– Так ты ехал?
– На чем же, Николай Петрович? Даже телеги не случилось попутной. К тому же, ночь. Кто не спит - тот, поди, на Ходынском лугу еще гуляет. Я шел - так шум слышал, фейерверк видел.
– Что ж ты у бабы не спросил, как сельцо зовется?
Саша вздохнул и развел руками.
Архаров посмотрел на план и велел канцеляристу Щербачову как следует покопаться в шкафах. У него были подробные планы многих московских кварталов - те, кто желал строиться, не могли и сарая поставить без разрешения из полиции, а приносимые ими рисунки так и оставались в полицейском хозяйстве. Однако ж сельцо явно было за московскими пределами.
Щербачов принес, что нашлось, выложил на столе, и тогда в кабинет поочередно пошли все, кто на тот час были в конторе. Каждому Архаров показывал планы, проводил пальцем и говорил:
– Ходынский луг проехали, Всехсвятское проехали, что у нас там дальше?
Ваня Носатый сам сделал Саше несколько вопросов и вывел пальцем дугу.
– Вот как он шел, ваша милость. Через Тушино к перевозу, а сельцо то - либо Строгино, либо Троице-Лыково, я там живал.
– Побудь тут, глядишь, еще чего припомнишь, - велел Архаров. - Далеко ж он забрался. Мы, москвичи, такого села сразу не вспомним, а он, черт французский, нашел! И что - Федька там остался следить?
– Да, ваша милость. Он лошадь из телеги выпряг, коли что - на лошади гнаться будет.
– Постой… А где вы телегу с лошадью взяли?
– Ох, Николай Петрович, не поверите - увели…
– Архаровцы! - завопил радостный Левушка. - Натуральные архаровцы!
– Ваня, ты те края знаешь? - спросил Архаров.
– Как не знать. Я, ваша милость, из крепостных графа Разумовского, потому и в Троице-Лыкове бывал, это их владение.
Ваня сообщил это преспокойно, уверенный, что обер-полицмейстер его бывшему барину не выдаст. И он был прав - Архаров почитал себя чем-то вроде монарха Рязанского подворья, и как спокон веку не было выдачи с Дону, так не было выдачи и из полицейской конторы - за тех, кто там прижился и служил честно, Архаров был готов воевать хоть с Разумовским, хоть с графом Паниным, хоть с фаворитом.
– Сядь с Коробовым, пусть он тебе растолкует, как они с Федькой туда забрались и где их нелегкая трое суток носила. Сашка, возьми бумаги побольше, все запиши и зарисуй.
– Ваша милость, упустим! - воскликнул Саша. - Я всю ночь шел - так одному Богу ведомо, там ли они еще, или за ночь еще куда убрались!
– Ступай и разберись сам, где ты все эти дни шатался! - прикрикнул Архаров. - А когда и как злодеев брать - это уж позволь мне знать!
Он остался в кабинете с Левушкой.
– А что, Тучков, ведь придется нам с тобой вдвоем этого черта брать.
– А архаровцы?
– Что - архаровцы…
Он хотел было сказать, что среди них, похоже, есть предатель, да только махнул рукой.
Левушка посмотрел на него с великим подозрением.
Архаров уже не первый год сам с собой имел дело. Он понимал, что оттягивает тот миг, когда придется собирать всех, кто подвернется, и ехать в незнакомое сельцо Троице-Лыково. Кабы речь шла о чем-то менее значительном - не суетился бы. Но упускать «черта» он не желал.
– Кому из нас ты не доверяешь? - вдруг спросил Левушка.
– Кабы я знал…
– Мне - доверяешь?
– Тебе - да.
– Сашке?
– Да.
– Герру Шварцу.
– Да, - подумав, отвечал Архаров.
– Ване Носатому?
– Он тоже мог взять стилет.
– Какой стилет?
– Кто-то из наших у Шварца из чулана стилет стянул… ох, долго объяснять.
– Феде доверяешь?
Архаров хмыкнул. Пожалуй, этого орла он не подозревал - Федька был открыт душой, что на уме - то на языке, и мысль украсть оружие вряд ли бы наведалась в его шалую голову.
– Клаварошу?
Тут Левушка ответа не получил - потому что Архаров принялся выстраивать возможную связь между своим французом и тем загадочным «чертом», что затевает международные интриги. Почем знать, откуда взялся на Москве Жан-Луи Клаварош? Если «черт» тут не первый год сидит, то и Клаварош… Опять же - говорит, что служил кучером, а манеры - лучше, чем у маркиза.
– Тимофею Арсеньеву?
Тимофей был мужчина степенный, неторопливый, надежный - лицо не лгало, да ведь в душу-то не заглянешь?
– Упустим - кого винить станешь? - спросил Левушка.
– Да сейчас соберемся и поедем…
Левушка выскочил за дверь. Архаров вздохнул. Он ничего не мог с собой поделать - подозрительность сидела в нем, как жало овода, причиняя немалое беспокойство.
Он снова перебрал в уме всех, кого хотел бы взять в это дело. Состояние было мучительное - встать бы из-за стола, на все плюнув, крикнуть, велеть всем собираться, а он не мог.
Постучав, вошел Шварц.
– Что скажешь, Карл Иванович?
– Ванюша с Сашей целую карту нарисовали. Коли преступник и впрямь в Троице-Лыкове, я бы советовал вашей милости послать за Фетидой и полицейских также посадить на лошадей. Ваня утверждает, что есть удобные броды, тем более теперь, когда по случаю жары вода стоит низко.
