Ты неправильно меня поняла… Я так тебя люблю, мне просто невыносимо, когда между нами наступает непонимание.
Но все сводится лишь к тому, что мне нравится Шери, мне хочется защитить ее. От женщины, подобной «Мэрилин», с которой ее сравнивают. Когда люди над ней смеются.
Но, послушай, дорогая, «Мэрилин» — твое сценическое имя, твой псевдоним, а вовсе никакая не личность. Ты так говоришь, словно…
Знаешь, ночью, когда не спится, я все так ясно вижу и понимаю. Понимаю, когда совершила свою первую ошибку.
Какую ошибку? Когда?
Луна здесь такая яркая, прямо глаза режет. И так холодно по ночам. Даже если опускаю шторы и закрываю глаза, все равно вижу этот странный пейзаж. По ночам.
Ты хочешь, чтобы я поскорее приехал, да, милая? Я приеду.
Помнишь, я говорила тебе, что на днях мы ездили в Сидону? Это к северу от Финикса. Поразительное место. Словно начало мира. Эти красные горы. И так пустынно и тихо!.. А может, там не начало, а конец света. И мы были путешественниками во времени, и залетели слишком далеко, и не знали, как вернуться.
Ты вроде бы говорила, там очень красиво…
Красиво, как может быть красив конец света. Когда солнце станет красным-красным и заполнит собой почти все небо.
А та ошибка, о которой ты упомянула…
Не важно, Папочка. Ведь я тогда тебя не знала.
В жизни каждого человека случаются ошибки, дорогая. Но в счет идут не они, а правильные, добрые поступки. Можешь поверить мне, милая, ты успела совершить в жизни много хорошего.
Правда, Папочка?
Ну конечно! Ты знаменита, одно это само по себе уже много значит.
Но что именно, Папочка? Значит ли это, что я — хорошая актриса?
Думаю, да. Ты хорошая актриса.
Но сейчас я стала играть лучше. Я имею в виду после Нью — Йорка.
Да, это так.
Значит, я могу собой гордиться?
Думаю, ты имеешь полное право гордиться собой.
А ты собой гордишься, Папочка? Своими пьесами?
Да. Иногда. Во всяком случае, стараюсь.
Я тоже очень стараюсь, Папочка! Нет, правда!
Знаю, милая, знаю. И это хорошо, это очень здорово.
А все другие, они просто не сводят с меня глаз, только и ждут, чтобы я оступилась. Раньше этого не было, раньше я была никемv А теперь я «Мэрилин», вот они и ждут. Как тогда, в Нью-Йорке…
Дорогая, в Нью-Йорке все было замечательно. Ты показала себя с самой лучшей стороны. Впервые выступала на сцене перед публикой и всем очень понравилась. И ты прекрасно это знаешь.
Но кок otcc я боялась! О Господи, до чего же я трусила!..
Так всегда бывает в театре, милая. Все мы трусим и нервничаем перед выходом на сцену.
Мне кажется, я не смогу жить с этим дальше. Сначала страх, а после чувствуешь себя совершенно опустошенной.
Для выступления на сцене нужны долгие недели репетиций. Шесть недель — это минимум. Совсем не то, что читка.
Папочка, знаешь, мне так бы хотелось спать по ночам… но, с другой стороны, может, и лучше, что я не сплю. Я боюсь своих снов… И луна, и звезды, они такие яркие. Я привыкла к городу. Если б ты был со мной, Папочка, я бы смогла уснуть! Я бы любила, любила, любила тебя, а потом — бац! глядишь, я уже сплю.
Скоро, дорогая. Я буду с тобой очень скоро.
Может, даже вообще не проснусь, так крепко буду спать.
Ну, это ты в шутку, ведь правда, милая?
Ничего я не шучу! Потому, что люблю тебя. И не хочу без тебя быть. Когда мы поженимся, все ночи будем проводить только вместе.
Только так и не иначе! Уж я об этом позабочусь.
А я не рассказывала тебе, Папочка, об этой сцене родео из фильма? Шери идет на родео. И лезет по трибуне наверх. И лезть ей очень неудобно, потому что на ней туфли на высоких каблуках и узкая юбка. И кожа у нее такая бледная. Знаешь, мне специально делали кожу бледной, нанесли такой специальный, белый, как мел, грим, и не только на лицо, но вообще на все открытые части тела. Она единственная во всей этой толпе, кто выглядит… так странно и непривычно, ну совсем как печальная бледная луна. И еще на ней женский наряд. А на всех остальных женщинах брюки и джинсы, как на мужчинах. Они радуются, веселятся…
А что же Шери, разве не веселится?
Ой, что ты! Она же настоящий уродец, она просто не умеет веселиться. И вот я наконец на трибуне, но солнце светит так ярко, и мне становится плохо, кружится голова и тошнит. Слава Богу, что не в камеру!
У тебя что, животик разболелся? Ты заболела, дорогая?
Да нет, не я, а Шери! И это все от нервов. Потому что она знает, что люди смеются над ней. Понимает это, хоть ты и говоришь, что действует она «неосознанно».
Говоря «неосознанно», я вовсе не имел в виду в отрицательном смысле. Просто пытался объяснить…
Я не хочу стыдиться всю свою жизнь! Того, что люди надо мной смеются, того, что…
Да черт с ними со всеми! И вообще кто они такие, эти люди?
