и обреченностью, будто суденышки по реке Стикс[64]. (Кстати, как правильно произносится название этой реки? Стикс? Кажется, да. Надо будет как-нибудь спросить Касса.) А затем потянулся непрерывный ряд ярко освещенных рекламных щитов и афиш. Фильмы! Лица кинозвезд! И вот самая эффектная, самая броская и высокая из всех, рекламирующая «Ниагару». И по всей ее ширине, футов на тридцать, простирается платиновая блондинка, красавица, исполнительница главной женской роли. Роскошные соблазнительные формы, прелестное лицо искусительницы и вызывающе приоткрытые алые и блестящие губы. Все это настолько притягивало внимание, что афиша стала в Лос-Анджелесе расхожей шуткой. Говорили, что из-за нее снижается скорость движения, образуются пробки и водители стоят и глазеют.
Разумеется, Норма Джин видела афиши «Ниагары» и прежде. Но на эту, пылающую красками и гигантскую, избегала смотреть.
Эдди Дж. воскликнул возбужденно:
— Норма! Хочешь смотри, хочешь нет, но…
Касс перебил его:
— Но вот она! Наша «Мэрилин».