— Все детство мама таскала меня к Петру на занятия, — Лиза мечтательно улыбалась и глядела куда-то сквозь меня. — Еще будучи старшеклассником, Петр давал частные уроки окрестным детям. Причем по любым предметам.
Изображая на лице крайнюю степень заинтересованности, я думала лишь о том, чтобы, увлекшись воспоминаниями, Лиза забыла о моем существовании и вообще перестала обращать внимание на происходящее вокруг. Тогда — а именно сейчас господин шеф изволили умчаться по каким-то делам — я спокойно могла бы перерыть в этом офисе всю документацию, разыскать нужную бумажку или удостовериться, что Лихогон не хранит ее в офисе, и наконец сбежать. Можно было, конечно, попытаться сделать все это под неусыпным надзором секретарши. Мало ли, может, у меня такая странная манера наводить порядок! «Чтобы что-то упорядочить, надо сначала в этом чем-то разобраться, — могла бы попытаться объяснить я Лизе. — Вот и роюсь в бумагах! Для повышения своей квалификации уборщицы».
Увы, на подобные хитрости у меня пока попросту не хватало совести. Драгоценное время уходило впустую. Признаться, я даже подумывала отвоевать себе свободу путем подсыпания Лизе в любимый зеленый чай какого-нибудь безвредного снотворного. А лучше — сильного, но тоже безопасного, слабительного. Такого, что гарантированно отвлечет Лизу хотя бы на полчаса.
— Со мною, веснушчатой семиклашкой с двумя косичками, он репетиторствовал в области математики, — говорила ничего не подозревающая о моих коварных мыслях Лизавета. — С тех пор в этой науке я почти ничего не понимаю. Слушая его восхитительный голос, я забывала обо всем на свете и просто не в состоянии была думать. Трепетала, завороженно глядя на его длинные аристократические пальцы, находящиеся в беспрерывном движении. Чувствовала себя безудержно влюбленной и наконец настолько надоела ему своей неспособностью воспринимать предмет, что Петр отказался от занятий со мной. Представляешь, какой удар по моей психике, не закаленной еще разочарованиями и крушениями иллюзий?
— Представляю, — вздохнула я.
— Математике это не помогло. Любое упоминание о синусах навевало на меня теперь сладостные воспоминания о любимом голосе. Я попросту не могла учиться с такой душевной раной. Сутками торчала у окна, высматривая Петра.
Осознав, что сбежать от назойливых рассказов мне уже не удастся, я смирилась и позволила себе увлечься темой. И вот я глазами юной Лизаветы выглядываю из окна, отслеживая передвижения Лихогона. Вот он одним взмахом ноги преодолевает полдвора, торопясь в университет. При следующем шаге, конечно же, попадает ботинком в единственную в округе лужу. Все потому, что не смотрит под ноги. А смотрит… в книгу!
— Ты представляешь? Читал на ходу! — подкармливала меня новыми подробностями Лиза. — Я была уверена, что влюблена в гения.
— А сейчас? — неожиданно я действительно заинтересовалась этой историей. — Он перестал быть гением или чувства ушли?
В ответ Лиза только закатила глаза, печально вздохнув. Потом, испугавшись, что такой ее ответ я могу истолковать неверно, все же разъяснила:
— Первая любовь не проходит. Так пишут во всех журналах. Правильно пишут. А гением он быть не перестал. Просто раньше меня это восхищало, а сейчас травмирует. Но лучше я расскажу по порядку.
Лизавета сочла нужным рассказать мне всю историю целиком.
— Перед экзаменами в десятом классе я наконец решилась. Просто раньше не представлялось достойного повода. Понимаешь? Сама не рискнула, попросила маму договориться. Это были еще те времена, когда экзамены сдавали по билетам. Моя мама испокон веков приятельствовала с родителями Петра и обратилась к ним за помощью: «У Лизоньки экзамен. Нужно спасать. Попросите Петеньку, пусть подготовит с ней один билет. Да-да, объяснить придется только один билет. Наш папа поднажал на учительницу через свое начальство, она сжалилась, и мы договорились. Какой будет билет у нашей Лизоньки — известно заранее. Но ведь на него тоже надо как-то отвечать». Интеллигентная мать Петеньки не смогла отказать. Петру пришлось подчиниться. Его мать — единственный человек, которому Петенька никогда не умел отказывать.
— Экзамен ты, конечно же, не сдала… — я многозначительно вскинула брови, дескать, прекрасно понимаю, чем закончилась эта история. — Робкое признание, бурные чувства… Какая уж тут математика!
— Признание? — на миг глаза тихой секретарши сделались больше очков. — Нет. Что ты! Я никогда б не решилась. А математику я сдала. Помнишь, я говорила, что не знаю почти ничего? Значит, что-то все-таки знаю. Это что-то — тот злополучный билет. Петр бился со мной как зверь. Объяснял и так, и так… Я ужасно хотела понять, о чем он говорит, но лишь беспомощно улыбалась в ответ. Я так много мечтала о Петеньке, что само по себе нахождение в одной комнате с этим человеком сводило меня с ума. Нет, Петр не выставил меня за дверь, не отказал в помощи. Как и во всей своей последующей деятельности, он пошел до конца и нашел решение задачи.
— Купил тебе щенка? — не слишком-то уважительно отнеслась к сентиментальным воспоминаниям я.
