– Ты что так долго? – пробурчал Моржов, усаживая Розку на седулку своего велосипеда. – Рожала, что ли?
– Красилась, – кокетливо ответила Розка. – Рожать быстрее.
Моржов оттолкнулся от крыльца, привычно попал задом на седло и с натугой надавил на педали. Н-да, Розка весила далеко не как Алёнушка, и сил на разгон требовалось куда больше.
Розка снова отправлялась в Ковязин, а Моржов вызвался доставить её на велике. Удобств, конечно, почти ноль, но ближайшая электричка приходила только через три часа – вот Розка и согласилась.
Они проехали под аркой ворот, докатились до тропинки на висячий мост, и здесь Моржов остановился ссадить Розку. Дальше начинался подъём, одолеть который можно было только пешком.
– Если ты скажешь, что не можешь въехать, потому что я толстая, я тебя исцарапаю, – слезая с седулки, предупредила Розка.
– Что я – враг себе? – удивился Моржов. – Я не драться с тобой поехал, а соблазнять тебя.
– Не получится, – тотчас заявила Розка.
– Почему?
– Я с сотрудниками не сплю.
– Все мы сотрудники, делаем общее дело, строим новую Россию, – толкая велосипед, пропыхтел Моржов. – Так что же, трахаться вообще перестанем, что ли?…
С горы разворачивались полуденные колымагинские просторы. Пахло хвоей и ромашками. В паузах между перестуками поездов издали бубенчиком меланхолично звенел церковный колокол. Нехотя плыли облака – такие лохматые, словно солнце нарвало их на лугу, как одуванчики.
– Ты со своей Опёнкиной трахайся, – сказала Моржову Розка.
– Сонечка не моя, а Щёкина.
– Ври давай. Это же ты вместе с ней по кустам шнырял.
– Мы грибы искали.
– Эх, Морж, так вот бы и дала тебе!… – в сердцах созналась Розка, показывая Моржову сжатый кулачок.
– Так дай, – согласился Моржов, имея в виду совсем другое.
– А я бабников не люблю. Я ревнивая.
– Можно подумать, в твоей жизни были только девственники.
– Я ведь не спрашиваю, что тебе нравится, вот и ты не лезь, где нравится мне, – как-то туманно отбрыкнулась Розка.
На подъёме Розка раскраснелась, и Моржов просто любовался ею: тёмные глазища, алые губы, влажная складка сомкнутых топиком грудей. Наверняка, если взять дистанцию метров в десять, на месте Розки Моржов увидел бы мерцоида. Но вплотную мерцоид ничем не отличался от настоящей девушки.
Они выбрались за разъездом на шоссе, и Моржов подсадил Розку на её место. Уже сидя на седле, прежде чем оттолкнуться ногой от асфальта, Моржов ткнулся носом Розке в затылок, в узел волос. Ему хотелось почувствовать сладкий запах Розки.
– Чего ты, как корова, нюхаешься, – усмехнулась Розка, мотая головой. – Щекотно дышишь.
– Не вертись, – ответил Моржов. – Человек сил набирается.
Розка с удовольствием переждала процедуру набора сил.
Шоссе окунулось в ельник, а затем проскользнуло сквозь насыпь железной дороги через арку тоннеля и покатилось по сосновому бору на спинах Колымагиных Гор. Под увесистой Розкой велосипед ощутимо напрягался и пружинил, отзываясь на каждую колдобину и трещину асфальта.
– Меня на раме только в детстве катали, – призналась Розка.
Ей было тесновато, и она топорщила локти. Моржов нарочно чуть сдвинул руки, словно обнимая Розку. Склонив голову, он поцеловал Розку в горячую шею, на которой трепетали два завитка.
– Прекрати, а то мы врежемся куда-нибудь, – велела Розка.
Моржов убрал с велосипедного руля одну руку и полез в задний карман джинсов. Там у него лежала таблетка виагры.
– Ты чего руку убрал?! – завопила Розка. – Я боюсь! Мы гвозданёмся, точно!…
Моржов не мог ответить – он глотал виагру всухую. Справившись, он успокаивающе похлопал Розку по упругому заду и вернул руку на руль.
– Ума-то как, не лишку, нет? – ещё сердито спросила Розка. – Не жмёт нигде?
– У самой ума-то сколько? Зачем на Шкиляиху накапали?
– Сам знаешь зачем!
– Я же сказал, что спасу всех, почто ещё рыпаетесь? Розка подумала и ответила:
– Опёнкину свою спасай.
– А всё-таки, Розка, по отношению к Соне вы с Миленой вели себя как сучки, – сказал Моржов,
– Опёнкина твоя – квашня, – тотчас ответила Розка. – Дура набитая. Терпеть её не могу. Учти, Морж, увижу тебя с ней – вам обоим не жить.
– Не увидишь, – пообещал Моржов.
– А Чунжина – стерва, – добавила Розка. – Строит из себя недотрогу, великосветскую даму, а всё её достоинство – правильно даёт. Чунжина и тебя, и меня сожрёт и косточек не выплюнет. От неё вообще надо держаться подальше. Такие тихони – людоедки.
– Одна ты самая добрая и красивая.
– Так оно и есть, – согласилась Розка.
– Да я и не спорю, – пожал плечами Моржов.
Словно в обнимку, они вдвоём на одном велосипеде быстро катили сквозь сосновый бор, сквозь световой бурелом на асфальтовом шоссе. Сосны поднимались над ними промасленные солнцем, как блины.
– Моржик, а ты ведь художник, да? – заискивающе спросила Розка, оглядываясь на Моржова. – А почему ты меня не нарисуешь?
– С тебя я буду рисовать только ню, – важно ответил Моржов.
– Что значит «ню»? Фигню?
– Ню значит ню.
