– Убийц? Не тех ли, что Кутеповых порешили?
До Скеса не сразу дошло, что исчезновение семейства Кутеповых народ приписал неведомым злодеям, не увязав его пока с убийством служителя воспитательного дома Афоньки Гуляева.
– Тех самых, - кратко отвечал он. - А теперь пойдем-ка вместе к Феклушке.
Он знал московские нравы. Бабы могли, недолюбливая соседку, перемывать ей косточки ежедневно и злобно, однако в беде не бросали, и коли заболеет - самые ярые сплетницы прибегали с гостинцами, с прабабкиными целительными снадобьями, помогали ее выхаживать. Скорее всего, у Феклушкиной постели уже собралось несколько суетливых и хлопотливых теток. И коли в одиночку притащится молодец, о котором знают, что из архаровцев, то сплетен потом не оберешься. А вот вместе с кем-то - иное дело, тогда может статься, что и по дельцу.
Увидев на пороге Скеса, Феклушка приподнялась на локте и вскрикнула. Тут же две бабки, совсем древние, кинулись ее успокаивать и подмощать ей под бока подушки.
Сейчас в доме было куда больше порядка.
– День добрый, - сказал Яшка. - Тут ли проживает Фекла Корешкова, замужем за оружейным мастером Федотом Корешковым?
– Тут, тут, молодец, - отвечала бойкая бабка. - Вот она самая…
– А коли ты, баба, Фекла Корешкова, то изволь явиться в полицейскую контору. Добрые люди туда твоих детишек принесли. Когда тебя карета сбила, они детишек подобрали, сколько-то у себя подержали, видят - никто за ними не приходит, и к нам их принесли.
Соседка, сопровождавшая Яшку, ахнула - но возражать не стала. Возразишь этак-то архаровцу - да и сама потом будешь не рада.
– Господи! - воскликнула Феклушка. - Да я ж чуть умом не тронулась! Нашлись мои голубочки!
Редко Скес говорил людям такое, чтобы тех людей от радости слеза прошибала. Может, даже впервые в жизни такое сказал - и потому очень смутился. Увидев в Феклушкиных глазах горячую и неподдельную благодарность.
– Куда ж она пойдет? - спросила бойкая бабка. - И в нужник-то сама не доплетется.
– Господин кавалер, слово и дело! - воскликнула Феклушка.
И сразу обе бабки, крестясь, вымелись из горницы. Они помнили, как по крику «слово и дело государево!» вязали и обрекали на пытки ни в чем не повинных людей.
Яшка проводил их равнодушным взглядом. Дуры - они дуры и есть.
– Слово и дело! - повторила Феклушка, засмеялась и заохала. Смех был ей теперь противопоказан.
– Лихо ты их спровадила.
– Яшенька, сокол, беги к господину Архарову! Я все про старую стерву Марфу вызнала! Все расскажу! Она такое затеяла - вся Москва стоном стонет! Я все, все запомнила, и прозвания, и что украдено!
– Мне расскажи.
– Ан нет! Я тебе расскажу, а ты начальству преподнесешь, будто сам раскопал! Нет, соколик! Беги скорее - да и Ванюшу с Настенькой чтобы ко мне привели… Я про них и спросить боялась, уходила - думала, на часок, а вон как все вышло… Бабы додумались, что я их с собой взяла, а -то и молчу, а сказать-то - заклюют! Беги, Христа ради, к господину Архарову!
– Да ты что, в архаровки нанялась? - наконец удивился Скес.
– Так. сказывали, у вас, коли кто сведения приносит, хорошо платят. А мне деньги-то нужны…
– Точно нужны, белила с румянами покупать, - сказал раздосадованный Яшка.
Беседа с супругом не прошла для Феклушки даром - под левым ее глазом был свежий синяк. Да и косы, поди, пострадали.
Попререкавшись с любовницей, Яшка плюнул и поспешил в полицейскую контору.
Выслушав Скеса, Архаров постоял несколько, соображая.
– Говоришь, лежит в постели, шевельнуться не может?
– Она, поди, ребра поломала, ваша милость.
– Прелестно. Поди, вели Сеньке экипаж подавать.
Обер-полицмейстер, у которого с утра день не заладился, решил оставить кабинет и ехать в Зарядье. Скеса он взял с собой - показать дорогу и способствовать живости беседы. Ибо за себя не ручался - ему вообще лишний раз рот отворять не хотелось. Еще взял с собой нового подканцеляриста по фамилии Шустерман, совсем еще молоденького и не успевшего познать, что такое школа старика Дементьева. Этот служащий был взят по протекции Шварца.
Феклушка совершенно не удивилась этому визиту. Более того - была откровенно горда, что столь важная персона к ней пожаловала. И уже предвкушала исправление своей репутации среди соседок - и хозяйка-де она прескверная, и детишки у нее вечно сопливые, и пауки по углам уже не то что холсты - сукно соткали, ан вишь - сама обер-полицмейстерская особа, всей Москвы гроза, ее навещает!
– Лежи, лежи, Феклуша, - сказал, войдя, Архаров. - Яша, раздобудь хоть табурет, что ли. Шустерман, сядь к столу, записывай.
– Ваша милость, я все разведала! Марфа-то столько беды на Москве понаделала - спасу от нее нет! - воскликнула Феклушка.
– Ты по порядку сказывай, - попросил Архаров, не очень надеясь, что баба способна что-то изложить по порядку.
