— Мои соболезнования, — вставила я.
— Спасибо, вам также, — автоматически ответила Маша и тут же спохватилась: — Ох, простите, это я от нервов чушь плету. Так вот, приехала я сюда на дачу. Ту, что за вашим забором, заброшенную. Ее моя мама когда-то любила, а после ее смерти, кажется, и не бывал тут никто. Отцу больно было возвращаться туда, где все про нее напоминает. Ну и, значит, чтобы в городской квартире не жить — там к тому времени давно уже лжекузен как у себя дома расхаживал, — рванула я сразу после похорон сюда, на дачу. Решила обдумать свое положение. А братец возьми да и приедь за мной. Поговорить, мол, надо. Так, мол, и так, говорит, перед смертью у папеньки, видимо, крыша поехала, вот он и наговорил тебе всякого. На самом деле завещание гласит, что все имущество твоего отца мне в собственность переходит. Я лично завещание видел, хочу тебя предупредить, чтобы ни на что не рассчитывала. Я отвечаю, что неправда это. Кузен вдруг как разозлится! Начал кричать, угрожать и проговорился тогда:
«Да я семь лет за твоим противным стариком следом ходил, чтобы это наследство получить! Я в поте лица все до последней копеечки отработал! Попробуй-ка с таким отвратительным спесивым брюзгой пообщайся! Все мне достанется! Все! Вот увидишь! Уезжай, откуда приехала, и не морочь мне голову».
«И не подумаю! — отвечаю я. — Не столько потому, что на что-то претендую, — я как-то на наследство это не рассчитывала никогда, не сильно оно меня заботит, если честно, — сколько просто от общей несправедливости происходящего».
«Слушай, ты! — не унимался лжекузен. — Ты в жизни ничего не понимаешь, ты в городе этом, считай, и не жила, порядков тутошних не знаешь. Уезжай подобру-поздорову. Совсем без средств не останешься, я тебе какой-нибудь капитал выделю. Но в дела с наследством не лезь! У меня в этом городе все давно схвачено. Завещание сейчас в надежных руках хранится — у детектива, который на нашу компанию лет сто уже работает. На нашу компанию — это теперь значит — на меня. Понимаешь?»
«Понимаю, — и не думала отступать я. — Хранится так хранится. Вот я и подожду, пока ваш детектив не огласит завещание. А если там что-то не то будет, о чем папа мне на словах сказал, то я судиться начну. Тем паче что у меня фотка завещания есть. Папочка мне ее перед смертью показал, чтобы я его словам про наследство поверила. Фотку я, конечно, распечатала. И теперь имеется копия завещания, где в наследницах числюсь я. И копия эта тоже находится в надежных руках у надежного детектива. Так что мы с тобой, братец, в равных условиях, — это я, конечно, зря сказанула. Придумала, просто чтобы припугнуть лжекузена. Но куда уже деваться — ляпнула, значит, и дальше гну свое: — Волю покойного выполнить нужно. Я тебе тоже средства выделить могу. Если угрожать перестанешь, конечно».
«Я, понятно, ничего такого не боюсь, но лучше отдай мне эту копию! — попросил лжекузен, а у самого аж губы от паники побелели. — Если сунешься в суд, то только зря время и деньги потратишь. Во-первых, в моем завещании — все чисто. А во-вторых, моя невеста, между прочим, — дочка очень важного человека в судебной системе нашего города. Сечешь?»
Я ужасно разозлилась от этой его неслыханной самоуверенности. И потом, отец не пережил бы такого наглого нарушения его воли. Собственно, он и не мог пережить, потому как умер уже, но…
— Маша, ну что ты оправдываешься? — вмешалась я. — Это совершенно естественно, что тебя не устраивает гнусный подлог с наследством. Конечно, нужно подождать, пока огласят завещание и, если в нем что-то не так, судиться. Даже если у тебя копии никакой нет, доказать, что у лжекузена — поддельное завещание, уже будет важным шагом.
— Я так и собиралась. Но теперь… Понимаете, после этого разговора я так разозлилась… Думала, какого черта я тут на даче сижу?! Приеду сейчас в городскую квартиру — она же моя, а не его. А завтра пойду в суд, и к журналистам, и… Вот такая глупая идеалистка я была еще вчера, — Маша натянуто рассмеялась.
— Хорошо, что ты еще находишь в себе силы смеяться, — одобрила я гостью.
— Один известный классик сказал, что люди смеются лишь для того, чтоб не плакать, — ответила Мария и продолжила: — А я сейчас вот о чем думаю. Понимаете, на этой даче лжекузен раньше ни разу не появлялся. Он всегда отдыхал в другом отцовском загородном доме. Заново отстроенном, современном. А тут вдруг приперся. Будто нарочно для провокации. Может, я насочиняла себе все, но… Кузен мой не один приехал, а с шофером. И шофер тот вроде возился со своей машиной, а когда услышал про копию завещания, то, возможно, и в моей что-то подкрутил. Это все могут быть мои домыслы, но… Как-то так лжекузен повел разговор, будто нарочно меня подстрекал сорваться с места и немедленно в город помчаться. Он что-то такое сказал, и мне вдруг отчаянно захотелось ввязаться в настоящую открытую войну… Приехать в город, чтобы перед всем честным народом заявить: мол, вот она я — наследница — живу у себя дома. Я тут же собрала самые необходимые вещи и рванула уезжать. А тут — загадка с машиной…
— Не столько с машиной, сколько с намерениями твоего кузена, — констатировала я. — Георгий тоже ведь считает, что дело там нечисто.
