— Порядочный человек на моем месте бы не оказался, — самокритично заметила я, чем окончательно шокировала Лихогона.
— Так вы признаете свою вину? — настороженно поинтересовался он, потом вдруг тяжело вздохнул, совсем как Лиза в моменты приступов грусти. — Удивлен. Да что там, скажу откровенно, искренне расстроен, — мелко покачивая головой, продолжал говорить Лихогон. — Надеялся, что, попавшись, вы наконец решите объясниться и развеете мои предположения относительно ваших преступных замыслов. Ведь мы с Жориком — одноклассники как-никак. Я все надеялся, что найдется какое-то человеческое объяснение вашему поведению. Не мог, как мне казалось, Собаневский оказаться попросту грязным преступником. Я ведь довольно много всего о вашем муже знаю. Мы всегда шагали схожими тропками. Прямо ирония какая-то. Становились закоренелыми конкурентами, чем бы ни занимались. Конечно, я прекрасно знал и чем Георгий занимается, и кто его жена. Странно было бы, если бы я вас не узнал.
— До чего у вас все взаимно! — восхитилась я. — Прямо идиллия. Честно говоря, всегда считала вас мужниной навязчивой идеей, поэтому и предположить не могла, что вы тоже за нами следите.
— Тоже?! — насторожился Лихогон.
Я поняла, что выбалтываю семейные тайны, но останавливаться было поздно.
— Георгий знает о вас ничуть не меньше, чем вы о нем. Естественно, мы сразу же поняли, чьих рук дело то похищение. Ведь «гора» — то работает на вас. Это Жорик давно уже вычислил.
— Какое похищение? — Лихогон удивлялся довольно искренне, но сказать с уверенностью, притворяется он или нет, я не могла. — Так, значит, дело все-таки не в обычном желании навредить конкуренту? Выходит, кроме вредности, в вашем поведении есть еще какая-то логика?
Кажется, Петр Степанович действительно немного обрадовался. В отличие от меня. Я глубоко оскорбилась.
— Что?! То есть вы подумали, что весь этот труд, — я кивнула в сторону стоявшей в углу швабры, — все эти жуткие усилия я затрачивала исключительно из страсти к вредительству? Да за кого вы меня принимаете?!
— Извольте объяснить, что вы здесь делаете, и я, возможно, пересмотрю свои взгляды, — холодно ответил Лихогон. — Пока же буду считать, что вы пытались втесаться ко мне в доверие с целью подорвать работу конкурентов мужа.
— Зачем бы я тогда учила Лизу компьютеру? — вырвалось у меня.
— Чтобы задурить девочке голову. Вы узнали, что для меня самое главное — порядок. И вот теперь проникли в тайник, чтобы, скажем, сжечь документацию.
— У меня нет при себе ни спичек, ни зажигалки, — беспомощно оправдывалась я. — И вообще, неужели я произвожу впечатление мелкого вредителя?
— Нет, — честно признался Лихогон, — не производите. Да и в Жорике я такой подлости подозревать не мог. Но теперь вот вижу своими глазами.
Я понятия не имела, как вести себя в данной ситуации. Определиться, преступник Лихогон или нет (а если да, то в какой степени), никак не удавалось. Узнай я, к примеру, что Петр Степанович послал «гору» следить за нашей дачей исключительно из соображений контроля над конкурентами, я бы тут же успокоилась и открыто потребовала бы отдать мне на рассмотрение завещание Песова. Но если Лихогон все же негодяй, подкупленный лжекузеном, то, пожалуй, известие о том, что я знаю о существовании настоящего завещания, могло стать последним заявлением в моей жизни.
— Последний раз спрашиваю! — грозно заявил Лихогон, а потом встретился глазами с Лизой и немного остыл. — Ну не заставляйте же меня лишний раз напоминать вам, что у меня в руках оружие. Не так-то легко выстрелить в человека, между прочим. Каждый раз потом неделю переживаю.
— Петенька, не шути так! — мягко попросила Лизавета, внезапно беря инициативу на себя. — Катенька, ты собиралась все прояснить, а пока только, наоборот, запутываешь нас всех совершенно. Давайте сделаем так. Я пойду варить всем кофе, а вы тем временем конструктивно договоритесь. Когда вернусь из подсобки, хочу, чтобы передо мной сидели два взрослых нормальных человека, а не вот это вот! — она презрительно кивнула на пистолет Лихогона и на насупившуюся, словно партизанка перед допросом, меня.
Лиза демонстративно удалилась, а мы какое-то время молча смотрели друг на друга. «Поди пойми, ушла она и правда для того, чтобы мы объяснились, или просто чтобы дать своему благоверному шанс совершить убийство без свидетелей!» — пронеслось в моей голове.
— Ну давай уж, рассказывай! — Лихогон легко переходил с «вы» на «ты» в зависимости от своего отношения к собеседнику в данную минуту, которое колебалось туда-сюда, словно взбесившийся маятник. Сейчас, судя по всему, он меня сильно недолюбливал.
— Мы следили за вами в отместку, — нашлась я. — Почему это вам за нами можно, а нам за вами — нет? Жорика похищали? Похищали. В офисе нам все перевернули? Перевернули. А в сейф я залезла, потому что Жорик считает, будто вы в нем все дела храните. А значит, и дело о слежке за нами и похищении там тоже найдется. Должны же мы выяснить, какого беса вы к нам прицепились?
