– Я? Я люблю смотреть на закат? – Вики повернула голову назад и оступилась. – Черт! Эти каблуки!.. Подожди, я их сейчас выкину за борт!
– Успокойся, не надо ничего выкидывать! – Ник попытался оттащить ее подальше от поручней, но было поздно.
– Ха! Смотри, она плавает! Подожди, я кину вторую – для компании.
– Перестань!
– Ой, Ник! А правда холодно.
– Лучше пойдем обратно.
– Нет, я останусь в одной ноге. Черт с ним! То есть в одной туфле! В общем, мне так очень удобно… Кстати, Ник! – Она повернулась спиной к перилам, очевидно утратив интерес к своей затее. – А с чего ты взял, что я люблю смотреть на закат?
– Так мы же вместе на него смотрели на островах. Ты еще говорила, что в детстве…
– А ты запомнил?
– Запомнил… Вики, тебе холодно. Иди сюда! – Он раскинул полы своего пальто, обнимая ее.
Несколько секунд они молча глядели каждый в свою сторону, как будто стоять вот так, прижавшись друг к другу, было само собой разумеющимся.
– Виктория… – Лицо Ника стало задумчивым и печальным. Он не отрываясь смотрел в одну точку, где-то за пределами черного ночного горизонта. – Вики, ты меня извини, пожалуйста.
– А! Проехали!.. Подожди, а за что?
– Не важно.
– Ничего себе! Какую еще пакость ты задумал?
Он рассмеялся, нежно и бережно пригладив ее волосы, провел ладонями по щекам, словно приласкал малышку.
– Я ничего не задумал. Просто ты меня прости. За то… что уже было. И что могло быть. Просто ты стоишь большего.
– Большего, чем что? Ник, ну-ка объясни…
Но его губы уже легонько коснулись ее губ, и она тут же поплыла вслед за движущимся чернильно-синим небом, вслед за россыпью звездной пыли, куда-то в сторону Млечного Пути… Ей стало тепло, потому что от губ Ника шло неведомое, абсолютно новое, обжигающее ощущение счастья. И в этот момент Вики поняла, что может летать. Да! Это очень легко, словно во сне: оттолкнуться и полететь, и нет на свете ничего более прекрасного, чем эта невесомость!
Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, как будто их кто-то мог разлучить. Они замерли, слившись в единое целое, слившись в один поцелуй. И в этом поцелуе, казалось, сосредоточилась вся жизнь, все будущее и весь смысл существования…
У их ног, сползая за борт, валялись два бесформенных предмета, до которых никому уже не было дела: темное мужское пальто и нежнейшая белая норка, на которую Вики с удовольствием встала обеими ногами, чтобы не было холодно без туфель… Впрочем, они не чувствовали больше холода. Они не чувствовали ничего, кроме этого поцелуя.
– Вики… – прошептал Ник, положив ее голову себе на плечо. – Представляешь, вот сейчас мне очень сильно хотелось сказать тебе, что я тебя люблю.
– Что?
– Да. Может быть, это был порыв. А может – абсолютная правда… – Он нежно водил подбородком по ее волосам, снова задумчиво глядя куда-то за горизонт.
– Я тебе не верю, – вздохнула она.
– Я сам себе не верю, – одними губами проговорил он.
Ветер вернул их к действительности. Сыро. Промозгло. Вдалеке – огни береговой линии, какие-то города. Нью-Йорк уже далеко позади, скоро они будут поворачивать обратно…
– Мне стало холодно, Ник.
– Господи, Вики, прости меня, дурака. Я совсем отключился. Не знаю, что сегодня случилось, но мне стало… Вики! Ты же стоишь босиком! Какой я кретин!
Он подхватил ее на руки, снова поцеловал и понес в тепло.
– У меня нет больше обуви, – пролепетала она, поднимая ногу в единственной туфле. – Теперь я, правда, как Золушка, буду ходить в одной…
Буря сильнейших и противоречивых чувств захватила Ника, пока он шел со своей ношей в каюту, предназначавшуюся для них. Что он скажет ей сейчас, какой будет их первая ночь? Он боится ее, словно юный неопытный мальчик. Он волнуется, он стесняется, опасаясь показаться ей недостаточно хорошим любовником. Господи, и всего-то за пару часов! Всего за пару часов все перевернулось в его голове: из куклы, в которую он собирался поиграть, Вики превратилась в самого дорогого человека. В самую прекрасную и желанную женщину.
С юных лет у него было много поклонниц. Они любили Ника за его деньги, за его красоту, за его «хорошее происхождение», любили за его покладистый и незлобный нрав, за его добросовестный подход ко всякому занятию. Особенно – к занятию любовью. Здесь ему не было равных, утверждали все его пассии. И он привык гордиться своими победами и успехом у женщин. В общем-то, это было единственное чувство, которое он испытывал по отношению к ним: гордость.
А вот с Вики все вышло не так. С ней с самого начала было не так, как с другими. Теперь он впервые испугался. Словно в тот вечер, в шестнадцать лет, когда впервые стал мужчиной со своей одноклассницей…
– Ну вот мы и пришли, Золушка моя, – с глубоким волнением в голосе прошептал он. И опешил.
Удобно устроив голову на его широком плече, улыбаясь чему-то своему счастливой детской улыбкой, Вики крепко спала.