— В том-то и вопрос, понимаете? — скривилась Маша. — Теперь я даже не знаю, стоит ли идти в суд. Если у человека преступные намерения… Может, нужно плюнуть на все? С голоду не помру. Я сейчас не так уж плохо зарабатываю. Жила всегда без отцовских денег и дальше проживу.
— А этот тип будет нагло пользоваться твоим имуществом? — возмутился Темка.
— Все это нужно будет обсудить тщательнее, — предостерегла я от поспешных выводов. — С одной стороны, с такими психами, как твой лжекузен, лучше не связываться, с другой — кто ж их тогда накажет, если не мы. И потом, мне кажется, правда на твоей, Мария, стороне. Отчего бы преступники так боялись копии завещания, если бы в их якобы оригинале было все чисто?
И вдруг я поняла, что именно означает Машкин рассказ. Выходит, это дело нешуточное. Выходит, Георгию действительно угрожает серьезная опасность. Если этот кузен-брат по уши в преступлениях — то Аленкину какую-то убил, то покушение на собственную сестру организовал, — то уж об постороннего детектива руки марать точно не побрезгует. А ведь Маша сгоряча сказанула, будто хранит копию завещания у какого-то надежного детектива. Как пить дать, лжекузен решил, что речь — о Георгии. С чего б это посторонний сыщик травмированную Марию с места аварии забирал?
Боже! Жорика сейчас, возможно, даже пытают. Требуют выдать несуществующую копию завещания. Я глянула на часы. С момента Жорикового сигнала тревоги прошло уже непомерно много времени. Такими темпами я окажусь в городе только под вечер.
«А помощь нужна сейчас! Ну что же я, дура, медлю?!» — титаническими усилиями я заставила себя не впадать в панику и самобичевание.
— Маша, немедленно сообщи мне городской адрес твоего кузена, — взревела я. — И загородный. И вообще назови все места, где его можно найти. Никаких возражений! Мне кое-что надо проверить. Я старше и опытнее, мне виднее, как поступать!
Стараясь выглядеть уверенно, я принялась раздавать указания:
— Артем, оставайся с Марией, ей сейчас нужна защита. Если что — вызывайте полицию. И будьте, пожалуйста, все время на связи. И заприте дверь на засов. И…
«Только бы Жорик попал в переплет из-за какого-нибудь другого дела! Только бы!» — причитала я, мчась к электричке. От переживаний я даже забыла мысленно выругать Георгия, который забрал форд, не предусмотрев, что такси к нам ездят крайне редко и неохотно, а мне будет весьма затруднительно пешком отправляться на героические поиски похищенного мужа.
Глава третья,утверждающая: кто не спрятался — я не виновата!
Кто бы мог подумать, что в электричках до сих пор ездит так много народу! Если бы чиновники пользовались общественным транспортом, то, наверное, давно объявили бы общегосударственную борьбу с катастрофическим перенаселением. Не вместимость же транспорта увеличивать, ясное дело!
А может, все кинулись искать Георгия синхронно со мной? Вполне реальная ситуация для моего патологического невезения. В общественном транспорте, полагаю, царит благодать и раздолье, лишь когда я езжу на машине. Помнится, Темка рассказывал, что как-то ехал к нам даже сидя в электричке. Сидя, а не повиснув на поручне, как я сейчас. Я мысленно посмеивалась сама над собой, чтобы не впасть в крайнюю степень раздражения. А злиться было из-за чего: вжатая носом в мощную спину какого-то обмотанного в холщовую куртку дедугана, я уже минут десять пыталась вывернуться и принять более удобную позу. Едва это удалось, как вагон качнулся, слегка сместив пассажиров вправо. Огромная тележка, груженная разнокалиберными картонными ящиками, деловито качнулась и наехала прямиком мне на ногу. Хозяин тележки, хрупкий сутулый юноша в очках, умудряющийся даже в такой толкучке читать книжицу, не глядя схватился за ручку тележки. Убирать это тяжеленное сооружение с моей ноги он явно не спешил. С трудом вытянув руку откуда-то из недр толпы, я потянулась и слегка похлопала юношу по плечу. Читающую публику я всегда уважала, поэтому хамить не спешила.
— Ваша тележка стоит на моей ноге, — вежливо уведомила я. — Не мешает?
— Нет, нет, — ответил он, не отрываясь от книги, — все в порядке. Совсем не мешает.
Я настолько растерялась, что даже забыла о своем уважении к читающим.
— Молодой человек, вы же здесь не один, в конце концов!
Юноша оторвался наконец от чтива и рассеянно огляделся по сторонам:
— Увы, не один. Не согласиться с вами нельзя.
— Будьте любезны, уберите груз с моей ноги.
— Пожалуйста, — юноша, который при ближайшем рассмотрении оказался не столь уж и юн, глянул на меня, как на сварливую бабу, и, пожав плечами, отвернулся. Тележку он при этом сдвинул, но, увы, не в ту сторону. Когда запачканное во всей окрестной грязи еще одно колесо тележки наехало на мою уже отдавленную ногу, я не выдержала.