Ей по привычке хотелось соврать и изобразить благополучие, процветание, довольство. Обычно у нее получалось. Но тут… Не имело смысла. Зачем она сюда шла? За правдой.
– А что бы ты себе хотела? Ну, сама для себя лично? Тебе надо об этом думать. Ты разжаться должна, расслабиться. У тебя все мышцы свело, кровь по жилам не бежит, а ползет. От этого очень плохие вещи происходят. Не буду тебя пугать. Но тебе обследоваться надо. Всерьез. Чтоб момент не упустить.
– Да я вроде здорова, – испугалась женщина.
– Человек не бывает вроде здоров. Или здоров, или болен. У тебя есть проблемы. Их я вижу. И тут надо успеть. Кое-что я по дружбе сегодня гляну. Но это только по верхам. Ты давай не бойся. Ответь мне все же: что ты хочешь для себя. Вот даже несбыточное пусть.
– Я хочу… Я хочу, если несбыточное… Все вернуть назад. Вернуться в то время, когда мне было двадцать пять. И пойти по другому пути.
– Тогда бы за своего посла замуж бы не пошла?
– Нет, не пошла бы, – убежденно произнесла Анастасия.
– Тебя тогда неволил кто?
– Сама себя неволила. Красивую жизнь мечтала.
– Была красивая?
– Всякая была. Трудная в основном.
– Потому что не своя. Какой крест легче всего нести? Свой! На чужой крест зариться нельзя! Вот то-то и оно! А что сейчас?
– Не знаю, что сейчас. Я привыкла. Ничего не изменишь. Думала об этом. Но ничего не изменишь. Поздно.
– Изменишь! Все и всегда. В любой момент. Встала и пошла. Все оставила и пошла куда глаза глядят. Вот и изменила. Судьба выведет.
Гостья помолчала. Словно примеряла на себя другую судьбу. Словно мысленно уходила, покидала все, что годами ее окружало.
– Нет. Не смогу. Не решусь. Да и зачем? Столько лет строить, чтоб потом все рушить? Отдавать кому-то?
Агата звучно выпустила дым. Как паровоз.
– Ну, я от тебя другого и не ждала. Иначе это была бы не ты. А это ты. Значит, так тому и быть. Тогда слушай: отдай чужое. Чужое надо отдать.
– Да как же его отдашь, когда это давно уже свое? – с рыданием в голосе взмолилась Анастасия Витальевна.
– Все равно придется. Судьба долго запрягает, но скачет потом быстро… Ну, пойдем. Пойдем, узишку тебе сделаем у меня тут в кабинетике.
Расстроенная, сбитая с толку, испуганная визитерша в полном недоумении шла за Агатой.
– Том, завтра Диша прилетает, звонил утром, глянь в его комнате, в порядке все? – между делом молвила хозяйка.
– Надолго, Агаточка?
– А кто его знает. Заскучал там. Зовет к себе, тамошних наших лечить.
– Ну, откроете филиал…
– Не, не поеду. Зачем? Мне тут бы со своими разобраться. Пусть сами прилетают, кому не лень.
Анастасия Витальевна не прислушивалась к не касающимся ее разговорам. Она покорно шла на УЗИ, ругая себя, что не может, как обычно, собрать волю в кулак и отказаться от того, что казалось совершенно лишним в данной конкретной ситуации. Она не анализы сдавать шла к Агате. И не на рентген души. Ей хотелось конкретного совета. Как уберечь мужа. И все. Никакой лирики.
Она не понимала, что совет ей был дан.
Мы часто слышим только то, что сами хотим услышать. В остальном же глухи и слепы.
Агата методично водила холодным приборчиком по телу почти задремавшей пациентки. На большом мониторе возникали участки внутренних органов. Картины, понятные только специалистам. Иногда Агата многозначительно поглядывала на Тамару, останавливая движение прибора и кивая на экран. Та, видя, что глаза Анастасии закрыты, молча придавала собственному лицу выражение ужаса.
– Все, милая, вставай, вытирайся, я тебя всю гелем измазала, – Агата протянула больной бумажное полотенце. – Сейчас распечатка будет готова. Я все опишу. Пойди завтра к специалисту, я направлю. Не нужна тебе никакая твоя азиатская дыра. Тебе оставаться надо. И лечиться.
Анастасия долго молчала, стирая с тела остатки слизистого геля. Потом решилась:
– Нет. Буду жить, как жила. Своей жизнью.
– Дело твое, – сказала Агата. – Только по-прежнему не получится.
Вздохнуть бы с облегчением…
Миша возвращался домой раньше чем обычно. В редакции царило затишье, очередной номер в печать сдали пару дней назад.
Бурное начало дня принесло в итоге свою пользу: все успокоились, и жизнь вошла в привычное русло. Ему хотелось посмотреть на Верочку. Хотелось, чтобы она улыбалась, как раньше. Наверняка будет улыбаться. Там же у них такая подруга, что без улыбки смотреть невозможно. Губы сами разъезжаются.