— Как так? — Лихогон нахмурился, и мне показалось, что брови его при этом пересеклись и образовали крестик над переносицей. — Какое похищение?
— А у вас их что, несколько? — разошлось мое оскорбленное достоинство. — Впрочем, да. Похищений теперь два. Одно неудачное, это когда ваш «гора» Георгия плохо связал. Другое, похоже, успешное. Это то, что сейчас. Вы меня, между прочим, совершенно незаконно тут удерживаете.
— Какая еще гора? — взвыл Лихогон и, кажется, снова решил относиться ко мне с должным почтением. — Объясните, я вас умоляю!
— «Гора» — это ваш работник. Медэксперт, шпион, похититель. Прозван так Георгием по двум причинам: во-первых, по причине неизвестности его настоящего имени, а во-вторых, из-за размеров его тушки.
— Это вы про Мишутку, что ли? Ну да, больше не про кого. Но вы несете полную ерунду, уверяю вас! Понимаете, — Лихогон принялся делиться соображениями, причем выглядело это вполне искренне, — Мишутка не мог плохо связать. Он может плохо подумать, может опрометчиво поступить, но… если уж он связывает, то навеки.
— Кстати, — окончательно утвердилась в своей правоте я и, уже не обращая никакого внимания на пистолет, кинулась в наступление: — Ваш Мишутка посмел напасть на моего хорошего друга у меня на даче! У нас даже есть неопровержимое доказательство в виде фингала и один свидетель. Точнее, свидетелей двое, но тот, что на вашей стороне, конечно же, будет утверждать, что ничего не происходило. Зачем ваш Мишутка напал на мою дачу?
— Напал? — Лихогон громко клацнул челюстью. — Так-так… Понимаю, понимаю… Когда это было? О! Возможно, многое вскоре встанет на свои места. Знаете что! Посидите тут тихонько, пожалуйста, а я сейчас пойду сделаю пару звонков и кое-что проверю.
Обрадовавшись, что он уберет пистолет и я смогу спокойно сбежать, я радостно закивала.
— Баскерфиля, охраняй! — приказал Лихогон, и радость моя тут же улетучилась. Собака улеглась у моих ног, испытующе заглянула мне в глаза и, демонстративно рыкнув, обнажила клыки.
Когда Петр Степанович вернулся, я окончательно поняла две вещи: во-первых, сбежать из-под охраны Филешки не получится — при любых моих движениях собака угрожающе рычала, а попытки завести светскую беседу игнорировала; во-вторых, нам с Жориком тоже обязательно следует завести пса — как выяснилось, это очень нужный и полезный член команды.
— Кое-что прояснилось, — сказал Лихогон, заходя в приемную. — Передайте Жорику — пусть не обижается на Мишутку. Ничего враждебного тот в виду не имел. Он… Вы будете смеяться! Он уверен, что это было не похищение, а съемка эпизода в кино. И, кстати, Мишутка утверждает, что Георгий совершенно точно был в курсе, что похищение ненастоящее. Он не сопротивлялся, да еще и демонстративно терял сознание, когда Мишутка изображал, что его бьет.
— Георгий пытался таким образом вытянуть побольше информации из похитителей, — вспомнила я. — Когда жертва без сознания, злодеи обычно переговариваются между собой, что хоть как-то проясняет ситуацию… А нападение на наш офис вы как объясните? А эпизод с дачей?
— Пока никак, — вздохнул Лихогон. — Про офис я ничего не знаю. А про дачу… Есть вещи, о которых я не вправе распространяться. Дела клиентов разглашению не подлежат, вы сами должны понимать. Единственное, что могу сказать, — это да. Ну и извиниться за причиненный ущерб.
— Что — да? — не поняла я.
— Да, мой человек действительно следил за вашей дачей. Но никакого вреда никому причинить не хотел. Парень сам на него набросился и… Ну, в общем, мы с Мишуткой сожалеем.
— Приму извинения, только если вы все объясните по пунктам, — отрезала я, а потом решила проявить некоторое снисхождение. — Обещаю, все это останется между нами.
— Что, даже Жорику не расскажете? — насмешливо скривился Лихогон.
— Расскажу, — вынуждена была пойти на попятную я. — Но он — уже точно никому…
— Хорошо. Давайте попробуем зайти с другой стороны. Все, касающиеся лично вас факты, я готов прояснить. Что вас интересует?
И снова я не могла понять, как себя вести. Откровенные расспросы о завещании, облегчавшие разговор с Лихогоном-порядочным, могли существенно все ухудшить при общении с Лихогоном-подлецом. Надо было решить, кто именно передо мной, а никаких аргументов в ту или иную сторону у меня не имелось.
— Прежде всего, интересуюсь, откуда вы узнали, что я буду здесь, и каким образом подстерегли меня в офисе? Ведь вы должны были находиться на семейном ужине за много километров от города? — я тянула время, спрашивая пока о какой-то чепухе.
— О, это очень просто, — Лихогон искренне обрадовался такой незначительности моих вопросов. — Знаете ли, страшно захотелось увидеть Лизоньку сегодня. — После этих слов в глазах Лихогона появилась такая теплота, что я раз и навсегда поверила в сердечность его чувств к Лизавете, — ни для какого фильма так притворяться не получилось бы. — С семейного ужина я сбежал. Первый раз в жизни. Думаете, это дерзкая выходка?