– Карл Иванович, ты Ване во всем доверяешь?
– Вы предполагаете, будто он похитил стилет из чулана?
– Да ни хрена я не предполагаю! Ладно, вели всем собираться…
Но сам Архаров не поднялся из-за стола, а едва ли не улегся на столешнице.
Шварц тоже с места не сдвинулся, а стоял, как вкопанный, и беззвучно шевелил губами - но не произнося неслышимые слова, а так, словно по губам ползало, не желая улетать или падать вниз, некое неприятное насекомое. Правую руку же сунул за пазуху.
– Не извольте беспокоиться о стилете, ваша милость, - вдруг сказал немец. - Вот он.
И на архаровский стол лег длинный и тонкий нож с необычным для Москвы трехгранным лезвием.
– Мать честная, Богородица лесная! Откуда это? - спросил Архаров.
– Из подвала, сударь.
Вообще Архаров был довольно сообразителен. Но сейчас все получалось не так - Шварц, как полагалось бы, не рассказывал подробностей, да и вошел столь буднично, как если бы доложил о прибытии телеги с дровами, а не об этой страшной находке. Что-то со стилетом было не так… и вдруг явилась догадка…
– Так, выходит, твоя работа, черная душа, - тусклым голосом сказал Архаров.
– Моя, сударь, - преспокойно отвечал Шварц.
И видно было, что совесть его молчит.
– Припрятал и поднял суматоху.
– Именно так.
– Иного ничего выдумать не мог?
– Я должен был посеять меж ними тревогу. Иначе я никак бы не заставил всех полицейских разом проявить бдительность.
– Да уж заставил…
Архаров отвернулся. Ему даже видеть немца не хотелось.
– Очевидно, вы, ваша милость, мало имели дело с людьми невиновными, - сказал Шварц. - Невиновные не склонны к сочувствию своим виноватым товарищам и потому весьма ленивы. Я же поставил всех служащих полицейской конторы в положение виновных - ибо подозрение в краже стилета ложилось на всех, включая меня самого и даже на вас, сударь. Потому все засуетились, ища способа обелить себя. И таким образом вспомнили визитации старых полицейских, назвали имена, остальное же было несложно, коли изволите вспомнить. Абросимов и Савин разом отправились искать Елизарова. И, коли угодно вспомнить, он явился виновником…
– Но ты знал, черт тебя побери, что все подозрения лягут на Костемарова?! - вдруг заорал Архаров.
– Сему молодому наглецу сие было бы весьма полезно.
– А коли так - ступай и приведи его сюда! Сейчас же! Живого! Невредимого!
Архаров был неимоверно зол. Злость эта долго медлила явиться на свет, но теперь вскипела наконец - и кулаки чесались сбить немца с ног зубодробительным ударом.
– Мне незачем ходить за Костемаровым, - отвечал Шварц. - Осознавая обстоятельства, я готов заказать по нему панихиду.
– По тебе бы кто панихиду заказал!
Спокойствие и бесстрашие Шварца раздражали обер-полицмейстера неимоверно. Он чувствовал себя человеком, выстроившим здание, населившим его людьми - и вдруг узревшим, как сие здание рушится, люди гибнут. Виновник же бедствия был в тот миг сильнее хозяина дома, ибо он свое зло уже сотворил, а будет ли равноценная злу кара - неведомо.
То, что Шварц в этом деле вздумал распоряжаться сам, заварил крутую кашу, оказал себя проницательнее и хитрее начальства - еще полбеды. Он действовал так, как если бы начальства не было вовсе: сам решил, сам исполнил, а правду сказал потому, что обстановка в палатах Рязанского подворья уже сделалась совершенно бешеной.
Разумеется, вспомнилась Каинова басенка о коте и крысах… и кто же тут, с позволения молвить, кот?…
– Ну что же, Карл Иванович. До сих пор ты служил честно, и я обещаю тебе повышение в чине, чтобы вышел хороший пенсион, - сказал Архаров. - С завтрашнего дня ты в отставке, а бумаги потом выправим. В контору более жаловать не изволь. Тебя заменит Ваня Носатый.
– Смею рекомендовать Кондратия Барыгина, - не переменившись в лице, отвечал немец.
– Я сказал - Ваня. Он своих товарищей под плети подводить не станет.
– Как вашей милости будет угодно.
Казалось бы, тут-то и следует Шварцу уйти из кабинета. Но он все стоял напротив стола, глядя на стилет. И Архаров сперва хотел было встать и вытолкать его в тычки, потом понял, что это дурость, всей Москве на смех. Мало ли кто околачивается в коридоре… Дело следовало покончить без лишнего шума.
– Ступай, - тихо сказал Архаров.
Шварц взял со стола стилет.
– Оставь.
– Я должен вернуть его в чулан, поскольку он теперь является государственным имуществом, - так же тихо отвечал Шварц.
И тут Архаров вспомнил былое.
Он вспомнил крыльцо и дверь, подпертую всякой дрянью, скамейками, досками, старой тачкой. Вспомнил, как в восемь рук ее высвобождали. И как на крыльцо выпал человек в дымящемся кафтане и парике. Едва ль не единственный московский полицейский, честно исполняющий свой долг в чумном городе…
Человек, в одиночку решившийся поддерживать порядок, невзирая на бунт, в одиночку вышедший против шайки мародеров, несомненно, умел принимать решения и готов был отвечать за свой выбор. Вот и сейчас - он мог вовеки не рассказать, что сам припрятал стилет. Но выбрал правду - чтобы воцарился в полицейской конторе столь любимый им порядок.