— Мисс Таннер, прошу вас, идите за мной.
Хотя манеры мисс Холл были безукоризненны, ее просьба скорее имела в виду другое: «Провались ты пропадом. Принесла же тебя сюда нелегкая».
Мередит и Кент Холл сидели на противоположных концах элегантного дивана эпохи Людовика Пятнадцатого. Поначалу я решила, что это нечто вроде языка жестов. Что тем самым они дают мне понять, кто здесь старший по званию. Но нет, оказывается, свободное место предназначалось для дочери, которая тотчас уселась между родителями. Вернее, если быть до конца точной, она села чуть ближе к отцу и чуть дальше от матери.
На туалетном столике бесчисленные фотографии в золотых и серебряных рамках мирно уживались с фарфоровыми статуэтками — кстати, тоже французскими. Большая часть фотографий — портреты дочери. Зоя идет в школу. Зоя идет в зоопарк. Зоя заканчивает какую-то там школу. Зоя верхом на лошади. Зоя то. Зоя это. Сразу видно, единственный ребенок в семье, и родители на ней зациклены.
— Я приехала, чтобы извиниться за те неудобства, которые мои действия причинили вашей семье.
Увы, короче и искреннее у меня не получилось.
— Зоя, — произнесла Мередит, прикоснувшись к колену дочери. — Я велела повару заварить чай. Ты не принесешь нам чайник?
Зоя посмотрела на меня так, словно была готова плюнуть мне в глаза, однако сочла своим долгом подняться и выйти из комнаты.
— В этом нет необходимости, — сказала я.
Терпеть не могу чай. Его пьют лишь во время простуды, гриппа да еще англичане.
— Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, в какое положение вы нас поставили, — отозвался доктор Холл.
От меня не скрылось, что щеки его покраснели. Это хороший знак, подумала я.
— Да. Однако я не назвала полиции вашего имени. Думаю, полицейские сделали такой вывод сами, обнаружив в момент ареста у меня в машине папки, относящиеся к делу о врачебных злоупотреблениях.
— Это дело закрыто, — подала голос супруга доктора Холла, как раз в тот момент, когда Зоя вернулась с подносом.
Нет, это было даже хуже, чем просто чай. Это был цветочный чай розового цвета. Пахло от него туалетной водой, которую мне на Рождество из года в год дарила бабушка по отцовской линии.
Зоя с хорошо отработанным изяществом разливала чай по чашкам. Судя по всему, помимо остальных ее достоинств, она на досуге основательно изучила труды Эмили Пост[11].
— Благодарю, — сказала я, принимая чашку с туалетной водой.
На вкус она была еще омерзительнее, чем на вид.
Налив чай в остальные три чашки, Зоя вновь заняла место между родителями.
— Вы не могли выбрать времени хуже, — заявила Мередит. — У Зои назначены собеседования в колледжах. Она намеревается пойти по стопам отца, и нам меньше всего нужно, чтобы кто-то вспоминал про этот скандал. Ведь он может самым негативным образом отразиться на ее будущем.
Я сделала глоток чая, а про себя подумала «говори-говори».
— В таком случае, Зоя, желаю тебе успехов и еще раз прошу извинить меня.
Я уже было поднялась с места, чтобы уйти, как вдруг доктор Холл сказал:
— Надеюсь, больше не будет никаких слухов о вашей, с позволения сказать, бурной деятельности.
— Слухов? — переспросила я. — Боже, нет, конечно. Отныне я буду оперировать только фактами.
Кажется, Холлов мой ответ удовлетворил. Только бы они не заметили, как у меня в лифчик по груди пробежала струйка пота.
— Должен ли я воспринимать ваши слова как намек, что вы располагаете какими-то важными фактами?
Я услышала, как Лайам простонал в трубке.
— Важными фактами? Я…
В этот момент мой мобильник разразился сиреной. Это могло означать только одно: кому-то срочно понадобилось пробиться ко мне. Скорее всего, это Лайам, он хочет помочь мне красиво уйти из этого дома.
— Прошу меня извинить. — Поставив на стол чашку, я потянулась за сумочкой, нажала кнопку ответа и сказала: — Алло?
— Это Лиза. Что тебе нужно?
— Погоди. — Прикрыв ладонью телефон, я повернулась к Холлам и в очередной раз извинилась. — Это мой доктор и… — Я вновь выразительно посмотрела в глаза хозяину дома. — Честное слово, мне не хочется вас обременять. Спасибо за чай, спасибо, что согласились меня принять…
— Но…
Я не стала слушать фальшивые протесты Мередит и, можно сказать, со всех ног бросилась к машине. К этому времени Лайам пытался пробиться ко мне сквозь наш разговор с Лизой.
Я вставила ключ в замок зажигания и, включив мотор, сорвалась с места так, что шины завизжали. Поскорее бы убраться прочь отсюда.
— Финли! — раздался в трубке голос сестры. — Мой день не резиновый.
— Хорошо-хорошо, — ответила я, мигая, чтобы разогнать плясавшие перед глазами точки. Судя по всему, после визита к Холлам у меня подскочило давление. — Если я прочту тебе список лекарств, ты скажешь мне, от чего они?
— И насколько же он длинный, твой список?
— Не очень длинный, прошу тебя.
— Читай.