Только со щеночком не будет все так просто, вздохнул Михаил. Порода-то не домашняя. Плохо им в доме. Они должны по двору ходить, от чужаков дом в деревне стеречь. С ними нельзя сюсюкать и ласкаться. Они предназначены для другого. Понятно, почему Женька с Любой выбрали своего щеночка. С этими мишутками у человека с первого взгляда завязывается что? Любовь! И еще какая! Но вот именно ради любви надо держать зверя в удобных для него условиях. На большом просторном участке, где он чувствовал бы себя ответственным за безопасность любимых людей. Летом, конечно, так и произойдет. Увезут они всех москвичей, включая Михаэлу, на природу. И вот за лето надо все разрулить, чтобы ребята поняли, где их любимой подруге лучше. Она же еще подрастет… И как! Надо бы с Федором переговорить, что он по этому поводу думает. Не на балконе же ей будку ставить, в самом-то деле.
Дома, естественно, царило оживление.
– Пап, она упрямая, смех! Мы ее зовем на балкон бегать, а она уперлась – не сдвинешь! Посмотри!
Михаэла стояла на четырех крепеньких толстеньких лапах, независимо и равнодушно глядя в пространство, словно говоря:
– Стояла, стою и буду стоять. И сдвинуть меня не пытайтесь. Мне в данный момент хочется стоять тут. Вот и стою.
– У нее сильный характер и на все свой взгляд, – прокомментировал Миша. – А что с ужином у нас? И Вера где?
– Ужин на столе. Вера на кухне. Эксплуатируем детский труд. Она заправку для салата какую-то особую готовит. Французскую, – это Анечка выбежала и чмокнула мужа в щеку.
– Пойдемте скорей, девчонки, я голодный жутко.
Верочка радовала своим видом, только тени под глазами еще темнели. Ничего, пройдут и они. Все уляжется, успокоится.
Домочадцы ужинали, шутили, хвалили еду.
Люба упоенно хвасталась Верочке, что вот этим самым прошедшим утром родители ей обещали братика. Если не обманут, будет через некоторое время братик.
– А тебя кто-то когда-то обманывал? – картинно обижался отец.
– Посмотрим, что на этот раз будет, – сомневалась на всякий случай хитрая Люба, чтоб разжечь родительский азарт и не дать им забыть о своем обещании.
– А я так вообще много-много детей рожу. Больше, чем тетя Катя, – строила планы Любка.
– И я тоже, – вторила ей Вера.
– А жить на что будете? – уточнял на всякий случай Миша.
– Я как раз сейчас над этим всерьез думаю. Может, питомник собачий устрою. Может, коней разводить буду. Я по этой части, пап. Ты не против?
– Вполне даже за.
День замечательно заканчивался. В добром семейном тепле. Вздохнуть бы с облегчением…
Но именно в этот момент со стороны их входной двери раздался зычный голос Ирины, соседки:
– Идите скорее сюда! Тут Аню показывают! Бегите!
И почему-то выкрикнуто это было так, что они и не подумали оставаться на своих местах и шутить по поводу любви тети Иры к громким командам и немедленному их исполнению.
Они вскочили и действительно ринулись к соседям.
Посмотрели на экран, вгляделись.
Перевели взгляды на Аню. У всех в глазах застыло одинаковое выражение: смесь удивления и того, что обычно выражают восклицанием «Не может быть!».
Лицо Ани поразило всех не меньше того, что они увидели сейчас на экране.
Оно сделалось неестественно белым, совершенно как бумага.
И сказать она ничего не успела.
Потеряла сознание.
С днем рожденья!
Прошло всего несколько особенных дней. Таких, когда за старым навсегда закрываются двери, а новое… У каждого оно свое. Кто-то пытается собрать воедино осколки разбитой вдребезги чаши жизни, кто-то переполнен счастьем и ожиданием, кто-то не устает удивляться странным дорогам, по которым иной раз ведет своих подопечных судьба.
По такому делу собрались прекрасному, не каждый день случается. У некоторых вообще раз в жизни. А у иных и ни разу.
У Илюхи сын-первенец родился. Илюха сам, можно сказать, рожал. Вместе с женой. Измучился страшно. Перепсиховал по-черному.
Сначала была почти что ложная тревога. Но врачи все равно в роддоме оставили. Каждую минуту могло по-настоящему начаться, лучше уж под наблюдением профессионалов подождать. Илюха и те, спокойные дни, почти не спал. Ждал, когда позовет жена: приезжай, началось.
Ну а когда уж началось, тут и говорить нечего…
Даже жена пожалела.
– Езжай, – говорит, – отдыхай, в себя приходи. Мы с мальчиком (с мальчиком, только подумать!) поспим, потом к нам бабушка приедет (это теща – бабушка теперь, пусть привыкает!).
Он и махнул на дачу, отдышаться. Друзей позвал, чтоб чувствовалось связующее звено между прошлым и будущим. Все приехали, кого звал. Кто с женами, кто с подругами, кто в одиночку. Костер развели до неба, шашлыки замариновали, картошку приготовили, чтоб в золе запечь. Майские дни долгие. Семь вечера, а еще совершенно ясный день.
Народ собрался непьющий. Вернее, пьющий, но грамотно, не на голодный желудок. Значит, придется немного подождать, пока еда доспеет.
Илюха взахлеб делится нешуточными переживаниями, все никак не верит сам себе, что у них теперь сын, мальчик, что жена совершенно здорова, что сам он не спятил в процессе появления младенца на свет.
– У нее под конец как схватка, она как застонет, и я вместе с ней. На два голоса. Иначе бы плакал, честное слово. А этот – как закричит! У меня аж уши заложило! Красавец мужик! Главное – все при нем! Весь – настоящий! Маленький только, а так – мужик мужиком!