– Ваша милость, она на старости лет в кофейницы подалась! Новое имя себе взяла, переодевается у беспутной Дуньки Мокеевой, и входит она к Дуньке Марфой, а выходит в боярском платье, с кружевом на волосах, и звать ее уже Софьей Сергеевной!
– Прелестно. И что ж?
– Она разъезжает из дома в дом, гадает на кофейной гуще, по-господски, и гадает на пропажи. В котором доме что пропадет - она глядит на спитый кофей и виновника там видит! А видит она там людей невиновных! И их из-за нее наказывают, а пропажу так и не находят! У Мироновых господ, что в Богоявленском живут, она сперва на жениха гадала, у них дочки на выданье. Потом там возьми да и пропади деньги с важными бумагами, кто-то их из барского изголовья вынул. А она поглядела на кофейную гущу и говорит - лакей-де взял да и пропил. Ваша милость, я нарочно спросила - пропажа после того открылась, как она туда ездить стала! А у лакея тех бумаг не нашли, только почем зря спину ему ободрали.
– Ишь ты… - изумился Скес. Он и не предполагал в своей подруге таких сыскных талантов.
– И от Мироновых она, взяв извозчика, поехала к господам Никитиным, на Тверскую, и я за ней побежала. И там тоже в доме пропажа была - дорогие браслеты, броши и серьги с алмазами. И она нагадала, что это-де племянница, что в доме из милости живет. К девке приступаться стали - а она не сознается.
– Никитины? - переспросил Архаров. Кажется, именно эту фамилию поминал князь Волконский, просивший обер-полицмейстера приватно побеседовать с племянницей и убедить ее вернуть драгоценности.
– Никитины, ваша милость. Я дом запомнила, покажу, коли угодно. И вот она, Марфа, ездит этак по домам, и там дорогие вещи пропадают, а она не вора находит, а в кого попало пальцем тычет - кофей-де ей так сказал! И потому воров-то настоящих не ищут, а над невинными людьми измываются! - с пафосом провозгласила Феклушка. - И от Никитиных, ваша милость, она поехала дальше…
– Погоди, не трещи. Шустерман, записывай все досконально. Скес, сам расспроси… - и он, встав с табурета, пошел прочь.
– А награждение?!
Этот вопль Феклушкиной души заставил его обернуться.
– Шустерман, у тебя полтина сыщется? Дай ей. Я в конторе тебе верну.
– Полтины мало, - возразила Феклушка.
Архаров вздохнул. Марфины подвиги были ему понятны - очевидно, она и раньше трудилась наводчицей. Новомодное гадание предоставляло ей множество замечательных возможностей устраивать кражи и направлять доморощенных мастеров розыска по ложному следу. Но сейчас думать о Марфе решительно не хотелось. На душе было прескверно - эта женщина видела его совершенно невменяемым, но это бы еще полбеды; она угадала причину архаровского сумасбродства и раздобыла лекарство, и именно этого он ей не мог простить - не любил, чтобы кто-то видел его уязвимые места.
– Ну, дай ей рубль, - приказал обер-полицмейстер. Сейчас он хотел убраться отсюда и засесть в экипаже. Душа настоятельно заявила, что всякое общество ей противно. А записать Феклушкины сведения подканцелярист сможет и самостоятельно.
– Так от господ Никитиных она, Марфа, отправилась к господам Матюшкиным, а это бояре знатные, сам-то господин - граф…
Архаров остановился.
Ему не хотелось заниматься кражами, но Матюшкины сыграли весьма гадкую роль в деле с сервизом - и, чудом спасшись от пули, Архаров хотел добраться до той руки, что эту пулю в пистолетный ствол загнала.
– И что Матюшкины? - спросил он.
– А тут, ваша милость, кражи-то и не было, - сообщила несколько обескураженная Феклушка. - Она туда заехала на минуточку, дважды «Отче наш» прочитать… А от господ Матюшкиных…
Архаров, не говоря ни единого слова, вышел.
Как ему ни было тошно, а дело требовало: очнись, соберись с силами! Тому рыжему котишке, что истребил в амбаре всех крыс, тоже тяжко пришлось - да ведь он не разогнал зловредных тварей по норам, он их уничтожил.
– Потому что они - крысы, а я - кот, - повторил Архаров запавшие в душу слова.
Думать не хотелось совершенно. А следовало выстроить очередное умственное сооружение, в котором каждый участник истории с сервизом занял бы правильное место. С Марфой-то как раз было проще всего - она выполняла поручения Каина, и верность Каину, происходящая от страха перед ним, не позволила ей вовремя намекнуть обер-полицмейстеру: Иван-то Иванович вернулся. А поручения Каина могли быть двух родов: связанные с его воровскими замыслами и связанные с происками французов…
Архаров забрался в экипаж, еще не желая размышлять, но уже вспоминая всякие события Марфиной жизни. Каин передал ей золотую сухарницу и научил, что соврать при этом. Кто-то составил план, как вернее заманить обер-полицмейстера в ловушку, и его дразнили сервизом, как дразнят кота веревочкой с навязанным бантиком. Этот хитрец знал архаровский нрав; знал, что обер-полицмейстер будет доведен мельтешением золотых тарелок до молчаливой и затмевающей рассудок ярости; знал также, что он непременно захочет сам схватить продавца сервиза. А кто мог, тайно наблюдая за Архаровым, сделать такие выводы? Только враг, не поделивший с ним чего-то весьма значительного. Москвы, к примеру. И тогда это - Каин…