Я кое-как положила счет из папки Райса на руль, стараясь распределить внимание между дорогой и незнакомыми словами. Я прочла первые шесть, однако с каждой секундой мое зрение ухудшалось все больше и больше.
Лиза подтвердила, что это лекарства, которые дают для улучшения функционирования внутренних органов.
— Скажи, речь идет о доноре сердца или почки?
— Д-да-а…
У меня явно заплетался язык.
— Фин? Что там с тобой происходит?
— Еще одно, — с усилием произнесла я, пытаясь по слогам прочесть последнее название. — Ме-пер, мепрери…
— Мепреридин?
— Д-д-да-а…
Меня явно клонило в сон, и я поторопилась свернуть на обочину.
— Это обезболивающее.
Мое затуманенное сознание с трудом уловило смысл сказанного.
— А зачем давать донору внутренних органов обезболивающее?
— А донорам их никто и не дает. Мертвые не чувствуют боли.
— Все понятно. Вот что, оказывается, знал Райс.
— Фин, ты где?
— На Синг… Сингер-Айленде. Мне срочно нужна помощь.
— И давно я здесь? — спросила я у Бекки — она была первой, кого я увидела, когда вновь открыла глаза, а мои мозги восстановили способность ясно мыслить.
— Четыре часа. Ты то приходила в себя, то вновь проваливалась в забытье. Что-то бормотала, правда, было практически невозможно понять, что именно. Там за дверью к тебе уже выстроилась целая очередь. Мы даже список составили, кто за кем идет, чтобы успеть, пока не кончилось время для посещения больных.
— А доктор Холл?
— Сейчас сюда войдет Лайам и просветит тебя по этой части, но, думаю, тебе захочется включить телевизор на полную громкость.
— Холл арестован? — спросила я у Лайама минуту спустя, когда он вошел в мою безликую больничную палату.
Я пощелкала пультом дистанционного управления. Мне не терпелось увидеть, как доктора Холла ведут в каталажку в наручниках и все такое прочее. Интересно, будет ему стыдно или раскаяние ему неведомо? Впрочем, какая разница? Самое главное, что теперь он за решеткой, где до конца своих дней будет исполнять обязанности подружки какого-нибудь криминального авторитета.
— Его допрашивают, после чего предъявят официальное обвинение. Кстати, вы оказались правы насчет машины. Холлы недавно, за неделю до дня рождения дочери, приобрели новую модель «мерседеса», цвет — «синяя полночь». Ну как, полегчало?
— Еще бы. Можно сказать, отлегло от души, — добавила я с довольной ухмылкой. — Пусть меня выпустят на свободу, и чем скорее, тем лучше.
— Терпение, — напомнил он мне. — Вам еще сидеть здесь до завтрашнего утра.
— Поклянитесь мне, что мою одежду не разрезали на куски, когда снимали с меня. Вы представляете, во сколько мне обошелся мой наряд?
— Странные, однако, вещи вас заботят. Доктор Холл едва не отправил вас на тот свет, а вы переживаете из-за какой-то там юбки и кофточки.
— Ну… в общем… Да, переживаю.
— Лучше поблагодарите судьбу за свое пристрастие к кофе. Холл подсыпал вам альпразолам. Единственное, что спасло вас, — высокий уровень кофеина в крови. А иначе — угнетение дыхательного центра, остановка сердца и… конец.
Я вздрогнула, представив эту картину.
— Посмотрите, это он, — воскликнула я, подняв глаза на телеэкран, и тотчас почувствовала, как у меня внутри все опустилось. — Погодите, а где наручники? Что происходит?
— Я наведу кое-какие справки, — ответил Лайам и выскочил из палаты. Он вернулся спустя минут десять, которые показались мне вечностью, и по лицу я догадалась, что его душит злость. — У сукиного сына непробиваемое алиби относительно Васкеса и Маркуса Эванса.
— Это насколько же оно непробиваемое?
— В городе его не было, он обучал технике трансплантации персонал других больниц. У него примерно сотня свидетелей, которые могут подтвердить его алиби, плюс билеты на самолет, плюс показания обслуги в гостиницах, где он останавливался.
— Но ведь других убрал именно он. Мы точно знаем, что он никуда не уезжал, когда был убит Дэниэл Саммерс.
— Он трахал сестру Каллагэн, именно поэтому она сказалась больной. Судя по всему, у него с ней уже давно роман.
— В таком случае почему ему не предъявили обвинение в убийстве Айви Новак? Моя сестра говорит, что ей не нужны были обезболивающие, если она на самом деле была мертва.
— Он утверждает, что это была ошибка. Обезболивающее значится только в аптечном счете. В больничных отчетах его нет.
— Но ведь это он, — заявила я и с вызовом скрестила на груди руки. Каждая клеточка моего тела кипела злостью. — Дейв Райс, можно сказать, открытым текстом признался мне, что шантажировал Холла, чтобы получить деньги на лечение жены.
— Холл утверждает, что это акт благотворительности с его стороны.
— Тогда пусть допросят Райса.
— А вот это будет сделать нелегко.
— Это почему же?
— Потому что после того, как вы от него ушли, он разнес к чертовой матери собственные мозги.
— И вы в это верите?
— Он оставил записку. Двое сыновей подтвердили, что это его почерк. Полиция сличила ее с образцами почерка, которые нашлись в доме.