Люди из Голливуда. Да откуда угодно!
Послушай, в журнале «Тайм» выходит статья о Мэрилин Монро, с большим портретом на обложке. Ну скажи, много ли актрис или актеров удостоились этой чести, быть сфотографированными на обложку «Тайма»?
Ах, Папочка, ну как ты можешь так говорить!
А что такого? Что я не так сказал?
Да я же сто раз им уже говорила: не спешите! Говорила, что пока этого не хочу! Я еще не настолько стара, чтобы…
Ну конечно, не стара, дорогая. Ты совсем не старая, ты у меня молоденькая и…
И это должно настать, когда я буду готова. Когда действительно буду заслуживать!
Дорогая, это большая честь. И потом не стоит воспринимать все слишком серьезно. Я знаю, что такое реклама. И известность — тоже. Это реклама «Автобусной остановки». Твоего «возвращения в Голливуд». Это ведь только на пользу, а вовсе не для того, чтобы обидеть или оскорбить тебя.
Ну, вот, Папочка, ну, опять ты о том же! Не хочу, не желаю думать сейчас об этом.
Я прочту статью перед тем, как показать тебе, обещаю. И если не хочешь видеть ни статьи, ни обложки, так и не смотри, никто тебя не заставляет!
Но ведь люди увидят, все увидят! Весь мир. Мое лицо на обложке! Моя мама тоже увидит. О, а что, если эти репортеры напишут обо мне разные гадости? О моей семье? О… тебе?
Этого не случится дорогая, просто уверен. Это будет замечательная, восхваляющая статья. «Возвращение Мэрилин Монро в Голливуд».
Знаешь, Папочка, мне опять стало страшно! Лучше б ты этого не говорил!..
Дорогая, прости. Пожалуйста. Я не хотел. Ты ведь знаешь, я тебя обожаю.
Теперь опять не засну. Так страшно, так все скверно!..
Милая, обещаю, вылечу, как только смогу. Постараюсь побыстрее. Займусь всем завтра, с самого утра и…
Сейчас еще хуже стало. Хуже, чем было. Целых шесть часов! Мне надо как-то прожить целых шесть часов, прежде чем снова стать Шери. Я повешусь, Папочка, нет, честное слово, прямо сейчас повешусь! О, я так люблю тебя!
Дорогая, погоди…
Она вызвала к себе в мотель доктора Фелла. Несмотря на столь поздний час. Доктор Фелл вошел, улыбаясь, со своим знаменитым чемоданчиком…
Пустыня. Красный пейзаж. Солнце палит просто безжалостно, и днем происходит передержка пленки. Ночью — одно сплошное небо, усыпанное мерцающими огоньками, вонзаются в душу, как отдаленные крики. И хочется не только закрыть глаза, но и зажать уши обеими руками.
Она не могла рассказать своему возлюбленному всего того, что происходило в Аризоне, на месте съемок «Автобусной остановки». Не могла рассказать и того, что некогда случилось с ней в Лос-Анджелесе.
А началось все с долгого перелета на запад. После того, как она распрощалась со своим Драматургом в Ла-Гуардиа[32], и все целовала, целовала, целовала его, пока губы у обоих не распухли.
Он оставался, и перед ним стояла задача — развод. Перед ней стояла другая задача — возвращение к «Мэрилин Монро».
И началось оно с долгого перелета на запад. Самолет опережал солнце. Несколько раз она спрашивала разносившую напитки стюардессу, сколько сейчас времени в Лос-Анджелесе и скоро ли они прибудут и на сколько придется тогда переводить стрелки часов. Ей никак не удавалось вычислить и сообразить, путешествуют ли они во времени в будущее или прошлое.
Сценарий «Автобусной остановки» много раз переписывался, в него вносились дополнения и вычеркивались разные эпизоды. Она видела эту пьесу на Бродвее, с Ким Стэнли в главной роли, и втайне верила, что сама сможет сыграть Шери куда убедительнее. Но если провалишься… ведь они только этого и ждут!
Она взяла в дорогу купленный в букинистическом магазине богато иллюстрированный альбом — «Происхождение видов» Чарлза Дарвина. Господи, какие же глубокие истины раскрывал он! Ей не терпелось прочесть этот труд от корки до корки. На Драматурга ее начитанность произвела, похоже, должное впечатление, но иногда, слушая ее, он улыбался — с таким видом, будто она говорила какие-то глупости или неправильно произносила отдельные слова. Но кто может знать, как звучат эти самые слова, если читаешь их только в книге? Одни эти имена в романах Достоевского чего стоят! А имена у Чехова!.. Нет, было все же в этих именах некое величие, особенно если произносить их медленно и полностью.
Она была Прекрасной Принцессой, возвращавшейся в царство, где царили жестокие нравы, откуда ее отправили в ссылку. Но, как и положено доброй й Прекрасной Принцессе, она, разумеется, простила их всех.
«Так счастлива! Так благодарна! Пришло время «Мэрилин» вернуться к работе!»
«Какая такая смертельная вражда? Никакой вражды нет и не было! Я люблю Голливуд! И надеюсь на его взаимность!»