– Разнюнился… То есть ты хочешь рисовать меня топ-лесс?
Розка жеманно глянула на Моржова через плечо.
– Я что, подросток пубертатный, на твои титьки таращиться?
– Так объясни, что такое «ню»! – обиделась Розка.
– Я не могу. Я деликатный.
– Обнять и плакать, – язвительно сказала Розка.
– Ню – значит голой, как галоша, на карачках, привязанной к дереву и с кляпом во рту.
– Не хилые у тебя на меня планы, – с уважением сказала Розка.
Сосновый бор запутался в сетях солнца, зной загустел. Одежда давила и тёрла. На шоссе не было ни пешехода, ни машины. От солнечного ослепления казалось, что весь лес прищурился.
– Розка, хочешь порулить? – интимно спросил Моржов Розке в ушко.
Не дожидаясь ответа, он оторвал левую руку от руля, взял Розку за левое запястье и положил Розкину ладонь на рукоятку. Потом точно так же переместил правую Розкину руку. Потом быстро перехватил Розку за талию – точнее, за живот и поясницу, потому что Розка сидела на раме боком. Теперь велосипед вела Розка.
– Ну, Моржище, остановимся – я тебе всё оторву, – тихо сказала Розка, напряжённо вперившись в дорогу под передним колесом.
– Не остановимся, – усмехнулся Моржов, поддавая педалями скорости.
Моржов попробовал залезть ладонью под топик Розке, но там было всё так тесно и плотно, что ладонь зажало. Тогда Моржов просто подцепил топик кончиками пальцев и задрал вверх, Розке чуть ли не под мышки. Груди Розки вывалились, как из бани. Правда, они были прохладные и влажные. Хоть Розка когда-то и кормила ребёнка, грудь её не потеряла формы. Моржов ласкал Розку, чувствуя, как быстро проявляются соски. Розка никак не могла сопротивляться – ей некуда было деться. Моржов на всякий случай ещё пару раз крутанул педали.
– Моржовина сволочная… – тяжело дыша, прошептала Розка, всё так же напряжённо вглядываясь в асфальт.
– Ну чё ты, – издевательски ответил Моржов. – Никакого секса. Мы чисто по работе.
Он безнаказанно играл с Розкиными грудями, и Розка то ли заплакала от досады, то ли засмеялась от бессилия.
– Вот сейчас попадёт кто навстречу – а я с голыми сиськами… – простонала она.
Моржов приблизил губы к её ушку.
– Вон справа отворот, – подсказал он. – Рули туда.
– Сам рули… Я не сумею…
– Ага, ща. Я возьму руль, а ты сразу топик обратно натянешь.
– Жопа ты жопская… – едва не прорыдала Розка. Моржов чуть-чуть притормозил, но не настолько, чтобы Розка осмелилась рвануться и спрыгнуть с велосипеда.
– А-а!… – завопила Розка.
– Не паникуй, – бодро сказал Моржов и попридержал Розку за локти, руководя манёвром.
Розка повернула руль. Велосипед рыскнул, но не упал, а перекатился через обочину и оказался на просёлке.
– Теперь вперёд, – распорядился Моржов и снова нажал на педали.
Просёлок уводил куда-то вниз. Моржов прикинул и решил, что этот просёлок – старая дорога с шоссе на Колымагино. Ею уже почти не пользовались, потому что за разъездом была построена новая дорога с бетонным мостом через Талку. Засохшие колеи просёлка отпечатали рубчатый след тракторных протекторов. Велосипед затрясся, а Розкины груди запрыгали, как мячики. Моржов поймал их в ладони, словно этим успокаивал Розку.
– Расшибёмся, бли-ин!… – орала Розка.
На просёлке солнечный свет не громоздился уже столбами и полосами, а был мелко наколот на огни, словно пространство засахарилось. Моржов опустил одну руку и начал расстёгивать на Розке брючки. Розкин животик был круглый и твёрдый от напряжения, но напрягалась Розка не из-за Моржова – она трусила ехать под горку.
По сосновому склону просёлок скатился к Талке. Здесь грудился старый бревенчатый мост. По его настилу колеи были выложены досками. В пазах меж брёвен росла трава. Блестящая, мелкая Талка ныряла под мост, словно кланялась.
– Приехали! – объявил Моржов и надавил на тормоза.
Он спрыгнул с велосипеда первым, опережая Розку, присел, одной рукой придерживая агрегат за седло, а другой рукой подхватил Розку под колени. Глаза его чуть не вылезли от натуги, когда он распрямился, поднимая Розку и наваливая её себе на плечо. Розка только охнула. Тяжёлыми, грубыми шагами Моржов быстро пошёл с дороги на берег Талки, за ближайший куст, унося Розку на плече, будто кентавр. Велосипед остался лежать на дороге, изумлённо поблёскивая спицами ещё вращающегося колеса.
На бережке Моржов поставил Розку в траву, сразу обнял её и принялся целовать, не желая дать Розке опомниться. Бревенчатая громада моста неподалёку выглядела как сторожевая стена острога боярина Ковязи.
– Я на спину не лягу, – задыхаясь, прошептала Розка уже опухшими губами. – Там сучья какие-нибудь…
Моржов потянул Розку вниз, опуская на колени.
– Вставай раком, – велел он. – Чисто по работе…
Розка почти упала на четвереньки, словно её подшибли. Она склонила разлохмаченную голову, чтобы ничего не видеть, опёрлась на один локоть, загнула на спину руку и, срываясь пальцами, поспешно стаскивала с зада брючки и стринги. Моржов пинками сбросил кроссовки и, чертыхаясь, запрыгал возле Розки, стягивая узкие джинсы. Он увидел, что промежность у Розки выбрита догола, как у проститутки. Сказывался вкус Сергача.