Еще не решив, как к этому относиться, он аккуратно положил ее на покрывало широкой двуспальной кровати, снял единственную туфлю и, усевшись рядом, вздохнул:
– Ну что ж, по крайней мере принца ты себе уже нашла. И, похоже, он от тебя ни-ку-да не денется.
В ответ на это Вики тихо застонала, причмокнула и, перевернувшись на бок, уютно свернулась калачиком…
Через несколько часов наступило утро – самое страшное и позорное утро за всю ее жизнь. Она ничего не помнила! Она выпила за вчерашний вечер, наверное, больше бутылки шампанского. Это неслыханно! Неужели между ней и Ником что-то произошло? Но она ничего не помнила! Сначала они целовались на верхней палубе, а потом вдруг – утро. А что было после поцелуя?.. В общем, она никогда не сможет смотреть Нику в глаза!
А Ник, в свою очередь, тоже переживал самое ужасное утро в своей жизни: этой ночью с ним произошло нечто очень важное, чего раньше, за все тридцать лет, он никогда не испытывал. Вчера он почти признался в любви этой девушке и теперь в напряжении ждал ответа. Ему было заранее обидно и страшно, но больше всего мучила навязчивая мысль: а может, для нее это не имеет значения? Может, она привыкла получать такие признания на каждом шагу и попросту забыла о нем? Нет. Та Вики, с которой он разговаривал сегодня ночью, не может так поступить. Скорее всего, она тоже чего-то боится, вот и молчит…
В абсолютной тишине, избегая смотреть друг другу в глаза, они вернулись в Нью-Йорк и разошлись прямо на пристани. Вики поймала такси и исчезла, даже не попрощавшись…
– Вики! Я узнала, где мы видели его фамилию! – взволнованно говорила Алиса в трубку.
– Подожди, для меня это уже не важно. У меня раскалывается голова.
– Важно!
– Алиса, сегодня ночью такое было!
– Вы пере…
– Я не помню!!! – с надрывом прокричала она подруге. – Я НИЧЕГО не помню! Я напилась до беспамятства!
– Ну ты даешь! – Алиса захохотала. – Так-таки и не помнишь?
– Нет!!! Мы целовались, а потом… Не помню. И о чем говорили, когда я напилась, тоже не помню. Хоть убей! Ну что, что я ему втирала?
– Ну ты даешь! – повторила шокированная Алиса.
– Я ему что-то рассказывала про себя. Но что? Алиса! Я этого не переживу!
– Ну успокойся. Это бывает. Поспи, потом что-то, возможно, прояснится. Может, у него спросить?
– Ты шутишь! Я больше ему не смогу показаться на глаза! Это конец! Это провал! Это позор! Алиса! Я пропала! Что мне делать? Ты срочно должна дать мне совет!
– Подожди, подожди. Во-первых, я звоню с работы. А во-вторых, тебе все-таки сказать, где значится его фамилия?
– Да-да, говори быстрей, и я пойду плакать дальше.
– Так вот, Николас Бертли является владельцем десяти процентов акций нашей любимой корпорации. Во всех документах он значится соучредителем, вместе с твоим отцом.
– Чт… Что-о-о?
– Я сама в шоке. А теперь извини, мне пора.
7
Она долго сидела в оцепенении, глядя в одну точку, пытаясь сообразить хоть что-нибудь. Не получалось.
Ник ее обманывает? Да. Во-первых, он говорил, что ни разу не был знаком с журналистами. Это вранье.
Во-вторых, он расспрашивал про ее отца, как будто ничего не знал. Вранье номер два.
И наконец, он рассказывал о себе и упоминал строительный бизнес, а об их корпорации – ни слова. Третий промах. Если человек работает с ее отцом, он не может всего этого… Он вообще не должен так себя вести! Он должен был с самого начала во всем признаться и не морочить ей голову. Неужели она казалась ему такой глупой и наивной… Нет. Тут что-то еще. Если он морочил ей голову, значит, он ставил такую цель: морочить ей голову. По-другому и быть не может! С этой мыслью она накапала себе успокоительного, чокнулась с зеркалом, поздравила себя с наступающим алкоголизмом и легла спать.
В шесть часов вечера ее разбудил звонок в дверь. Отец, веселый и светлый, как погода за окном, предлагал прогуляться и поужинать. На улице плясало мартовское солнце, субботний вечер только начинался, и ему хотелось провести время весело и по-семейному, то есть с ней.
– Кроме того, дорогая, у тебя через неделю день рождения, – балагурил папа. – Мы будем обсуждать, что тебе подарить… Дай-ка я переоденусь. На улице – такая жара!
– Какой еще день рождения?
– Тридцать первое марта, дочка! – Он стягивал осеннее пальто, водружая на себя слегка помятый кожаный френч.
Вики смотрела на него с презрительной улыбкой:
– Фу, папа, ты похож на толстопузого буржуа. Надень что-нибудь другое. Бери пример с меня. Я одеваюсь просто и демократично.
– Да, я заметил. Что с тобой? Ты перестала интересоваться деньгами. Вики, ты не больна?
– Нет. Ну… после вчерашнего, конечно, болит голова. И все.
– Не надо было так много… Кстати, где ты была всю ночь?
– На катере. То есть на теплоходе.
– Опять? А если бы он утонул?
Она посмотрела на него озадаченно. А ведь и правда: было бы забавно снова утонуть в компании Ника.