Еще он похвалил Воина Афанасьевича и Ваську, что волосы отрастили, и напомнил, что бриться надо хотя бы дважды в неделю. Бритье было для них обременительно: на цирюльника денег не напасешься, а сам – только рожу искровянишь. Денег им повар много не давал, как заходила о них речь, сразу напоминал про Париж.
Васька хмурился, его природная щенячья веселость куда-то подевалась.
– Дома, у батюшки с матушкой, мне девки на стол подавали, чуть что не по мне, мог миской запустить, – уныло хвастался он. – Какую пастилу на торгу брали! А тут и пастилы-то нет, и гречневой каши со шкварками не допросишься…
– Какая тебе гречневая каша в Европе? – огрызался Воин Афанасьевич.
– Европа! Видим мы ее, что ли? Сидим в своем закутке! В Амстердаме хоть с умными людьми за столом сиживали! А тут?
– Потерпи, вот доберемся до Парижа…
Вдруг все переменилось.
Жан-Луи де Водемон, нарядившись, собрался куда-то вечером, а Воину Афанасьевичу с Васькой велел собирать пожитки.
– Друзья мои, в ночь мы выезжаем в Париж! Я договорился – у нас будет дорожный экипаж, будет кучер! Как подадите господам ужин, тут же выходите с имуществом на улицу, да не стойте там, а ступайте прямо, выйдете на улицу Меир, поворачивайте к реке…
– Какой реке? – хором спросили Воин Афанасьевич и Васька.
– Одна тут река. Дойдете до набережной, там ждите меня. Поняли? Да, и мои вещи тоже захватите.
– Надо же, тут, оказывается, и река есть! – удивился Васька.
Когда Жан-Луи де Водемон, отдав последние распоряжения по ужину, ушел, московиты стали увязывать в узлы немногие пожитки.
– Слушай, Войнушка, странно мне кажется…
– Что?
– У нашего-то, у Водемошки, добра больно мало. Когда мы его подобрали – помнишь? Так у него куда больше всякого лопотья было. Ну-ка, глянем, что там у него в сундучке и в корзине.
Сундучок был почти пуст, в корзине – старое исподнее, ночные туфли и зачем-то подушка.
Тут-то московиты и задумались.
– Он все куда-то перетащил, – догадался Васька. – А куда? Кажись, мы в беду попали…
– Кажись, да…
Вспомнил Воин Афанасьевич, как познакомился с Жаном-Луи де Водемоном, и словно глаза открылись: повар-то вор! Ведь говорил, говорил господин Брандт о пропажах, когда отказался возвращать Водемонов кошель с деньгами! Но проклятый повар словно морок на московитов на пустил: как-то так получилось, что поверили ему, а не господину Брандту!
– Пока худшей беды не вышло, нужно пойти к здешнему хозяину и все ему рассказать! – предложил простодушный Васька.
– Погоди ты…
Воин Афанасьевич имел хорошую память. Служа под началом родного батюшки, он должен был знать и помнить многие имена и числа. Теперь он уселся вспоминать, какие известные в городе фамилии называл Жан-Луи де Водемон, рассказывая о своих успехах в высшем обществе Антверпена.
– Моретус? – сам себя спросил он.
Богатый дом семейства Моретусов, типографщиков и издателей, Жан-Луи де Водемон как-то похвалил; сказал, что такого множества книг, как там, нигде раньше не видел. Воин Афанасьевич проявил любопытство и запомнил местонахождение этого дома. Он все собирался купить хоть какую здешнюю книжку; дома-то читал немало, а тут и читать-то было нечего.
Но сопоставить название улицы Врийдагмарт со своим нынешним местожительством он не мог: в Утрехте хоть ходил по городу ради шахматного заработка, в Антверпене знал лишь рынок и кухню.
– Думаешь, он туда побежал?
– Начнем оттуда.
– Что начнем-то?
– Охоту!
– На кой он тебе, тать проклятый? Ну его! Давай лучше как-нибудь в Амстердам вернемся!
– Нет! В Париж!
Васька вздохнул и подчинился.
Видно, их ангелы-хранители на небесах сговорились: пусть уж эти два страдальца доберутся до своего Парижа и убедятся, что им там делать нечего. Они помогли найти великолепный дом Моретуса и навели на человека, знавшего, что в доме празднуют помолвку.
– Глядите, во всех окнах свет! Там такие господа собрались! – сказал этот пьяноватый человек. – Там такие столы накрыты! Там такое на столах серебро!
Воин Афанасьевич и Васька переглянулись. Во взглядах было одно: похоже, мы пришли в нужное место.
Из полуоткрытых окон доносилась музыка. На улице стояли соседи и, задрав головы, перемывали кости Бальтазару Моретусу, всему его семейству и всем предкам, а этот род владел домом добрых восемьдесят лет.
– Как он выйдет отсюда незаметно? – спросил Васька.
– Почем я знаю… Не станут же они тут всю ночь торчать…
– А давай обойдем дом! Может, найдем какую-никакую лазейку.
Дом был не просто велик, но огромен. Воин Афанасьевич и Васька не знали, что там, за стенами, имеется довольно большой внутренний двор, и диву давались: тут же стрелецкий полк разместить можно.
Но, обходя владения Моретуса, они набрели на экипаж, стоявший в переулке. Две лошади жевали овес в подвешенных торбах, кучер дремал на козлах, но, услышав голоса, выпрямился и замахнулся кнутом.