— Не стоит так шутить, — Лиза нахмурилась, посерьезнела, потом решила, видимо, не обижаться и, приложив левую ладонь к груди, взглянула мне прямо в глаза. — Понимаешь, для меня это все очень интимно.
Мне сделалось неудобно. Человек, можно сказать, душу открывает, а я туда вымазанными в сарказме лапами лезу. Нехорошо. Лиза ж не сознательно портит мне жизнь. Ей, бедолаге, наверное, и в голову не приходит, что я — гнусная шпионка, которая сейчас больше всего нуждается в одиночестве. Секретарше как раз кажется наоборот, будто я, несчастная, вынуждена сидеть тут в приемной в ожидании умчавшегося шефа, обещавшего дать аванс после своего возвращения. Лиза убеждена, что я нуждаюсь в общении. А общаться она — как всякий больной влюбленностью человек — может только на одну вполне конкретную тему.
— Извини, — я прониклась искренностью новой знакомой и теперь бы, наверное, не смогла подсыпать ей слабительного. — У меня всегда было слишком грубое чувство юмора. Как он заставил тебя выучить билет?
— Он ушел. Запер меня в своей комнате и ушел. Условия были простые: пока не запишу все, что он объяснял, самостоятельно и не просуну тетрадку под дверь, буду под арестом. Поначалу роль пленницы меня забавляла. Потом я жалела себя, плакала. Как он может так со мной обращаться! Окончательно скандалить было стыдно — сама ж попросила любыми методами заставить меня выучить билет. На вторые сутки я взяла в руки исписанные им листочки и попыталась вспомнить, что он при этом говорил. С пятой попытки в подсунутой под дверь тетради оказалось правильное решение. Еще после часа переговоров через дверь Петр счел мое знание билета достаточно полным для сдачи экзамена. Я ушла домой в расстроенных чувствах. Несмотря на свое «хорошо» по математике, я твердо решила считать Петра негодяем. Как смел он посягнуть на мою свободу?
— Верное решение, между прочим! — Я представила себе Лихогона, невозмутимо просматривающего залитую слезами, с мольбами о свободе, тетрадь, просовываемую Лизой под дверь, и еще больше его невзлюбила. — Но почему ты пошла к нему работать?
— О! — Лиза подперла ладонью подбородок и уставилась за окно. — Это случилось намного позже. Много лет мы с Петей не виделись. Я побывала и замужем и не замужем, успела и поблагоденствовать и поголодать, искала и работу и возможность не работать вовсе. Моя утонченная мама из-за беспрерывных перемен в моей жизни находилась на грани нервного срыва. Я так переживала за нее! И главное, я вдруг поняла, что упустила время. Понимаешь, ведь я ничего на самом деле не умею делать. Сменяя работу за работой, я хватала по верхушкам, так и не освоив ни одной профессии в совершенстве. Казалось, жизнь моя катится под откос. И вот полгода назад я случайно встретила Петю. Точнее, это он меня встретил. Удивляюсь даже, как узнал. Косы-то я еще давным-давно срезала. Иду как-то домой, после того как в очередной раз пришла устраиваться на работу и нарвалась на сетевой маркетинг. Представляешь?
Я сочувственно закивала.
— Да, найти приличную работу сейчас просто невозможно. — Я слышала что-то такое от подруг и сейчас решила повторить. — Или предлагают что-то на копейки, или утверждают, что требуется специалист не старше двадцати пяти лет с высшим образованием и со стажем работы не менее десяти лет.
— И не говори, — оценила мои познания в этой области Лиза. — С этим образованием у меня были особые трудности. Нет его у меня вовсе, а они требуют.
Секретарша вспомнила, на чем остановилась, и продолжила свою историю.
— Так вот, иду я с очередного собеседования, чуть не плачу, и тут вижу, как тормозит возле меня шикарная такая иномарка. Черная, блестящая, подъезжает мягко, останавливается бесшумно. И обращается ко мне человеческим голосом: «Садись, Лиза, подвезу. А то ноги промочишь». Гляжу — Петр. Смотрит на меня и хохочет: «Вот так, бедная Лиза. Из родного двора ты съехала, среди знакомых детства не появляешься. А проклятый садист и тут тебя нашел. Садись, не бойся, не буду я тебя больше математикой мучить». Подвез, стало быть, домой. Я, ты не поверишь, как его увидела, так сразу и поняла, чего мне в этой жизни не хватает. А он ничего не подозревает, смотрит на меня с интересом. «Чем, — говорит, — ты, Лиза, нынче занимаешься?» Я — человек честный, поэтому говорю ему: «В основном работу ищу. А еще иногда сижу дома и плачу, что найти ее никак не получается. У вас, Петенька, случайно нет для меня какой-нибудь не слишком сложной работы?» Он сначала категорично так: «Упаси господь! Я работаю в одиночку, только на себя полагаюсь и ничего в этом менять не намерен. Все, с кем сотрудничаю, — наемники. Люди, подряженные под конкретное дело. На ставку никого отродясь не брал, не беру и брать не стану». Я от такой отповеди оторопела. «Да я же просто так спросила, — говорю, — нет и не надо. А то еще математику учить придется». А на следующий день он мне позвонил. «Прямо наваждение какое-то, — говорит, — все время, Лизавета, только о тебе и думаю».