Экипаж был старый, обшарпанный, окна закрыты кожаными занавесками.
– Ишь ты, колымага! – обрадовался Васька. Такие колесные средства он не раз видел в Москве, более того, колымагой владела его родная тетка, и он не раз сопровождал тетку с матерью на богомолье. Пока доедешь, всю душу из тебя вытрясет…
Воин Афанасьевич знал, как устроены кареты, потому что видел их в Курляндии.
– Это не колымага, а карета, – сказал он. – Гляди, кузов-то на ремнях подвешен. Чтобы качало, а не трясло.
Васька пригляделся, насколько позволял падавший из окон свет.
– Ну, ремни! Толстенные! Гляди-ка, Войнушка, кузов как будто нарочно в грязи изваляли, а ремни светлые.
– Кажись, карету к дороге готовили, к быстрой езде…
Они отошли подальше, не выпуская карету из виду.
– Говорил, в экипаже поедем, так ведь врал же? Или про экипаж правду сказал, а врал про нас? – предположил Васька.
Воин Афанасьевич перекинул узел с пожитками из правой руки в левую.
Умом он понимал, что незачем караулить Жана-Луи де Водемона: унесет его нелегкая, и слава богу! Но ум раздвоился. Одна половина знала, что незачем связываться с вором, что он может втянуть в большую беду, и если до сих пор этого не сделал, так то особая милость Божья. Другая половина знала, что в кошелях – полфунта комариного писка да три вершка поросячьего визга, способа прокормиться в Антверпене у московитов нет, а проклятый повар им еще и жалованье, которое они из его рук получали, задолжал. Хорошо еще, явил милосердие – велел убираться из дома, где наверняка стянул какие-то ценные вещицы. Не ушли бы – так быть бы им битыми…
– Подождем, – сказал он.
Жан-Луи де Водемон, как оказалось, хорошо изучил дом Моретуса со всеми его лестницами, чердаками и сложными переходами между этажами. Когда слуги, свои и приглашенные, меняли посуду на столах, он ухитрился сгрести и спрятать в заранее приготовленный мешок немало столового серебра. Туда же он сунул похищенные карманные часы, два кошелька, дорогую брошь с бриллиантами, серебряную курильницу и много чего иного. Этот мешок он довольно ловко выволок через черный ход, огляделся, подозрительных людей не заметил, взвалил мешок на плечо и мелкой побежкой толстого человека, привыкшего ходить степенно, устремился к экипажу.
Тут-то его и схватили в четыре руки Воин Афанасьевич и Васька.
Вырывался он яростно, свирепо и молча. Так же молча Васька брязнул ему в зубы, а рука у этого дармоеда оказалась тяжелой. Повар заскулил, и тогда только началась тихая и злобная беседа.
– Удрать задумал? Шалишь! Не выйдет, сволочь… – по-русски шипел Васька. Перевода не требовалось – Жан-Луи де Водемон и так все понял.
Он стал торговаться, обещал часть добычи, хоть половину – только поскорее, пока хозяева не хватились и не кинулись на поиски похитителя. Тут Воин Афанасьевич с ним согласился – нужно убегать, не то всем достанется. Они со всем имуществом забрались в карету и поехали неведомо куда – кучер-то знал, куда везти, а Воин Афанасьевич с Васькой понятия не имели, что еще затеял повар.
Он же, видя, что гроза миновала и первый всплеск возмущения угас, вообще понес околесицу: помощнички-де должны век за него Богу молиться, он их подобрал, пригрел, к ремеслу приставил и вот ведь этой ночью от расправы спас – велел вовремя убираться. Его послушать – так московиты должны были ему еще и денег дать на дорогу. Опять же выбитый зуб!
– Я те и остальные вышибу, – пообещал Васька.
– Вы, господин де Водемон, куда собрались ехать с этими мешками? – спросил Воин Афанасьевич, когда все угомонились и притихли.
– Куда? Туда, где можно все это сбыть…
– В какой город?
– В Брюссель. Там есть кому отдать…
Васька толкнул Воина Афанасьевича – он уже знал, что Брюссель по дороге в Париж.
– Мы поедем туда вместе, – сказал Воин Афанасьевич.
– Послушайте, я вижу, с вами можно договориться. Я уже кое-чему обучил вас, я на вас время потратил! Мы вместе можем делать отличные дела! – пообещал Жан-Луи де Водемон. – Эта добыча – неплохая, но сущие мелочи по сравнению с той, которую мы можем взять втроем! Вы ведь не хотите в Париже ночевать под Новым мостом? Я предлагаю из Брюсселя ехать в Лейвен! Городок небольшой, и там тоже нужны французские повара! Когда приезжает повар сам по себе – это одно дело, а когда приезжает повар с двумя обученными помощниками – совсем другое!
– Опять морковку резать? – возмутился Воин Афанасьевич.
– Да, и морковку, и репу! Но потом – в Париж! Вы, господин Лунски, человек образованный, вы ведь захотите вращаться в высшем обществе! Там, где бывают аристократы и поэты! Покупать дорогие книги и картины! Одеваться по самой последней моде! Заказать художнику свой парадный портрет! Иначе зачем вам Париж?! Играть в шахматы можно и дома! Послушайте, вокруг Брюсселя много достойных городков, где требуются французские повара…
Воин Афанасьевич понял, что Жан-Луи де Водемон прав. В Париже без денег делать нечего. Европа ждет людей с набитыми кошелями. А человеком с пустым кошелем он уже был – и понял, что это гадко и гнусно.